Однако для большей правдоподобности госпожа да Сен-Дизье продолжала возражать:

- Я не против доверить мадемуазель де Кардовилль доктору, несмотря на его снисходительность к ней... Но не хотелось бы делать подобные уступки... мадемуазель должна подчиняться моей воле...

- Позвольте заметить, княгиня, - обиженным тоном заговорил доктор, никакого особенного пристрастия к мадемуазель Адриенне я не питаю. Но если она меня просит свезти ее к министру, я охотно готов оказать эту услугу в полной уверенности, что она не заставит меня раскаиваться!

Адриенна дружески протянула руку Балейнье и с чувством промолвила:

- Будьте спокойны, мой достойный друг, вы сами будете довольны тем, что помогли мне... вы будете участником благородного поступка!

Трипе, не понимая нового плана сообщников, с удивлением шепнул аббату:

- Как? Ей позволят уехать?

- Ну да! - отрывисто ответил тот, указывая на княгиню и приглашая жестом выслушать, что она скажет.

Госпожа де Сен-Дизье подошла к племяннице и медленным, размеренным тоном, напирая на каждое слово, проговорила следующее:

- Еще одно слово... одно слово в присутствии всех этих господ. Ответьте мне: намерены ли вы противиться моим приказаниям, несмотря на тяжкие обвинения, которые тяготеют над вами?

- Да, намерена.

- Несмотря на открывшиеся позорные обстоятельства, вы не желаете признавать моей власти над вами?

- Да, не желаю.

- Вы решительно отказываетесь вести строгий и благопристойный образ жизни, который я хочу, чтобы вы вели?

- Я ведь сказала уже, сударыня, что желаю жить одна и так, как хочу.

- Это ваше последнее слово?

- Это мое последнее слово.

- Подумайте... остерегитесь... дело очень серьезное!

- Я вам сказала, сударыня, это мое последнее слово... повторять два раза одно и то же я не стану.

- Вы сами были свидетелями, господа! - начала княгиня. - Я напрасно пыталась найти пути к согласию! Пусть мадемуазель де Кардовилль сама себя винит за то, что случится далее... к чему меня заставит прибегнуть ее дерзкое неповиновение.

- Отлично, мадам! - сказала Адриенна.

Обратившись к Балейнье, она с живостью прибавила:

- Ну, едемте же скорее, милый доктор, я умираю от нетерпения. Подумайте: всякая минута промедления может стоить горьких слез несчастной семье!

И Адриенна быстро вышла из кабинета в сопровождении доктора.

Один из слуг княгини велел подавать карету Балейнье.

Усаживаясь в карету с его помощью, Адриенна не заметила, что Балейнье шепнул что-то своему выездному лакею, отворявшему дверцы экипажа. Когда доктор сел на свое место рядом с Адриенной, лакей захлопнул дверь, и через несколько секунд Адриенна услышала его приказание кучеру:

- К министру. С бокового подъезда.

Лошади быстро понеслись.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ. СВЕТСКИЙ ИЕЗУИТ

1. ЛЖЕДРУГ

Наступила ночь, холодная, темная.

Небо, ясное перед закатом солнца, все более и более заволакивалось серыми, мрачными тучами. Сильный, порывистый ветер мел снег, падавший крупными хлопьями.

Фонари тускло освещали внутренность кареты, где сидели доктор и Адриенна.

На темном фоне обивки выделялось бледное очаровательное лицо Адриенны, обрамленное маленькой шляпой из серого бобра. В карете веял тонкий, нежный, почти сладострастный аромат, свойственный одежде изысканных женщин. Поза молодой девушки, сидевшей рядом с доктором, была полна грации. Ее изящный, стройный стан, плотно обтянутый синим сукном платья с высоким воротником, передавал мягкой спинке кареты гибкое волнообразное движение. Ножки Адриенны были скрещены на густой медвежьей шкуре, служившей ковром. В ослепительной и обнаженной левой руке она держала великолепно вышитый платок, которым вытирала тихо катившиеся слезы, которых доктор никак не ожидал.

А между тем это была реакция после нервного, лихорадочного возбуждения, которое до сих пор поддерживало энергию Адриенны во время тяжелых сцен в особняке Сен-Дизье. Теперь наступил упадок сил. Столь решительная в независимости, такая гордая в презрении, неумолимая в иронии, смелая в отпоре насилию, Адриенна была одарена исключительно тонкой чувствительностью, которую она тщательно скрывала от тетки и ее друзей. Трудно было найти более женственную натуру, хотя она казалась очень _мужественной и смелой_. Но как любая _женщина_, девушка умела подавить в себе проявление всякой слабости, чтобы не обрадовать врагов и не дать им возгордиться.

Прошло несколько минут; Адриенна, к величайшему удивлению доктора, продолжала молча плакать.

- Как, дорогая Адриенна? Как? Вы, такая храбрая еще минуту назад, вы плачете, вы? - спрашивал Балейнье, искренне изумленный волнением девушки.

- Да, - дрожащим голосом говорила Адриенна, - да, я плачу... при вас... при друге... но при тетке... никогда...

- Тем не менее... во время этого разговора... ваши колкости...

- Боже мой... Неужели вы думаете, что мне так приятно блистать в этой войне сарказмов? Она мне невыносима... Но чем же, кроме горькой иронии, могу я защищаться от этой женщины и ее друзей? Вы упомянули о моем мужестве... Уверяю вас, что оно заключалось не в проявлении отрицательных сторон моего характера. Оно было в том, чтобы сдержать и скрыть все, что я чувствовал, испытывая грубое обращение со стороны людей, которых я ненавижу и презираю... Я не причинила им никакого зла и хочу только одного: жить свободно, в одиночестве и видеть вокруг себя счастливых людей...

- Что же поделаешь? Вам завидуют, потому что вы счастливы и доставляете радость другим.

- И подумать, кто возводит на меня столь возмутительные обвинения?! Моя тетушка... моя тетушка, прошлая жизнь которой - сплошной позор! И ведь она прекрасно знает, что я слишком честна и горда, чтобы сделать недостойный меня выбор!.. Господи! да если я полюблю когда-нибудь, то буду перед всем светом гордиться своей любовью, потому что считаю это самым прекрасным чувством в мире... К чему честь и откровенность, если они не могут даже оградить человека от подозрений, которые скорее глупы, чем низки! прибавила Адриенна с удвоенной горечью и снова поднесла платок к глазам.

- Ну полноте, моя дорогая, - начал доктор самым вкрадчивым и умильным голосом, - теперь все прошло... Успокойтесь... Для вас я преданный друг.