Когда он снял шляпу, чтобы заменить ее черной бархатной шапочкой, можно было увидеть светло-русые волосы, которые время еще не посеребрило. Сюртук у него был застегнут по-военному, до самой шеи.

Глубокий взгляд, открытый широкий лоб обличали необычайную силу ума, а ширина груди и плеч указывала на физическую крепость. Благородство осанки, изысканность обуви и перчаток, легкий запах хороших духов, исходивший от его волос и от всей особы, изящество и свобода каждого движения - все выдавало в нем светского человека и свидетельствовало, что он может еще претендовать на разного рода успехи - от самых легкомысленных до самых серьезных.

Редкое сочетание умственной и физической силы с удивительной элегантностью манер и обращения поражало тем более, что все, что было в этом человеке слишком решительного и энергичного, все, что походило на самовластие и деспотизм, все это смягчалось улыбкой, улыбкой постоянной, но далеко не одинаковой. Смотря по обстоятельствам эта улыбка была то душевной, то лукавой, то дружеской, то игривой, то скромной, то предупредительной и придавала столько вкрадчивой прелести его лицу, что те, кто его видел хоть раз, никогда не могли забыть.

Однако несмотря на такое соединение достоинств, несмотря на то, что невозможно было противостоять его обаянию, к этому примешивалась какая-то смутная тревога, как будто грация и изысканная светскость манер этого человека, очарование его беседы, его деликатность, ласкающая приятность его улыбки прикрывали какую-то опасную западню. Невольно подчиняясь влечению к этому симпатичному человеку, всякий неожиданно задавался вопросом: "Что влечет к нему? Добро... или зло?"

Роден, секретарь вновь прибывшего, продолжал писать.

- Есть новости из Дюнкерка, Роден? - спросил его начальник.

- Почтальон еще не приходил.

- Хотя, по-видимому, матушке тревожиться нечего, ко я все-таки беспокоюсь, пока не получу письма от княгини де Сен-Дизье... моего лучшего друга... Сегодня я надеюсь получить, наконец, хорошие вести...

- Хорошо, хорошо! - сказал секретарь, столь же покорный и смиренный, сколь лаконичный и бесстрастный.

- Конечно, желательно, - продолжал его начальник, - потому что одним из лучших дней в моей жизни был тот день, когда я получил письмо от княгини с уведомлением, что внезапная и опасная болезнь матушки отступила наконец перед заботами и уходом... Ели бы не это известие, то я уже уехал бы в деревню к княгине, хотя мое присутствие необходимо и здесь...

Затем, подойдя к бюро секретаря, он добавил:

- Вы разобрали иностранную корреспонденцию?

- Вот выписки.

- Письма, как всегда, были доставлены по указанным адресам и принесены сюда согласно моим указаниям?

- Так точно.

- Прочтите мне выписки из корреспонденции; если там есть письма, на которые должен ответить сам, я вам скажу.

И, заложив руки за спину, хозяин Родена начал ходить по комнате, диктуя заметки, которые Роден тотчас же записывал.

Секретарь взял довольно объемистую связку и начал так:

- Дон Рамон Оливарес уведомляет из Кадиса о получении письма за N_19. Он поступит согласно указаниям и будет отрекаться от соучастия в похищении...

- Хорошо. Отметьте...

- Граф Романов из Риги находится в затруднительном положении.

- Прикажите Дюплесси послать ему во вспомоществование пятьдесят луидоров; я прежде служил капитаном в полку графа. Кроме того, он прислал много полезных сообщений.

- В Филадельфии получен последний груз "Истории Франции", _обработанной_ для верных христиан. Требуют еще новой посылки, ввиду того что первая разошлась.

- Отметить и передать Дюплесси. Продолжайте.

- Господин Шпиндлер из Намюра посылает тайное донесение о господине Ардуэне.

- Рассмотреть.

- Таковое же от господина Ардуэна о господине Шпиндлере.

- Рассмотреть.

- Доктор Ван-Остад из того же города посылает тайное сообщение о господине Шпиндлере и господине Ардуэне.

- Сравнить... Дальше.

- Граф Малипиери из Турина доносит, что дарственная на триста тысяч франков подписана.

- Уведомить Дюплесси... Дальше.

- Дон Станислав отправился в Баден с королевой Марией-Эрнестиной. Он уведомляет, что ее величество с благодарностью примет все известия, какие ей пришлют, и ответит на них собственноручно.

- Отметьте... Я сам напишу королеве.

Пока Роден делал на полях бумаги пометки, его хозяин, продолжавший ходить по комнате, остановился на другом ее конце у большой карты, висевшей на стене и помеченной также маленькими красными крестиками. С минуту он задумчиво разглядывал ее.

Роден продолжал:

- Судя по состоянию умов в некоторых областях Италии, где смутьяны вдохновляются примером Франции, - пишет отец Орсини из Милана, - недурно было бы распространить в стране побольше книжечек, где бы французы выставлялись как нечестивые развратники, кровожадные грабители и так далее.

- Превосходная мысль. При этом можно очень удачно использовать крайности, Какие допускались нашими войсками во время войн Республики. Надо поручить Жаку Дюмулену написать такую брошюрку. Этот человек, похоже, создан из злобы, желчи и яда... Памфлет выйдет ужасным... Я сделаю несколько замечаний... только денег Дюмулену не давать, пока не кончит и не сдаст рукописи...

- Хорошо... Если дать ему плату вперед, то он налижется в стельку и на неделю пропадет в кабаках. Пришлось заплатить ему дважды за его ядовитую записку против пантеистических тенденций философской доктрины профессора Мартена.

- Отметьте и продолжайте.

- _Негоциант_ извещает, что _приказчик_ готов немедленно отправить _банкира_ для _предоставления отчетов_ кому следует.

Произнося эти слова особенным образом, Роден спросил:

- Вы поняли?

- Естественно, - сказал начальник, вздрогнув, - это условные выражения... А дальше?

- Но _приказчика_ сдерживают некоторые сомнения.

После минутного раздумья, причем черты его лица приняли озабоченное выражение, хозяин Родена произнес:

- Продолжать воздействовать на _приказчика_ одиночеством и безмолвием. Затем зачитать ему перечень случаев, когда цареубийство не только прощается, но и оправдывается... Продолжайте...