5. КАЗНЬ

Роден вошел. Ему достаточно было быстрого взгляда на Адриенну и господина де Монброна, чтобы понять, что он попал в весьма затруднительное положение. Вид обоих был далеко не _успокоительный_.

Граф, Как мы уже говорили, довольно резко выказывал свою антипатию, не раз подкрепляя ее поединком; немудрено, что при виде Родена черты его приняли резкое и вызывающее выражение. Опираясь на камин и продолжая говорить с Адриенной, он презрительно через плечо взглянул на иезуита, не отвечая на глубокий поклон.

Адриенна, напротив, с изумлением заметила, что появление Родена не вызвало в ней ни гнева, ни ненависти. Яркое пламя, горевшее в ее сердце, очистило его от всякого мстительного чувства. Напротив, взглянув на себя и бросив гордый любящий взгляд на индийского Бахуса, она улыбнулась при мысли о том, отчего бы двум таким созданиям, как они, молодым, красивым, любящим и свободным, бояться грязного старикашку с его отвратительной физиономией, приближавшегося змеинообразными движениями. Словом, вместо гнева или отвращения при виде Родена молодую девушку вдруг охватил порыв насмешливой веселости, и ее глаза, блестевшие счастьем, загорелись теперь огнем лукавства и иронии.

Роден чувствовал себя скверно. Люди такого сорта предпочитают врагов, вспыльчивых в гневе, врагам насмешливым. С первыми они справляются или бросаясь перед ними на колени, плача, стеная, стуча себя в грудь, или, наоборот, являются вполне вооруженными, готовыми бороться, и обращаются с ними вызывающе. Но ядовитая насмешка сразу лишает их самообладания. Так было и с Роденом. Находясь между Адриенной де Кардовилль и господином де Монброном, он понял, что ему, как говорят, придется провести _дурные четверть часа_.

Открыл огонь граф. Повернув голову через плечо к Родену, он произнес:

- Ага... вот и вы... добродетельный муж!

- Пожалуйте, месье, пожалуйте, - с насмешливой улыбкой сказала Адриенна. - Я должна вам принести тысячу благодарностей, вам, жемчужине друзей, образцу философов... отъявленному врагу лжи и обмана...

- Я от вас готов принять все, дорогая мадемуазель, даже незаслуженные похвалы, - попытался улыбнуться иезуит, показав свои отвратительные желтые и сломанные зубы. - Но не могу ли я узнать, в чем дело?.. За что меня хвалят?

- За вашу необыкновенную проницательность... - сказала Адриенна.

- А я не могу не восхищаться вашей правдивостью; это слишком редкая добродетель, - заметил граф.

- Моя проницательность, дорогая мадемуазель? В чем же? - холодно спросил Роден. - Моя правдивость, ваше сиятельство? В чем же?

- Как в чем? - сказала Адриенна. - Вы проникли в тайну, тщательно оберегаемую и окруженную бесчисленными запретами, - словом, вы ухитрились прочитать то, что скрывалось в глубине женского сердца...

- Я, дорогая мадемуазель?

- Да, вы... И радуйтесь: ваша проницательность принесла самые счастливые последствия...

- А ваша правдивость наделала чудес... - прибавил граф.

- Сердцу радостно, если, сделал добро даже бессознательно, - сказал Роден, держась настороже и искоса поглядывая на графа и Адриенну. - Но не могу ли я узнать, за что меня хвалят?

- Благодарность заставляет меня открыть вам это, - лукаво заметила Адриенна. - Вы открыли и сообщили принцу Джальме, что я страстно люблю... кого-то... Как же не славить вашу проницательность... Ведь это правда!

- Вы открыли и сообщили мадемуазель Адриенне, что принц Джальма любит страстно... кого-то, - сказал граф. - И как же не хвалить вашу правдивость... Ведь это истина!

Роден стоял пораженный и молчал.

- Тот, кого я страстно люблю, - сказала Адриенна, - это принц.

- Особа, которую принц страстно любит, - продолжал граф, - это мадемуазель Адриенна.

Эти столь важные и беспокоящие открытия, сделанные одно за другим, потрясли Родена. Он оставался нем, молчалив и с испугом думал о дальнейшем.

- Понятна вам теперь наша благодарность? - все более и более насмешливым тоном говорила Адриенна. - В силу вашей проницательности, в силу трогательного участия, с каким вы к нам относитесь, мы оба, принц и я, узнали о наших взаимных чувствах.

Хладнокровие мало-помалу стало возвращаться к иезуиту, и его кажущееся спокойствие стало страшно раздражать господина де Монброна. Если бы не присутствие Адриенны, он бы дал другой оборот этим шуткам.

- Здесь какая-то ошибка, - сказал Роден, - во всем, что вам угодно было мне сообщить. Я в жизни своей ни слова не сказал о том, конечно, весьма почтенном и достойном чувстве, какое вы можете питать к принцу.

- Конечно! - возразила Адриенна. - Вы были столь сдержанны в своей деликатности, что, говоря мне о глубокой любви принца... довели вашу скромность до утверждения, что он любит столь страстно не меня... а другую.

- Точно так же, как и принца, вероятно, под влиянием той же заботливости, вы уверили в страстной любви мадемуазель де Кардовилль к... другому.

- Ваше сиятельство, - сухо заметил Роден. - Я думал, что мне не нужно будет говорить вам, что я не особенно охотно вмешиваюсь в любовные интриги.

- Полноте... это излишняя скромность или излишнее самоуважение, дерзко заметил граф. - Полноте, в ваших собственных интересах не делайте столь неосторожных шагов!.. Что если вас поймают на слове?.. Если об этом станут распространяться?.. Будьте поосторожнее относительно ваших маленьких проказ, каких у вас в запасе, верно, немало.

- Есть одно занятие, - начал Роден столь же вызывающим тоном, как и граф де Монброн, - которому мне приходится обучаться с большим трудом сегодня. Я говорю о неприятном занятии быть вашим собеседником!

- Ага, милейший! - продолжал граф с презрением. - Вы, должно быть, еще не знали, что есть разные способы казнить нахалов и лицемеров.

- Граф! - с упреком проговорила Адриенна.

Роден продолжал совершенно хладнокровно:

- Я не знаю только одного: во-первых, в чем заключается мужество?.. В том, чтобы угрожать и называть наглым лицемером смиренного старого человека, вроде меня, а во-вторых...

- Господин Роден, - прервал его граф. - Во-первых, смиренный старичок, вроде вас, творящий зло, прикрываясь старостью, которую он позорит, является и трусом и злодеем; он заслуживает, значит, двойного наказания. Во-вторых, что касается возраста, то я не знаю, преклоняются ли с почтением охотники перед сединой волков, а жандармы седыми волосами негодяев. Как вы об этом думаете?