Прожил Иван Сергеевич долгую и удивительную жизнь. В интернетовской Википедии можно прочитать далёкие от полноты и достоверности общие сведения о биографии Книжника-Ветрова, по-видимому большей частью взятые из статьи В. В. Кривенького в известной энциклопедии «Политические партии России конца XIX – начала XX вв.». Проблемы начинаются уже с имени нашего героя. Настоящие его имя и отчество – Израиль Самуилович[2] (отца звали – Книжник Самуил Александрович, мать – Хазан Ита Шабсовна). Родился 7 (20) июня 1878 г. в бедной многодетной еврейской семье кустаря-переплётчика[3] (никак не «бедного» раввина) в г. Ананьеве Херсонской губ. (после революции город стал относиться к Одесской обл.). Иваном Сергеевичем Израиль Самуилович стал после крещения в Петрограде в 1915 г. и женитьбе на православной Аристовой Марии Никитичне (1890 г. р., родом из г. Короче Курской губ.). После этого Иван Сергеевич в своих анкетах стал указывать себя русским, хотя в конце 1940-х однажды в 5-й графе «национальность» написал «еврей».
Казусом стало упоминание в биографиях будто бы его настоящей фамилии – Бланк. А Википедия даже поёрничала, ссылаясь в рубрике «Курьёзы» на описанный в «Книжном обозрении» 1980-х гг. случай: когда Книжник «нашёл в "Словаре псевдонимов" И. Ф. Масанова своё настоящее имя – Израиль Самойлович Бланк, он высказал своё искреннее недоумение: он давно привык считать себя русским человеком». К сожалению, автор заметки не стал докапываться до сути, которая, как оказалось, лежала на поверхности: фамилией Бланк Книжник воспользовался, когда был за границей в начале XX в., где на полулегальном положении занимался революционной деятельностью. Тем не менее, полиции эта его деятельность была хорошо известна и в соответствующих отчётах, поступающих от агентов в Россию, писалась как его подлинная фамилия, так и по паспорту, по которому он тогда жил[4].
Действительно, И. С. Книжник-Ветров крайне удивился (если не сказать – возмутился), увидев такой казус в словаре у Масанова[5] да ещё и в «Летописи жизни и творчества А. М. Горького»[6]. Всё это заставило Ивана Сергеевича обратиться с письмом к директору Института мировой литературы с просьбой исправить ошибку: «Я жил в эмиграции в 1905–1909 гг. по паспорту Бланка. Покойный Масанов на этом "основании" приписал мне в 1-м томе "Словаря псевдонимов" эту фамилию. Но в 3-м томе это недоразумение исправлено в "дополнениях"[7], а у Вас этого не заметили. Прошу Вас в 4-м томе "Летописи" поместить заметку, исправляющую эту ошибку. Моя фамилия Книжник, старейший псевдоним – Ветров, с 1930 г. я подписываюсь Книжник-Ветров»[8]. И на самом деле, в 4-м выпуске «Летописи…» [С. 720] такое исправление было сделано.
Иван Сергеевич, подписывая свои статьи, пользовался разными псевдонимами: Сергей Верусин, Андрей Кратов, И. Надеждин, И. Исаев, И. В., «бывший юрист», «интеллигент из народа» и др. Но ближе других ему был «И. Ветров». Интересную историю этого литературного псевдонима, органично затем вписавшегося и в саму фамилию историка, можно узнать из заметки исследовательницы Н. А. Зегжды[9]. Взял этот псевдоним Книжник после того, как 19-летним впечатлительным юношей узнал о произошедшей 8 февраля 1897 г. в Петербурге трагедии и последовавшими за ней событиями. Мария Федосеевна Ветрова, курсистка Высших женских курсов, активно участвовала в работе подпольной Лахтинской типографии, в результате разгрома которой летом 1896 г. была арестована и после безуспешных допросов в Доме предварительного заключения переведена в одиночную камеру Трубецкого бастиона Петропавловской крепости. Тяготы тюремного пребывания, постоянные унижения со стороны жандармов, глубокая депрессия привели, в конечном счёте, к нервному срыву – Мария опрокинула на себя горящую керосиновую лампу и после нескольких дней мучений скончалась от ожогов. Об этом происшествии стало известно в студенческой среде, и по всей стране прокатились выступления против властей, известные в истории как «ветровские демонстрации».
С этого момента И. Книжник, ставший в августе 1897 г. студентом историко-филологического факультета Киевского университета св. Владимира, «поклялся неустанно бороться против царского самодержавия и всех его гнусностей и решил сохранить для этой борьбы имя Ветровой в качестве псевдонима». Имя девушки связывалось у него «с могучим и вольным ветром революционной борьбы, который веял над всей страной»[10].
В студенческие годы И. Книжник овладевал не только знаниями научных дисциплин (а с 1898 г. он учился ещё и на юридическом факультете), но и методами протестных движений в студенческой среде, что, в конечном счёте, завершилось арестом и заключением в Лукьяновскую тюрьму[11] в Киеве в феврале 1902 г. и высылкой в мае того же года на родину под надзор полиции. И здесь он нашёл себе общественную работу, организовав социалистический кружок среди народных учителей и земских служащих. Вместе с тем, благодаря ходатайству одного из профессоров Киевского университета, Книжнику удалось сдать экстерном экзамены за университетский курс юрфака и получить диплом о высшем образовании.
Социалистическую пропаганду И. Книжник не оставил даже тогда, когда в связи с начавшейся войной с Японией его осенью 1904 г. призвали на военную службу и отправили в Кишинёв в 14 артиллерийскую бригаду. Правда, уже в октябре он, предупреждённый о грозящем аресте и военном суде, бежал за границу. В Париже Книжник примкнул к группе анархистов-коммунистов П. А. Кропоткина, вёл агитацию среди рабочих-эмигрантов, осенью 1907 г. участвовал в известном съезде анархистов-коммунистов в Лондоне, работал в редакции «Листков "Хлеб и воля"», о чём подробно поведал в 1922 г. в «Красной летописи»[12]. Свои воспоминания И. Книжник завершил панегирически: «Уверен, что и моё поколение и ближайшие два – три, чем более будут знать Кропоткина и дело его жизни, тем более будут его любить и ценить». Хотя вместе с тем мемуарист вынужден был (дань времени) сослаться на ошибочность тактики П. А. во время 1-й мировой войны и диктатуры пролетариата в России[13].
В феврале 1909 г. Книжник приехал в Петербург для ведения революционной анархической работы, но уже 22 марта был арестован, как выяснилось позже, по доносу небезызвестного Д. Богрова, убившего впоследствии П. А. Столыпина. Более того, паспорт, по которому И. Книжник нелегально вернулся в Россию, предоставил ему как раз тот же Дмитрий Богров[14]. Сосланный на три года в Тобольскую губ. Книжник столкнулся с совершенно далёкими от социализма анархистами-экспроприаторами, взгляды и действия которых разочаровали его во всей идеологии анархизма.
Об этом И. С. Книжник-Ветров написал в своей автобиографии 1934 г.[15] Год написания говорит сам за себя, если вспомнить тот сложный исторический период, предшествующий особо жёстким сталинским репрессиям, не обошедших стороной и героя нашего очерка[16]. А вот сочувствие к анархистским идеям и их носителям ещё долгое время оставалось в душе Ивана Сергеевича. Интересовался он и взглядами Л. Н. Толстого, его анархо-христианскими воззрениями. Но серьёзного увлечения, судя по воспоминаниям, так и не появилось. Ещё в эмиграции толстовцы в своём парижском журнале «Ere Nouvelle» («Новая эра») опубликовали доклад о русском анархизме, с которым Книжник-Ветров выступил в рабочем кружке. Этот доклад тогда же был перепечатан в итальянских и немецких анархистских журналах. А в Петербурге толстовцы “по недоразумению” (как высказался сам автор) выпустили в 1906 г. в своём издательстве «Обновление» брошюру И. Ветрова «Анархизм, его теория и практика», которая анализировала изученную автором литературу на эту тему, а также включала его впечатления от встреч с анархистами разного толка. На этом издании тогда, по словам В. Г. Черткова, настоял Пётр Прокофьевич Картушин, который сидел когда-то вместе с Книжником в киевской тюрьме[17].
