- Ну что еще?! – вопрос прозвучал сквозь зубы и стоном. Поля повернула голову. Славка. Мокрый, лохматый, небритый. Любимый. Самый лучший. Невероятно жестокий.

- Это так… - слова приходилось проталкивать сквозь слезы. – Так… сложно? Нет, наверное, это просто невозможно, да?

- Не говори загадками! – это уже рыком.

- Меня… меня нельзя любить, да? – Поля всхлипнула. Кажется, истерика все-таки будет. – В промежности я совершенна, там можно знак ГОСТ ставить. А любить меня – нет, для этого я недостаточно хороша. Это же уже выше пояса. Это уже сердце.

- Ка-а-апа… - простонал он. – Я сейчас способен думать только об одном! А ты… ты добить меня решила? Вот именно в этот момент вести такие разговоры! Задавать эти вопросы! Я тут все это время без тебя… А ты… Думаешь, мне мало досталось?!

- Тебе  мало?! – и откуда только взялись силы на крик? -  А мне нормально?! Вывернуть перед человеком душу. Признаться в любви. А тебе в ответ в лицо смеются и паспорт портят!

Воздух кончился. Силы внезапно – тоже. Нашла же время и место  выяснять отношения – когда мужчина находится в тебе. К черту эту некрофилию. Отвернула лицо, уставилась невидящим взглядом в стену. Выдохнула.

- Ладно, все нормально. Я соберусь, - шмыгнула носом. -  Продолжай.

Сначала была тишина. Потом разъединение тел. Полина не стала поворачиваться на бок или прикрываться. Стыдиться уже нечего. Вообще нечего.

Послышался долгий вздох. А потом – нечто невообразимое.

- Прости, маленькая. Ох… - еще один долгий вздох. – Прости, пожалуйста. Так, погоди, я сейчас, - Поля почувствовала, как ее прикрыли простыней. - Внимание, сейчас будет каминг-аут века. – Изматывающая, мхатовская пауза. - Я, кажется, тебя люблю.

А у нее, кажется, галлюцинации.

- Кажется – крестись.

 - Капа!

В следующую секунду ее снова… укусили! В плечо.

Поля подскочила. Слава сидел на кровати по-турецки, обмотавшись второй простыней.

 Мокрый, лохматый, небритый. Любимый. Самый лучший. Невероятно…

- Я тебе не верю. Ты бы даже судью Терентьева не убедил, не то, что меня!

- Ладно, - он имел наглость снова сложить руки на груди. Кивнул сам себе. – Пришли мне повторную повестку в суд. Ты ничего не говорила. Я ничего не говорил. Начнем заново.

Непонятно как, но удалось пожать плечами. И не потерять при этом простынь.

- Валяй.

- Ой, что же я творю… - с особенно глубоким и драматическим вздохом Слава опустил руки. – Люблю тебя, Капитолина, душа моя. Люблю так, что в штанах и груди тесно.

Он опустил руки. Она опустила руки тоже. Черт с ней, с простыней. Утонуть в глазах. Теперь уже совершено безвозвратно.

- А замуж? – успела пискнуть перед тем, как он снова сгреб ее в свои объятья.

- Ох, что делается. А-а-а…. щекотно уткнувшись небритыми подбородком и щеками в изгиб женского плеча. – Прощай, жизнь холостая. И замуж, да.

На спину она упала абсолютно, безмерно, невозможно счастливая. Он, кстати, тоже – правда, не на спину, а на Полину.

* * *

В квартире умопомрачительно пахло чем-то свежепожаренным. Это ж во сколько встала хозяюшка Капитолина Алексеевна? Ростислав сладко, по-кошачьи потянулся, сбил ногам простынь, провел рукой по кровати. Хорошо они вчера тут поговорили. Качественно и продуктивно.

- По-о-о-ля!

- Завтрак на столе, полотенце, одноразовый станок и зубную щетку я тебе в ванной приготовила! – донеслось из-за арки кухонной зоны.

Так. Слава сел на кровати и потянулся за джинсами, натянул их на голое тело – искать трусы не стал. Не нравится ему этот демонстративно-бодрый тон. Фальшью от него несет. Полиной Чешко. А ему нужна его Капитолина.

На солнце пришлось хмуриться – оно бессовестно било прямо в лицо сквозь кухонное окно. А что у нас на кухне? На столе – горка оладий на блюде, тарелки, салфетки, столовые приборы. И хозяюшка ПолинЛексевна имеется. Ну так и есть. В руке бутылочка с кефиром.  Идеальные локоны, безупречная кожа, глаза слегка подкрашены. Розовая маечка и обтягивающие штанишки с  какими-то линиями и швами, которые так подчеркивали женские бедра и ягодицы, что…

… что Ракитянский тяжело сглотнул. И не в горе оладий на столе было дело. Так, и чего это мы так вырядились? Спортом будем заниматься? Угу, я даже знаю каким.

- Ты будешь чай или кофе? Кушай оладьи, пока теплые,  - она отошла к плите. Движение, которым заправлена за ухо прядь, выдало волнение. И сказало Славе все.

С этими играми в идеальность надо кончать. Раз и навсегда.

Поэтому до плиты Полина не дошла – ее дернули за руку, усадили на колени. И начали творить безобразие.

Взлохматил идеальные локоны, смял, а потом беспардонно задрал футболку. Под  плотно сидящие леггинсы засунуть ладонь не смог, ругнулся и поцеловал - прямо нечищеным ртом и небритым лицом. Целовал так долго и так обстоятельно, что Поля забыла про все. И не думала о том, как выглядит с задранной выше груди футболкой и растрепанными волосами. Его руки способны заменить все и заставить позабыть обо всем.

Оторвался. Провел костяшками пальцев по щеке. Одернул один край футболки на грудь, другую оставив обнаженной.

- Ну вот,  - выдохнул удовлетворенно. – Другое дело. На человека похожа. Завязывай с этими играми в идеальность, Поль. Я тебя не за это люблю.

У нее что-то замерло внутри. Замерло так, что не шевельнуться. А потом задрожало.

Не приснилось. Не послышалось. Не намечталось.

Правда.

- А за что? – спросила так тихо, что не расслышал, наверное.

- Понятия не имею… - расслышал. – Спроси меня о чем-нибудь попроще. За то, что ты – это ты. Капитолина моя любимая.

- Так и знала, что ты теперь так просто не забудешь мое настоящее имя, - она рассмеялась. А потом затихла и положила голову ему на плечо. И было в этом жесте столько доверия и нежности, что Славе тут же расхотелось шутить и дразнить. А захотелось сказать что-то. Чтобы выплеснуть тот ответный шар нежности, что рос и ширился в груди. Да только не учат таким словам в московской школе адвокатуры. Да и в мордовской тоже вряд ли.

- Слав… - она говорила по-прежнему тихо. – А ты вчера?..

Полина не договорила, но вопрос он услышал. Почувствовал. И ответил коротко.

- Да. Без. Не надел.

Думал - вздрогнет, отстранится, напряжется. И не стал всего это ждать. Прижал и обнял крепче.

- Не бойся. Залетим – родим.

Она лишь вздохнула глубоко. От облегчения, наверное. Но при этом вздохе ее грудь – только левая! – так к нему прижалась, что майку Слава тут же смел. Чтобы обниматься уже грудью к груди. Нежиться в переливающемся между ними облаке нежности и доверия. Таком  сладком, что скоро им это… не прискучило, нет. Но так уж они оба, видимо, устроены, что одной нежности им мало. Чего другого подавай.

Слава попытался еще раз всунуть ладонь под плотную эластичную ткань. Снова потерпел неудачу.

 - Это не штаны. Это пояс верности какой-то! Зачем нацепила?!

- Тебя подразнить,  - она перегнулась, сняла с горки оладий верхний и залепила ему рот. А потом поцеловала прямо в масляные губы, вытерев затем свои о его плечо. Новые правила Полина Чешко усваивала быстро. Карие глаза предупреждающе сузились. – Спорим, ты не сможешь их стянуть зубами?

Серые глаза хищно блеснули. Вызов принят.

* * *

На следующий день он привез к ней три костюма в чехлах, пять коробок с обувью и пакет с рубашками, галстуками, бельем и носками.

- Почему у меня? – Поля уперла руки в бедра, предвкушая словесную дуэль.

- Поехали ко мне, - не моргнув глазом, ответил Ростислав, раздвигая дверцы шкафа. – Так я и думал – приличному адвокату костюм повесить некуда. – Обернулся к Полине. – Может, и правда, ко мне жить пойдем? У меня места побольше. Ненамного, но в шкафу – точно! Хотя… - он обернулся в сторону кровати. – С эти домом у меня связано столько приятных воспоминаний…