- Нет... посмотрите, как она смущена!
Затем помолчав еще немного и заметив, что Горбунья теперь побледнела и задрожала, иезуит испугался, что зашел слишком далеко, так как Адриенна с участием спросила Горбунью:
- Милое дитя, отчего вы дрожите?
- Все очень просто! - отвечал за швею Роден с искусственной простотой, притворяясь, что ничего не понимает: он знал, что это лучший способ, дабы узнать все нужное. - Очень просто... эта скромная девушка смущается, как нежная и добрая сестра. Она так любит брата, так близко связана с ним, что, когда хвалят его, ей кажется, что хвалят и ее...
- Она так же скромна, как и добра, - ласково прибавила Адриенна, взявши Горбунью за руку. - Не надо так смущаться, моя милая: это ребячество, и я вынуждена вас пожурить!
Мадемуазель де Кардовилль говорила вполне искренне. Она полностью поверила объяснению Родена. Горбунья со своей стороны подобно всем, кто боится, чтобы не открыли их печальную тайну, успокоилась так же быстро, как и испугалась; она постаралась убедить себя, чтобы не умереть со стыда, что последние слова Родена были искренни и что он не подозревал о ее любви к Агриколю. Она немного успокоилась и нашла силы ответить Адриенне:
- Простите меня, - робко проговорила она, - я не привыкла к такой доброте, и мне совестно, что я не могу высказать, как я вам благодарна.
- Доброта! - сказала Адриенна. - Но я еще ничего не сделала для вас. Вот теперь, слава Богу, я могу сдержать свои обещания, вознаградить вашу преданность, ваше мужественное самопожертвование, вашу святую любовь к труду и то достоинство, какое вы проявили среди ужасных и жестоких невзгод. Словом, с сегодняшнего дня, если вам угодно, мы больше не расстанемся!
- Вы, право, слишком добры... - дрожащим голосом сказала Горбунья, - но я...
- Успокойтесь, - прервала ее Адриенна, угадывая ее мысли. - Если вы примете мое предложение, я сумею согласовать свое эгоистическое желание иметь вас возле себя с независимостью вашего характера, с вашей привычкой к труду, с вашей любовью к уединению и потребностью жертвовать собой всем, кто в вас нуждается и заслуживает сожаления. Я именно и рассчитываю на это ваше стремление и на возможность удовлетворить его, чтобы пленить вас и удержать около себя!
- Но чем же я заслужила, мадемуазель, - бесхитростно спросила Горбунья, - такую благодарность с вашей стороны? Разве не вы сами первая оказали столько доброты и великодушия моему приемному брату?
- Да я совсем не о благодарности говорю, - возразила Адриенна. - В этом случае мы квиты! Я говорю теперь о привязанности, об искренней дружбе, которую я вам предлагаю.
- Дружба... со мной... мадемуазель!
- О! - с очаровательной улыбкой сказала Адриенна. - Не будьте слишком гордой, ведь все преимущества на вашей стороне... Я задалась мыслью, что мы будем друзьями, и я этого добьюсь... вот увидите... Однако позвольте... как это я раньше не подумала... какая счастливая случайность вас сюда привела?
- Сегодня утром господин Дагобер получил письмо, в котором его просили явиться сюда, обещая сообщить ему приятные новости относительно того, что интересует его больше всего на свете... Думая, что речь идет о девочках Симон, он мне сказал: "Слушайте, Горбунья, вы принимали такое живое участие в этих бедных малютках, что радость моего свидания с ними будет служить вам наградой. Пойдемте со мной!"
Адриенна взглянула на Родена, который утвердительно кивнул головой:
- Да, да, милая мадемуазель, это я написал храброму воину... только не подписался и ничего не объяснил... Потом вы узнаете причину...
- Так почему же вы пришли одна? - спросила Адриенна.
- Увы! Меня так взволновал ваш прием, что я не успела рассказать вам о своих опасениях.
- Каких опасениях? - спросил Роден.
- Зная, что вы находитесь здесь, я решила, что письмо пришло от вас... и уверила в этом Дагобера. Когда мы явились сюда, он стал расспрашивать, не здесь ли сироты, описал их наружность, и когда ему ответили, что их здесь нет, то, несмотря на мои просьбы, он отправился в монастырь узнать, что с ними.
- Какая неосторожность! - воскликнула Адриенна.
- Особенно после ночного штурма монастыря! - пожав плечами, заметил Роден.
- Я напрасно его убеждала, - продолжала Горбунья, - что в письме не было обещано возвращение сирот... и что он мог только получить о них сведения... Но он ничего не хотел слушать и сказал мне: "Если я ничего не узнаю... тогда вернусь к вам... но третьего дня они были в монастыре... Если теперь все известно... мне не посмеют отказать!"
- Ну, можно ли рассуждать с этакой горячей головой! - улыбаясь, сказал Роден.
- Только бы не узнали его там! - проговорила Адриенна, вспомнив об угрозах господина Балейнье.
- Это маловероятно, - продолжал Роден. - Его просто туда не впустят... Надеюсь, что это будет самая большая неприятность, какая его ждет. Впрочем, следователь не замедлит явиться сюда с молодыми девушками... Я здесь более не нужен, а меня призывают новые заботы... Надо узнать, где принц Джальма; поэтому скажите мне, моя дорогая мадемуазель, где и когда я могу вас видеть, чтобы дать отчет о своих поисках. Если они окажутся успешными, на что я очень надеюсь, то мы переговорим о дальнейшей судьбе принца.
- Вы меня найдете в новом доме, куда я прямо отсюда отправлюсь, - улица д'Анжу, прежний особняк де Болье... Но вот что я вспомнила, - спохватилась Адриенна. - Разместить принца в моем павильоне неудобно, да и по многим причинам неосторожно. Недавно я видела прехорошенький домик, полностью меблированный; довольно одного дня, чтобы приспособить его для жилья принцу... Это будет в тысячу раз лучше... и мне легче будет сохранить строжайшее инкогнито.
- Как? - воскликнул Роден, коварным планам которого чрезвычайно мешало новое решение молодой девушки. - Вы хотите, чтобы он не знал...
- Я хочу, чтобы принц Джальма и понятия не имел о своем неизвестном друге. Я хочу, чтобы он не знал даже о моем существовании... пока... Быть может, потом... через месяц... там видно будет... и я поступлю сообразно обстоятельствам.
- Но ведь сохранить инкогнито будет очень трудно, - заметил Роден, скрывая глубокое разочарование.
