- Ну, если дело за этим, - смеясь проговорила Адриенна, - то я готова называть его даже "ваше превосходительство". Кажется, так и полагается?
- Теперь нет... но это все-таки не будет лишним. А уж если вы сумеете ввернуть раза два "монсеньор", то дело заранее выиграно.
- Будьте покойны. Если есть _министры-выскочки_, как и _мещане во дворянстве_, то я постараюсь вспомнить господина Журдена и сполна удовлетворю ненасытное тщеславие вашего государственного человека.
- Предоставляю его вам целиком. Он будет в надежных руках... продолжал доктор, с удовольствием замечая, что карета ехала теперь по темным улицам, шедшим от площади Одеона к кварталу Пантеона. - Я на этот раз не поставлю в вину министру его спесь, если она может принести нам пользу.
- А мне ничуть не совестно пустить в ход столь невинную хитрость, заметила мадемуазель де Кардовилль.
Потом, посмотрев в окно, она прибавила.
- Как темно на улице, какой ветер, снег! Да где же это мы едем?
- Как? Неблагодарная парижанка! Неужели вы не узнали, хотя бы по отсутствию магазинов, дорогого для вас Сен-Жерменского предместья?
- Я думала, мы давно его проехали!
- Я тоже, - сказал доктор, делая вид, что старается узнать местность. Но мы все еще здесь! Верно, моего кучера ослепило бьющим в лицо снегом и он спутался... Впрочем, теперь мы на верном пути: это Сен-Гильомская улица, - не особенно-то веселая улица, кстати сказать, - но мы через десять минут будем у министра, к которому попадем, на правах старой дружбы, через малый подъезд, чем избежим церемоний главного входа.
Адриенна, редко выезжавшая иначе как в карете, плохо знала город; обычаи министров ей были знакомы еще менее; кроме того, она так доверяла доктору, что решительно не усомнилась ни в одном его слове.
С самого отъезда из дворца Сен-Дизье у доктора вертелся на языке вопрос, задать который Адриенне он не решался, боясь себя скомпрометировать. Когда она заговорила об ожидаемом наследстве, о чем ему никто не сообщил ни слова, Балейнье, тонкий и ловкий наблюдатель, заметил смущение и испуг княгини и аббата. Он сразу догадался, что заговор против Адриенны (заговор, в котором он слепо принимал участие, повинуясь приказанию ордена) должен был иметь отношение к интересам, которые от него скрывали, и он нетерпеливо жаждал узнать эту тайну. Как и у всех членов таинственной конгрегации, привычной к доносительству, в докторе развились, как он сам чувствовал, все отвратительные пороки, свойственные его сообщникам, - например, зависть, подозрительность и ревнивое любопытство. Не отказываясь служить замыслам д'Эгриньи, Балейнье горел желанием узнать, что тот от него скрывает. И, преодолев нерешительность, он наконец обратился к Адриенне, не желая упускать благоприятного случая:
- Сейчас я задам вам один вопрос... Если вы его сочтете нескромным... то не отвечайте.
- Продолжайте, пожалуйста.
- Перед приходом полицейского комиссара к вашей тетушке вы, кажется, упомянули о каком-то громадном богатстве, которое от вас до сих пор скрывали?..
- Да... это правда...
- Похоже, что ваши слова... очень встревожили княгиню? - продолжал доктор, отчеканивая каждое слово.
- Настолько сильно встревожили, - сказала Адриенна, - что мои подозрения относительно некоторых вещей перешли в полную уверенность.
- Нечего мне вам и говорить, дорогой друг, - вкрадчивым тоном уверял Балейнье, - что если я об этом завел речь, то единственно с целью предложить свои услуги, если они вам понадобятся... Но если вам кажется, что разговор этот неуместен... то считайте, что я ничего не сказал.
Адриенна серьезно задумалась. После нескольких минут молчания она сказала:
- Что касается этого дела, то... тут есть вещи, о которых я не знаю и сама... другие могу вам сообщить... но о некоторых должна буду умолчать... Но вы так ко мне добры сегодня, что я рада лишний раз доказать вам свое доверие.
- В таком случае лучше ничего не говорите, - сокрушенно и проникновенно ответил Балейнье. - Это будет похоже на плату за услугу! А я уже тысячу раз вознагражден тем, что имею удовольствие быть вам полезным.
- Вот в чем дело, - продолжала девушка, не обращая внимания на щепетильность доктора. - У меня есть данные, что рано или поздно наша семья получит громадное наследство... Оно должно быть разделено между всеми ее членами... из которых многих я совсем не знаю... После отмены Нантского эдикта наши предки рассеялись по разным странам, и у их потомков разные судьбы.
- Вот как? - живо заинтересовался доктор. - Где же это наследство? От кого оно? В чьих оно руках?
- Не знаю.
- Как же вы заявите о своих правах?
- Это я скоро узнаю.
- Кто вам об этом сообщит?
- Это я не могу вам сказать.
- Кто вам сообщил об этом наследстве?
- Это я тоже не могу вам сказать... - проговорила Адриенна нежным и грустным голосом, странно противоречившим ее обычной живости. - Это тайна... Странная тайна... Когда вы видели меня в особенно возбужденном состоянии, именно тогда я и размышляла о необыкновенных явлениях, сопровождающих эту тайну... Да... и в эти минуты много великих, прекрасных мыслей пробуждалось во мне...
И Адриенна замолчала, погрузившись в глубокое раздумье.
Балейнье не пытался ее развлекать.
Во-первых, она не замечала дороги, а во-вторых, он и сам был не прочь обдумать на свободе все, что ему удалось узнать. С обычной для него проницательностью, он догадался, что наследство составляло предмет главных забот д'Эгриньи, и он мысленно решил непременно об этом донести куда следует. Одно из двух: или д'Эгриньи действовал по приказу ордена, и тогда его донос только подтвердит существующий факт; или же аббат действовал по собственному усмотрению, и тогда донос также был бы небесполезен, открывая эту тайну.
Тишина в карете не прерывалась даже шумом колес, так как карета ехала по пустынным улицам, покрытым глубоким снегом.
Несмотря на свое коварство, хитрость, дерзость и полное заблуждение его жертвы, доктор все-таки не совсем был уверен в результатах своего замысла. Подходила решительная минута, и довольно было малейшей неловкости, чтобы возбудить подозрение Адриенны и погубить весь его план.
