- Я догадываюсь... Несомненно, произошло недоразумение... иначе я не могу этого объяснить... Конечно, недоразумение... Вы меня принимаете за другую... Знаете ли вы, кто я?.. Я Адриенна де Кардовиль! Вы видите, значит, я могу уйти, куда хочу... удержать меня силой никто не имеет права... Поэтому приказываю вам сейчас же сходить для меня за каретой... Если здесь их нет... то пусть меня кто-нибудь проводит ко мне, на Вавилонскую улицу в особняк Сен-Дизье. Я щедро награжу провожатого и вас также...

- Ну, скоро вы кончите? - прервала ее Томас. - И к чему вся эта болтовня?

- Берегитесь, - продолжала Адриенна, желая употребить все средства. Если вы меня станете удерживать силой... это может иметь плохие для вас последствия... Вы не знаете, чему подвергаетесь...

- Пойдете вы спать или нет? - грубо и нетерпеливо крикнула Жервеза.

- Послушайте, мадам, - порывисто заговорила Адриенна. - Выпустите меня... я каждой из вас дам по две тысячи... Мало? Ну по десяти... по двадцати... словом, сколько захотите... я богата... но пустите меня... Господи... пустите... я не хочу здесь оставаться! я боюсь!.. - с отчаянием, раздирающим голосом молила Адриенна.

- Двадцать тысяч!.. А? Каково? Слыхала, Томас?

- Оставь ее, вечно у них всех одна песня!

Адриенна, видя свое отчаянное положение, собрала всю энергию и заявила как могла решительнее:

- Ах, вот как! Ну, хорошо... Если на вас не действуют ни доводы, ни мольбы, ни угрозы, то я вам объявляю прямо, что не хочу здесь оставаться и сейчас уйду, слышите - уйду... Посмотрим, кто осмелится задержать меня силой...

И с этими словами она решительно направилась к двери.

В это время снова раздались прежние дикие крики... Но на этот раз за ними не последовало никакой борьбы, никакого топота, а только ужасный, дикий вой.

- О! Что за крик! - воскликнула Адриенна и в страхе приблизилась к обеим женщинам. - Эти крики... вы слышите их?.. Но что же это за дом, где раздаются такие крики?.. А там - посмотрите, что там? - почти как помешанная, повторяла она, указывая на освещенное окно, где продолжала мелькать белая фигура. - Вон там... посмотрите! Что это такое?

- А вот видите, они тоже не слушались, как вы... вот теперь и кричат, сказала Томас.

- Да что вы говорите? - с ужасом, ломая руки, спрашивала мадемуазель де Кардовилль. - Где же я, Господи? Что это за дом? Что с ними делают такое?

- А с ними делают то, что и с вами сделают, если вы будете злиться и не пойдете сейчас же спать, - начала Жервеза.

- На них надевают вот эту штуку, - пояснила Томас, указывая на одежду, которую держала в руках, - а зовут это смирительной рубашкой!

- Ах! - с ужасом, закрыв лицо руками, воскликнула Адриенна.

Это страшное слово пояснило ей все... Наконец она поняла! Этот последний удар совершенно лишил ее сил. После всех треволнений этого дня страшная истина открывалась ее глазам, и девушка почувствовала, что теряет сознание.

Адриенна побледнела как смерть, ее руки беспомощно опустились, и, падая на пол, она еле успела пролепетать угасающим голосом, с ужасом глядя на смирительную рубашку:

- О, только не это... пощадите! Делайте со мной, что угодно... только...

Женщины едва успели ее подхватить. Она была в глубоком обмороке.

- Обморок... ну, это пустяки, - сказала Томас. - Давай снесем ее на кровать, разденем, уложим, и все пройдет.

- Неси ее ты, а я возьму лампу, - сказала Жервеза.

Высокая и сильная Томас подхватила мадемуазель де Кардовилль, как ребенка, и понесла ее через маленькую дверь, в которую ушел доктор Балейнье.

Дверь эта вела в маленькую комнату, очень чистую и опрятную, но поражавшую пустотой и какой-то ледяной наготой. Ни занавесей у защищенного решеткой окна, никаких признаков роскоши и комфорта. Маленькая железная кровать, очень низенькая, со столиком у изголовья, стояла в углу, камин был окружен решеткой, так что к нему нельзя было подойти; стол, прикрепленный к стене, кресло, привинченное к полу, комод красного дерева и соломенный стул составляли все ее убранство. Тяжелым контрастом очаровательному маленькому дворцу на Вавилонской улице являлось это мрачное помещение, куда перенесли и положили на кровать бесчувственную Адриенну. Лампу поставили на столик у изголовья, и обе женщины принялись раздевать мадемуазель де Кардовилль.

Пока одна из них поддерживала девушку, другая расстегивала и снимала с нее суконное платье. Голова Адриенны поникла на грудь. Несмотря на обморок, из-под длинных ресниц ее больших закрытых глаз медленно стекали две крупные слезинки. По груди и шее цвета слоновой кости рассыпались шелковистые волны золотистых волос, распустившиеся при ее падении... Когда ужасная мегера начала расшнуровывать корсет, атлас которого не был нежнее и белее девственного очаровательного тела, стройного и гибкого, прикрытого кружевом и батистом подобно алебастровой, слегка розоватой статуе, Адриенна, не приходя еще в себя, слегка вздрогнула от резкого прикосновения к ее голым плечам и груди грубых, красных, мозолистых и потрескавшихся рук.

- Экие ножки-то у нее крохотные! - заметила сиделка, начав разувать Адриенну. - Гляди-ка, обе они у меня в одной руке поместятся!

Действительно, в эту минуту обнажилась маленькая розоватая нога Адриенны с шелковистой кожей, как у ребенка, испещренная голубыми жилками, а вместе с нею - розовое колено такого же чистого и тонкого контура, как у богини Дианы.

- А волосы-то какие, - заметила Томас, - длинные, мягкие... Право, она, пожалуй, Может на них наступить, до того они длинные... Экая жалость будет их обстричь, когда лед на голову класть станем.

Увы! Не легкая белая ручка Жоржетты, Флорины или Гебы с любовью и гордостью расчесывала волосы своей прекрасной хозяйки, но грубая, неловкая рука больничной сиделки. При этом прикосновении Адриенна вновь испытала прежнюю нервную дрожь, но более частую и более сильную. Было ли это нечто вроде инстинктивного отвращения, магнетически воспринятого ею во время обморока, или то был холод ночи, но Адриенна вздрогнула вновь и постепенно пришла в себя.

Описать ее ужас, отвращение, оскорбленное чувство стыдливости, когда она, откинув волосы с лица, залитого слезами, увидела себя почти нагой в руках отвратительных мегер - невозможно. Сперва она громко закричала от негодования и стыда, а затем, желая избавиться от взглядов этих ужасных женщин, быстрым и порывистым движением сбросила со стола стоявшую на нем лампу, которая тотчас же потухла, упав на пол. В наступившей темноте несчастное дитя укуталось с головой в одеяло, разразившись громкими рыданиями.