- Мне страшно!.. - с ужасом, прикрывая лицо руками, пролепетала бедняжка.

- И тогда... - продолжал Балейнье взволнованным голосом, - тогда погаснут последние лучи рассудка... и... сумасшествие... да... надо же, наконец, произнести это страшное слово... сумасшествие овладеет вами! Оно начнет проявляться то в бешеных, диких порывах...

- Как там... наверху... с этой женщиной! - прошептала Адриенна.

И с горящим, остановившимся взглядом она медленно подняла к потолку свою руку.

- То, - продолжал врач, сам испуганный действием своих слов, но подчиняясь безвыходности своего положения, - то настанет безумие тупое, животное. Несчастное создание, которым оно овладевает, теряет все человеческое... Остаются одни животные инстинкты: как зверь, накидывается больной на пищу; как зверь, мечется из стороны в сторону по комнате, где он заперт... И в этом проходит вся жизнь...

- Как та женщина... там...

И Адриенна с помутившимся взором указала на противоположное окно.

- Да, мое милое, несчастное дитя, - воскликнул Балейнье, - эти женщины были молоды и красивы, как вы... веселы и остроумны, как вы... Но - увы! они вовремя не сумели подавить зародыш болезни, и безумие росло, росло... и навсегда заглушило их разум...

- О! Пощадите! - закричала мадемуазель де Кардовилль, потеряв голову от ужаса. - Пощадите... не говорите мне таких вещей... я боюсь... мне страшно... уведите меня отсюда!. Я говорю вам: уведите! - кричала она раздирающим голосом. - Я кончу тем, что действительно сойду с ума!..

Затем, стараясь освободиться от мучительного страха, невольно овладевшего ею, она продолжала:

- Нет... нет! Не надейтесь на это... Я не помешаюсь... я в полном рассудке, я еще не ослепла, чтобы не видеть, что вы меня обманываете!!! Конечно, я живу не так, как все... меня оскорбляет то, что других вовсе не трогает... Но что все это обозначает?.. Что я не похожа на других... Разве у меня злое сердце?.. Разве я завистлива, себялюбива? Сознаюсь, у меня бывают странные фантазии... Ну, что же, я этого не отрицаю... Но вы знаете, вы сами это знаете, господин Балейнье... они всегда преследуют хорошие, великодушные цели... - при этом голос Адриенны перешел в умоляющий тон и слезы потекли градом.

- Ни разу в жизни я не сделала дурного поступка... Если я и ошибалась в чем-нибудь, то только от избытка великодушия: стараться сделать всех вокруг себя счастливыми разве значит быть помешанной?.. Потом, всегда чувствуешь, если сходишь с ума, а я этого не чувствую... потом... я теперь просто ничего не знаю!.. Вы мне наговорили таких страшных вещей об этих женщинах... Ведь этой ночью... вы сами знаете это лучше меня... Но тогда, - прибавила Адриенна с отчаянием, - надо же что-нибудь делать! Зачем вы раньше не приняли мер, если вы меня действительно любите? Отчего вы не пожалели меня раньше? А самое ужасное... это, что я не знаю, должна я вам доверять или, быть может, здесь западня... Нет, нет... Вы плачете? прибавила она, смотря на Балейнье, который не мог удержать слез при виде этих ужасных страданий, несмотря на весь свой цинизм и бессердечие... - Вы плачете обо мне?.. Но, Боже... Так, значит, еще можно что-то сделать?.. О! я все исполню, я все сделаю, что вы велите... все... все... Только спасите меня... не дайте мне сделаться похожей на этих несчастных... на этих женщин... Неужели уже поздно?.. Нет... ведь еще не поздно... не правда ли, мой добрый доктор? Простите, простите меня за все, что я вам говорила, когда вы пришли!.. ведь я тогда... поймите это... я тогда не знала!..

За отрывистыми словами, прерываемыми рыданиями и похожими на лихорадочный бред, последовало молчание, в продолжение которого доктор, глубоко взволнованный, отирал слезы. У него больше не было сил.

Адриенна спрятала лицо в руки. Вдруг она подняла голову и снова открыла лицо. Выражение его было спокойнее, хотя она продолжала дрожать от нервного волнения.

- Господин Балейнье, - произнесла она с трогательным достоинством, - не знаю, что я сейчас вам наговорила. Страх заставил меня бредить, кажется. Теперь я одумалась и собралась с мыслями. Выслушайте меня. Я знаю, что я в вашей власти. Я знаю, что никто меня не может из нее вырвать... но скажите, кто вы: непримиримый враг или друг? Я ведь этого не знаю. Скажите, действительно ли вы боитесь за меня, что мои странности могут перейти в безумие, или вы участвуете в адском замысле? Вы один это знаете... Я признаю себя, несмотря на все свое мужество, побежденной. Я согласна на все... слышите ли: на все!.. Даю вам в этом слово, а на него положиться можно: я заранее готова все исполнить! Значит, удерживать меня здесь вам совсем не нужно... Но если вы искренно считаете меня близкой к безумию, - а, сознаюсь вам, вы вселили в меня сомнения на этот счет, неопределенные, но страшные сомнения... - тогда скажите мне правду... я вам поверю... Я одна, без друзей, без советов, одна и в полной зависимости от вас... я вам слепо доверяю... Скажите, кого приходится мне умолять: спасителя или палача?.. я не знаю этого... но я говорю: вот вам моя жизнь... мое будущее... берите их... я более не в силах бороться...

Эти слова, полные раздирающей покорности и безнадежной доверчивости, нанесли последний удар по колебаниям Балейнье. До глубины души растроганный этой сценой, он решился успокоить девушку по крайней мере относительно тех ужасов и опасений, которые он ей внушил. Доктор не хотел уже думать о последствиях, какие он на себя может этим навлечь. На лице его читались чувства раскаяния и доброжелательства. Читались слишком ясно...

В ту минуту, когда он подошел к мадемуазель де Кардовилль и хотел взять ее руку, за форточкой раздался вдруг резкий, неприятный голос, произнесший только два слова:

- Господин Балейнье!

- Роден! - испуганно прошептал доктор. - Он шпионил!

- Кто вас зовет? - спросила Адриенна.

- Некто, кому я обещал идти с ним сегодня в соседний монастырь св.Марии, - с унынием ответил доктор.

- Что же вы мне скажете? - со смертельной тревогой спросила снова девушка.

После минуты торжественного молчания доктор ответил растроганным голосом, повернувшись лицом к двери:

- Я могу сказать только одно: я был и остаюсь вашим верным другом... и обмануть вас я не в состоянии...

Адриенна смертельно побледнела. Затем, стараясь казаться спокойной, она протянула Балейнье руку и сказала: