Роден слушал мадемуазель де Кардовилль, казалось, вполне бесстрастно. Он держал шляпу под мышкой и, скрестив на жилете руки, вертел большими пальцами. Единственным признаком внутреннего беспокойства, в какое приводили его спокойные речи Адриенны, было только то, что синевато-бледные веки иезуита, лицемерно опущенные, мало-помалу приобретали багровый оттенок благодаря сильному приливу крови к голове. Однако он уверенным голосом отвечал мадемуазель де Кардовилль, низко поклонившись:
- Хороший совет и искреннее слово всегда превосходны...
- Видите ли, - начала Адриенна с легким возбуждением. - Счастливая любовь придает человеку такую проницательность... такую энергию... такое мужество, что он бравирует опасностью... открывает засады... смеется в лицо ненависти. Поверьте, божественное пламя, которым горят любящие сердца, достаточно сильно, чтобы осветить любой мрак... указать на все западни... Знаете... в Индии... извините мою маленькую слабость: я очень люблю говорить об Индии... - прибавила девушка с тонкой и лукавой грацией, - итак, в Индии путешественники, чтобы обезопасить покой на ночь, разводят большой огонь вокруг ажупы (извините за туземное выражение), и, насколько хватает лучезарного ореола, он отгоняет своим ярким пламенем всех нечистых, ядовитых пресмыкающихся, которые боятся света и могут жить только во мраке.
- До сих пор я не уловил смысла этого сравнения, - сказал Роден, продолжая вертеть пальцами и слегка приподнимая наливавшиеся кровью веки.
- Я выражусь яснее, - сказала, улыбаясь, Адриенна. - Представьте себе, что последняя услуга, которую вам угодно было оказать мне и принцу Джальме... ведь все ваши поступки объясняются желанием оказать услугу... Это весьма ново и неплохо придумано... нельзя в этом не сознаться...
- Браво, милое дитя, - сказал граф с радостью. - Казнь будет полной.
- Ага!.. так это казнь? - сказал Роден по-прежнему бесстрастно.
- О, нет! - возразила Адриенна с улыбкой. - Это простой разговор между бедной молодой девушкой и старым философом, другом добра! Представим себе, что частые... _услуги_, которые вы оказываете мне и моим друзьям, внезапно открыли мне глаза. Или, лучше сказать, - серьезно заговорила девушка, представьте себе, что Господь, одаряющий мать способностью инстинктивно защищать свое дитя, одарил меня вместе со счастьем способностью охранять его... каким-то особенным предчувствием, которое, осветив для меня некоторые факты, до сих пор темные, указало мне на то, что вы не только не друг мне, но самый опасный враг - и мне и моей семье...
- Итак, от казни мы переходим к предположениям, - заметил Роден, по-прежнему невозмутимый.
- И от предположений к уверенности, надо в этом сознаться, - с достоинством и спокойной решительностью сказала Адриенна. - Да, теперь я знаю, что была одурачена вами, - и скажу вам без гнева, без злобы, а с сожалением, что грустно видеть, как человек вашего ума, вашего интеллекта унижается до таких интриг и, пуская в ход всякие дьявольские пружины, достигает только того, что делается смешным. Ибо что может быть смешнее человека, похожего на вас, побеждаемого девушкой, у которой и оружием, и защитой, и знанием является только одна любовь! Словом, с сегодняшнего дня я смотрю на вас, как на непримиримого, опасного врага. Я догадываюсь о цели, к какой вы стремитесь, хотя и не угадываю, какими средствами вы думаете ее достичь. Вероятно, такими же, как и раньше... Но, несмотря на все это, я вас не боюсь. Завтра же вся наша семья будет знать об этом, и надеюсь, что ее разумный, деятельный и решительный союз сумеет защитить наши права. Потому что, несомненно, речь идет все о том же громадном наследстве, которое чуть было у нас уже не похитили однажды. Какие отношения существуют между фактами, в которых я вас обвиняю, и корыстной целью, имеющейся в виду, я не знаю... Но вы сами сказали, что мои враги так опасны и хитры, что их происки так неуловимы, что надо ждать всего... предвидеть все: я не забуду ваших уроков... Я обещала быть откровенной... надеюсь, я сдержала обещание?
- Предполагая, что я ваш враг, эта откровенность по меньшей мере... неосторожна, - заметил бесстрастно Роден. - Но вы обещали мне еще дать совет, дорогая мадемуазель...
- Совет будет короткий. Не пытайтесь бороться со мной, потому что, видите ли, есть нечто сильнее и вас и ваших сообщников: это женщина, защищающая свое счастье.
Адриенна произнесла последние слова с такой царственной уверенностью, ее глаза блестели таким откровенным счастьем, что Роден, несмотря на свою невозмутимую наглость, на мгновение встревожился. Но, казалось, он не растерялся и после недолгого молчания произнес с видом презрительного сожаления:
- Дорогая мадемуазель, вероятно, мы никогда больше не увидимся... Не забудьте только одну вещь, которую я вам повторяю: я никогда не оправдываюсь. Это дело будущего. А пока все-таки остаюсь вашим покорнейшим слугой, - и он поклонился. - Ваше сиятельство, мое глубочайшее почтение.
И, поклонившись графу еще смиреннее, он вышел из комнаты.
Только что Роден успел выйти, Адриенна подбежала к письменному столу, написала наскоро несколько слов, запечатала записку и сказала господину де Монброну:
- До завтра я не увижу принца... из чувства суеверия, а также потому, что для моих планов необходимо обставить эту встречу торжественнее... Вы все узнаете, но я ему написала, потому что с таким врагом, как господин Роден, надо все предвидеть...
- Вы правы, милое дитя, давайте письмо.
Адриенна протянула записку.
- Я высказала ему достаточно, чтобы успокоить горе, но не так много, чтобы мне удалось поразить его неожиданностью, которую я с восторгом готовлю.
- Чувствуется ваш ум и сердце... Спешу к принцу, чтобы передать письмо. Я его не увижу, потому что не смогу за себя отвечать. А что же, наша прогулка и посещение театра не отложены?
- Нет, нет, конечно. Мне более чем когда-либо хочется забыться. Потом я чувствую, что воздух мне принесет пользу... я немножко разгорячилась в беседе с господином Роденом!
- Старый негодяй!.. Но мы еще о нем поговорим... Я спешу к принцу, а затем заеду за вами с госпожой де Моренваль, чтобы ехать кататься на Елисейские Поля.