- Ну, хорошо... подумаем, как бы это сделать... Если бы вы ему написали и назначили для свидания другой день... хоть завтра, например?
- Нет, ни завтра... никогда! - воскликнул несчастный, доведенный до отчаяния. - Я никого не хочу видеть... я хочу быть один... всегда один... ведь это никому не причинит вреда... Неужели же я и на это не имею права?
- Успокойтесь, сын мой, последуйте моему совету. Не принимайте сегодня этого достойного молодого человека, но не предрешайте ничего относительно будущего... Ведь завтра же вы можете передумать... Не надо, чтобы ваш отказ был окончательным...
- Как хотите, отец мой...
- Хотя до посещения ремесленника остается еще часа два, вам лучше написать ему сейчас же.
- У меня не хватит сил.
- Попробуйте.
- Это невозможно... я слишком слаб...
- Ну, полноте... приободритесь... - сказал преподобный отец.
И, взяв с письменного стола все, что нужно для письма, он положил бювар и лист бумаги на колени господину Гарди и стал около него, держа в руках перо и чернильницу.
- Право, отец мой... я не могу писать! - утомленным голосом возражал несчастный.
- Хоть несколько слов, - безжалостно настаивал отец д'Эгриньи, насильно вкладывая перо в почти безжизненные пальцы господина Гарди.
- Увы! Отец мой... я ничего не вижу...
Несчастный говорил правду: его глаза наполнились слезами - до того мучительны были чувства, которые растравил в нем иезуит.
- Успокойтесь, сын мой, я буду водить вашей рукой... диктуйте.
- Отец мой... прошу вас... напишите сами, я подпишусь...
- Нет... необходимо, чтобы письмо было написано вашей рукой... достаточно нескольких строк...
- Отец мой!..
- Ну, полноте... это необходимо... иначе я велю впустить сюда этого рабочего, - сухо проговорил иезуит, видя, что разум господина Гарди все более слабеет и что при данных серьезных обстоятельствах следует употребить и строгость, чтобы в дальнейшем вернуться к более мягким средствам.
И своими серыми, блестящими, круглыми, как у хищной птицы, глазами он строго уставился на несчастного, который вздрогнул под влиянием почти гипнотического взора.
- Я напишу... отец мой... я напишу... только прошу вас, продиктуйте, моя голова слишком слаба... - сказал господин Гарди, утирая слезы горячей и лихорадочной рукой.
Отец д'Эгриньи продиктовал следующие строки:
"Мой милый Агриколь, я пришел к решению, что наше свидание бесполезно... - Оно только пробудит жгучее горе, которое, с Божьей помощью и благодаря сладким утешениям религии, я почти уже забыл..."
Преподобный отец на минуту остановился.
Господин Гарди еще сильнее побледнел, перо почти выпадало из его ослабевших рук, по лицу струился холодный пот. Иезуит вынул из кармана платок, отер лицо своей жертвы и с ласковой заботливостью заметил:
- Ну, полноте, дорогой и нежный сын мой. Побольше мужества. Ведь не я же предлагал вам отказаться от этого свидания, не правда ли?.. напротив... но, если вы хотите для своего спокойствия отложить это свидание, надо окончить письмо. Как по-вашему, чего я добиваюсь? Только одного: чтобы вы впредь могли пользоваться неизреченным и благочестивым покоем после всех ваших страданий и испытаний.
- Да... отец мой... я знаю, что вы очень добры... простите меня за слабость... - ответил с признательностью господин Гарди.
- Можете продолжать писать, сын мой?
- Да... могу...
- Пишите же.
И преподобный отец продолжал диктовать:
"Я живу в полном спокойствии и окружен заботами. Благодаря небесному милосердию я надеюсь на христианскую кончину, вдали от этого мира, суету которого я познал. Я говорю вам не "прощайте", а "до свидания", потому что хотел бы лично выразить все свои благие пожелания вам и вашим достойным товарищам. Передайте им это. Когда я найду возможным повидаться с вами, я напишу, а пока остаюсь преданным вам..."
- Находите ли вы данное письмо приемлемым? - спросил иезуит.
- Да, отец мой.
- Ну, так подпишитесь.
- Хорошо, отец мой.
И, написав свое имя, несчастный, чувствуя себя в полном изнеможении, утомленно откинулся на спинку кресла.
- Но это еще не все, сын мой, - прибавил отец д'Эгриньи, вынимая из кармана бумагу. - Следует подписать доверенность нашему отцу эконому для окончания известного вам дела.
- Господи! Еще!! - с лихорадочным, болезненным нетерпением воскликнул господин Гарди. - Но вы видите, отец мой, что я не в силах.
- Только прочесть и подписать, сын мой!
И отец д'Эгриньи вручил больному гербовый лист бумаги, исписанный неразборчивым почерком.
- Я не могу... сегодня... прочесть это...
- Простите меня за настойчивость, но мы так бедны... что...
- Я подпишусь... извольте...
- Надо сперва прочесть, что вы подписываете, сын мой!
- К чему это!.. Давайте! - воскликнул господин Гарди, измученный упрямой настойчивостью святого отца.
- Если уж вы настаиваете, сын мой... - сказал иезуит.
Подписав бумагу, господин Гарди окончательно лишился сил.
В это время, постучав предварительно, в комнату вошел слуга и сказал:
- Господин Агриколь Бодуэн желает видеть г-на Гарди; он говорит, что ему назначено свидание.
- Хорошо, пусть подождет! - с досадой и удивлением воскликнул отец д'Эгриньи, знаком отпуская слугу.
Затем, стараясь скрыть неудовольствие, он сказал господину Гарди:
- Однако этому доброму малому очень хочется вас увидеть... он поторопился... Остается целых два часа до назначенного времени. Послушайте, время еще не ушло: хотите его повидать?
- Но, отец мой, - с раздражением воскликнул господин Гарди. - Вы же видите, как я слаб... пощадите меня... Я прошу вас дать мне покой... хотя бы покой смерти... во имя неба, дайте мне покой!
- Будет день, когда вы вкусите от вечного покоя избранных, дорогой сын, - ласково отвечал д'Эгриньи, - ибо слезы и страдания ваши угодны Богу.
С этими словами он вышел.
Господин Гарди, оставшись один, с отчаянием заломил руки, залился слезами и, соскользнув с кресла на пол, стал на колени.
- О Боже! - с отчаянием повторял он. - Боже! Пощади, возьми меня из этого мира... я слишком несчастлив!
И, склонившись головой на кресло, он, все еще на коленях, закрыл лицо руками и горько заплакал.
