Морок, побледнев от гнева, бросился на него с таким грозным видом, что Голиаф поспешил его удержать.
- Ну, полно... полно! - сказал Жак. - Не сердись... я не буду смеяться, если это серьезно.
Морок успокоился и спросил Голыша глухим голосом:
- Считаешь ли ты меня трусом?
- Вот еще выдумал!
- Ну, а этот англичанин с его шутовской рожей для меня страшнее и тигра и пантеры!
- Я верю тебе... раз ты это говоришь... но не могу понять, почему присутствие этого человека наводит на тебя страх.
- Пойми же, дурак, - воскликнул Морок, - что когда я должен следить за малейшим движением зверя, не выпуская его из-под контроля моего взгляда и жеста, мне страшно подумать, что меня сзади стерегут два глаза, с нетерпением ожидающие того мгновения оплошности, когда я стану, наконец, добычей этих самых зверей.
- Теперь понимаю! - сказал Жак, вздрогнув в свою очередь. - Страшно!
- Да... потому что, хотя я и стараюсь на него не смотреть, на этого проклятого англичанина, мне все время мерещатся его круглые, выпученные глаза... Один раз Каин чуть не отгрыз мне руку благодаря этому человеку, чтобы ад его поглотил!.. Гром и молния! - воскликнул Морок. - Я чувствую, что это роковой для меня человек!
И Морок в волнении заходил по уборной.
- Не считая того, что Смерть прижала сегодня уши! - грубо заметил Голиаф. - Если вы заупрямитесь... то предсказываю вам... что англичанин выиграет пари сегодня...
- Пошел вон, скотина! Не дури мне голову предсказаниями беды!.. Пошел... приготовь ошейник для Смерти...
- У всякого свой вкус... Если, уж вам так хочется, чтобы пантера попробовала, вкусны ли вы... - и Голиаф грузно ушел после этой невиданной шутки.
- Но если ты опасаешься, - сказал Голыш, - почему тогда не объявить, что пантера больна?
Морок пожал плечами и отвечал с мрачным воодушевлением:
- Слыхал ли ты о жгучем наслаждении игрока, ставящего на карту честь и жизнь? Ну, вот и я... на этих представлениях, где ставкой моя жизнь... я нахожу такое же жгучее наслаждение, рискуя жизнью на виду у трепещущей толпы, приведенной в ужас моей смелостью... Да, даже в том страхе, какой внушает мне англичанин, есть некое ужасное возбуждение, которому я невольно подчиняюсь.
Вошедший в уборную администратор спросил:
- Можно дать три удара, господин Морок? Увертюра продлится не дольше десяти минут.
- Давайте! - сказал Морок.
- Полицейский комиссар удостоверился в крепости цепи и кольца, ввернутого в пол пещеры на переднем плане. Все совершенно крепко, можете быть спокойны.
- Да... все спокойны... кроме меня... - прошептал укротитель.
- Так можно начинать?
- Можно.
Администратор вышел.
8. ЗАНАВЕС ПОДНЯТ
Три обычных удара торжественно раздались за занавесом. Увертюра началась, но, надо признаться, ее почти не слушали.
Зал был весьма оживлен. Кроме двух лож справа и слева от авансцены, все места были заняты. В ложах сидело множество нарядных женщин, привлеченных, как всегда, необычностью дикого зрелища. Кресла были заняты той же самой молодежью, которая днем каталась на Елисейских Полях. Об их разговорах можно было судить по нескольким словам, которыми обменивались между собой соседи по ложам.
- А знаете, на "Гофолию" публики в зале бы столько не собралось, да еще такой избранной.
- Конечно! Разве можно сравнить жидкие завывания трагика с ревом льва?
- Я не понимаю, как это позволяют Мороку привязывать пантеру на цепь прямо на сцене. А вдруг цепь лопнет?
- Кстати, о порванных цепях... Вон маленькая госпожа де Бленвиль, хотя не тигрица... вон она во втором ярусе, видите?
- А ей пошло впрок, что она порвала супружеские узы, и... очень похорошела.
- А вот и прекрасная герцогиня де Сен-При... Да, здесь сегодня собралось лучшее общество... О себе я, конечно, умалчиваю.
- Точно в Итальянской опере... Какой веселый и праздничный вид!
- Что же... надо повеселиться напоследок... может быть, недолго веселиться придется!
- Это почему?
- А если в Париж придет холера?
- Как? Что?
- Разве вы верите в холеру?
- Черт возьми! говорят, она с тросточкой пробирается к нам с севера.
- Пусть сатана перехватит ее по дороге, чтоб нам не видать ее зеленой рожи!
- Говорят, что она уже в Лондоне.
- Счастливого пути!
- Я не люблю о ней говорить... Быть может, это слабость... но, знаете, невеселый предмет.
- Я думаю!
- Господа... я не ошибся... нет... это она!
- Кто она?
- Мадемуазель де Кардовилль! она вошла сейчас в литерную ложу с Моренвалями. Полное возрождение! Днем Елисейские Поля, вечером здесь!
- Правда, это она!
- Боже! Как хороша!
- Позвольте мне ваш лорнет.
- А? Какова?
- Очаровательна... ослепительна!
- И при такой красоте дьявольски умна, восемнадцать лет, триста тысяч дохода, знатное происхождение... и полная свобода!
- И подумать только, что стоило бы ей захотеть - и я завтра, даже сегодня, был бы счастливейшим человеком в мире!
- Можно сойти с ума или взбеситься!
- Говорят, что ее дворец на улице д'Анжу нечто волшебное. Рассказывают о спальне и о ванной, достойных "Тысячи и одной ночи".
- И свободна, как воздух... я все к этому возвращаюсь!
- Ах, если бы я был на ее месте! Я был бы чудовищно легкомысленным!
- Счастлив будет тот смертный, кого она полюбит первого!
- А вы думаете, их будет несколько?
- Если она свободна, как воздух...
- Вот и все ложи заняты, кроме той, литерной, напротив ложи мадемуазель де Кардовилль. Счастливы те, кто будут там сидеть!
- Видели ли вы супругу английского посла в ложе первого яруса?
- А, княгиню д'Альвамир... Каков у нее букет!
- Черт возьми!
- Желал бы я знать фамилию... этого букета.
- Черт возьми! Это Жерминьи.
- Как, наверно, польщены львы и тигры, что собрали такую избранную публику!
- Взгляните, как все смотрят на мадемуазель де Кардовилль!
- Она становится событием!
- Как хорошо она сделала, что показалась. Ведь ее выдавали за помешанную.
- Ах, господа! Вот рожа-то!
- Где? Где?
- Под ложей мадемуазель де Кардовилль.
- Это щелкунчик из Нюренберга!
- Деревянная кукла!
- Какие круглые, выпуклые глаза!
- А нос!
- А лоб!
- Да это шут какой-то!
