- Папа! Так вы нас, значит, любите, как и мы любим вас? - с очаровательной наивностью воскликнула Роза.
- И мы можем часто-часто, всякий день вас обнимать, ласкать и радоваться, что вы с нами?
- И, значит, нам можно будет отдать вам всю любовь и нежность, которые мы сберегали в глубине сердца и которые - увы! - к нашему горю, мы не могли вам выказать?
- И можно высказать вслух то, что мы произносим только шепотом?
- Можно... можно, мои дорогие, - говорил маршал, задыхаясь от радости. - Да кто же вам раньше мешал, дети?.. Ну, не нужно... не отвечайте... забудем прошлое... Я все понимаю: мои заботы... вы их объясняли не так... и это вас огорчало... А я, видя вашу печаль... объяснял ее по-своему... потому что... Да нет... я совсем говорить не могу... я могу только смотреть на вас... У меня голова кругом пошла... это все от счастья...
- Да, папочка, смотрите на нас... вот так, в самые глаза... в самую глубину сердца, - с восторгом говорила Роза.
- И вы прочтете там, как мы счастливы и как любим вас! - прибавила Бланш.
- "Вы"... "вы", это что значит? Я говорю "вы" оттого, что вас двое... вы же должны мне говорить "ты"...
- Папа, дай руку! - сказала Бланш, прикладывая руку отца к своему сердцу.
- Папа, дай руку! - сказала Роза, завладевая другой рукой отца.
- Веришь ли ты теперь нашей любви, нашему счастью? - спрашивали сестры.
Трудно передать выражение нежной гордости и детской любви, сиявших на прелестных лицах близнецов, в то время как отец, приложив свои руки к девственным сердцам, с восторгом чувствовал их радостное, быстрое биение.
- Да! Только радость и нежная любовь могут заставить сердце так биться! - воскликнул маршал.
Глухой, подавленный вздох заставил обе темнокудрые головы и седую разом обернуться к двери. Они увидели высокую фигуру Дагобера и черную морду Угрюма, поводившую носом у колен своего хозяина.
Солдат, вытирая усы и глаза клетчатым синим платком, не двигался, точно статуя бога Терма. Справившись с волнением, он покачал головой и хриплым от слез голосом сказал маршалу:
- Что?! Ведь я вам говорил!
- Молчи уж! - сказал маршал, многозначительно кивнув головой. - Ты был лучшим отцом для них, чем я... Иди, целуй их... я больше не ревную!
И маршал протянул руку Дагоберу, которую тот дружески пожал, между тем как девушки бросились на шею солдату, а Угрюм, желая принять участие в семейном празднике, встал на задние лапы и положил передние на плечи хозяина.
Наступила минута глубокого молчания. Состояние небесного покоя и радости, наполнявшее сердца всех участников этой сцены, было прервано отрывистым лаем Угрюма, который из двуногого снова стал четвероногим. Счастливая группа разъединилась: все оглянулись и увидали глупую рожу Жокриса. У него было еще более бессмысленное и самодовольное выражение, чем обычно; он неподвижно стоял в дверях, вытаращив глаза, держа в руках вечную корзину с дровами, а под мышкой метелку для смахивания пыли.
Ничто так не располагает к веселью, как счастье. Несмотря на то что появление Жокриса было некстати, Роза и Бланш разразились очаровательным, звонким смехом при виде забавной фигуры. А если Жокрис мог вызвать смех у дочерей маршала, так давно не смеявшихся, то он заслуживал снисхождения, и маршал ласково ему сказал:
- Ну... чего тебе надо?
- Господин герцог, это не я!.. - отвечал Жокрис, прикладывая руку к сердцу, точно он произносил клятву.
При этом метелка упала на ковер.
Смех молодых девушек усилился.
- Как это не ты? - спросил маршал.
- Сюда, Угрюм! - крикнул Дагобер, потому что почтенная собака инстинктивно ненавидела дурака и приблизилась к нему рыча.
- Нет, ваша светлость, это не я... - продолжал Жокрис. - Это лакей мне сказал, чтобы я сказал господину Дагоберу, как понесу дрова, чтобы он сказал господину герцогу, как я понесу дрова в корзине, что его просит господин Робер.
При этой новой глупости Жокриса молодые девушки захохотали еще сильнее.
Имя Робера заставило маршала вздрогнуть. Это был подосланный Роденом эмиссар, подбивавший его на опасную попытку похищения Наполеона II.
Помолчав несколько минут, маршал сказал Жокрису:
- Попроси господина Робера подождать меня внизу, в кабинете.
- Хорошо, господин герцог! - кланяясь до земли, отвечал Жокрис.
Дурак вышел, а маршал весело сказал дочерям:
- Вы понимаете, что в такую минуту я не расстанусь со своими деточками даже ради господина Робера!
- И отлично, папочка! - весело воскликнула Бланш. - Мне очень не нравится этот господин Робер.
- Есть у вас письменные принадлежности? - спросил маршал.
- Есть, папа... вот все здесь на столе, - отвечала поспешно Роза, указывая на небольшой письменный стол, к которому маршал быстро направился.
Из деликатности девочки остались у камина и нежно обнялись, как бы делясь между собой неожиданным счастьем, посетившим их в этот день.
Маршал сел за письменный стол и знаком подозвал к себе Дагобера. Продолжая очень быстро, твердым почерком писать записку, он, улыбаясь, прошептал так, чтобы дочери не слышали:
- Знаешь, на что я решился, когда шел сюда?
- На что, генерал?
- Пустить себе пулю в лоб... Девочки спасли мне жизнь, - и маршал продолжал писать.
При этом признании Дагобер сделал движение, а затем шепотом прибавил:
- Ну, из ваших пистолетов это не удалось бы... Я капсюли-то снял...
Маршал взглянул на него с удивлением.
Солдат утвердительно кивнул головой и прибавил:
- Ну, теперь, слава Богу, со всем этим покончено?..
Вместо ответа маршал показал блестящим от нежной радости взором на своих дочерей. Затем, запечатав письмо, он сказал:
- Отдай это господину Роберу... я увижусь с ним завтра...
И, обращаясь к дочерям, маршал весело прибавил, протягивая руки:
- Ну, а теперь, сударыни... по поцелую за то, что я пожертвовал ради вас господином Робером!.. Кажется, я заслужил его?
Роза и Бланш бросились отцу на шею.
Почти в эту же минуту вечные странники, разделенные пространством, обменивались таинственными мыслями.
44. РАЗВАЛИНЫ АББАТСТВА УСЕКНОВЕНИЯ ГЛАВЫ ИОАННА ПРЕДТЕЧИ
Солнце на закате.
В глубине громадного соснового леса, в мрачном уединении высятся развалины старинного монастыря, выстроенного в память _Усекновения главы Иоанна Предтечи_.
