- Портрет не особенно лестный, - заметила, смеясь, Адриенна, - но отрицать в нем некое сходство нельзя!
- Итак, мадемуазель, - особенно веско и многозначительно начал аббат д'Эгриньи, - вы сознаетесь, что все факты, сообщенные вашей тетушкой, вполне достоверны?
Взгляды всех собеседников с особым вниманием устремились на Адриенну, как бы считая ее ответ необыкновенно важным.
- Конечно, месье; впрочем, я живу так открыто, что этот вопрос, по-моему, излишен...
- Значит, достоверность фактов признана, - обратился аббат к доктору и барону.
- Мы убедились в их достоверности! - удовлетворенно заметил барон.
- Могу я узнать, тетушка, к чему это длинное предисловие? - сказала Адриенна.
- Это длинное вступление, - с достоинством отвечала княгиня, - нужно для того, чтобы, вспомнив прошлое, обосновать будущее.
- Ну это, милая тетушка, что-то во вкусе таинственных предсказаний кумской сивиллы: под этим должно крыться нечто ужасное.
- Возможно, потому что для некоторых натур ничего не может быть ужаснее и страшнее послушания и исполнения долга... а именно вы и принадлежите к подобным натурам, склонным к возмущению...
- Надо признаться - это так! И, верно, я до той поры не изменюсь, пока не наступит время, когда я буду в состоянии любить повиновение и уважать долг...
- Мне все равно, как вы будете относиться к моим приказаниям, - резко и отрывисто прервала ее речь княгиня, - мне достаточно, чтобы они были исполнены. С сегодняшнего же дня вы обязаны покоряться и слепо мне повиноваться. Вы не смеете ничего делать без моего приказания, слышите? Так должно быть, я этого хочу, и так будет.
Адриенна сначала пристально посмотрела на тетку, а затем разразилась взрывом смеха, свежий и серебристый звук которого долго звенел в большой комнате. Д'Эгриньи и Трипо с негодованием пожали плечами.
Княгиня с гневом посмотрела на племянницу.
Доктор поднял глаза к небу и, сокрушенно вздохнув, сложил руки на брюшке.
- Подобный смех неприличен, мадемуазель, - сказал аббат д'Эгриньи. Слова вашей тетушки серьезны, очень серьезны и заслуживают иного к ним отношения.
- Да кто же в этом виноват, - говорила Адриенна, стараясь сдержать свою веселость, - кто виноват, что я так смеюсь? Разве я могу оставаться равнодушной, когда тетушка говорит мне о слепом повиновении ее приказам?.. Разве может ласточка, привыкшая свободно летать по поднебесью и купаться в солнечных лучах... разве может она жить в норе крота?
Д'Эгриньи сделал вид, что ничего не может понять в этом ответе, и удивленно взглянул на участников собрания.
- Ласточка? Что она хочет этим сказать? - спросил аббат барона, делая последнему знак, который тот хорошо понял.
- Не знаю... что-то говорят о кроте, - глядя, в свою очередь, на доктора, повторил барон. - Непонятно... бессмысленно...
Княгиня, казалось, разделяла общее изумление.
- Итак, это все, что вы мне можете сказать в ответ?
- Несомненно, - отвечала Адриенна, удивленная тем, что все делали вид, будто не понимают ее образного сравнения, обычного в ее поэтическом, красочном языке.
- Ну, княгиня, полноте, - добродушно улыбаясь, заметил Балейнье, - надо быть поснисходительнее... Наши Адриенна ведь такая горячая, взбалмошная головка!.. Право, это прелестнейшая сумасбродка из всех, каких я знаю... Я ей тысячу раз это говорил на правах старого друга, которому многое дозволено...
- Я понимаю, что пристрастие к мадемуазель Адриенне заставляет вас снисходительно относиться к ее выходкам; - промолвил аббат как бы в упрек доктору, казалось ставшему на сторону мадемуазель де Кардовилль. - Но согласитесь, что это более чем странные ответы на очень серьезные вопросы!
- К несчастью, мадемуазель не понимает всей важности нашего собрания, резко заявила княгиня. - Быть может, теперь, когда я выскажу ей свои приказы, она поймет это.
- Нельзя ли поскорее, тетушка?
И Адриенна, сидевшая на другом конце стола, против тетки, очаровательно и насмешливо оперлась подбородком на свою точеную руку и, казалось, с нетерпением ждала, что ей скажут.
- С завтрашнего дня, - начала княгиня, - вы покинете ваш павильон, отошлете ваших девушек... займете две комнаты в этом доме, пройти в которые можно только через мои покои... Вы не сделаете одна ни шагу, вы станете посещать со мной все церковные службы; управлять своим имуществом до совершеннолетия вы не будете, а относительно срока его наступления мы решим на семейном совете. Пока же я буду заботиться о вашем туалете: он будет скромен и приличен, как подобает... денег в руках у вас не будет... Вот вам мои приказания и моя воля...
- И, кроме полного одобрения, они ничего не заслуживают, - сказал барон. - Можно только пожелать, чтобы вы проявили полнейшую твердость. Пора положить конец всем этим сумасбродствам...
- Самое время покончить с этими скандалами... - прибавил аббат.
- Но оригинальность ума... возбужденный, пылкий нрав могут служить, мне кажется, извинением... - скромно и боязливо вымолвил доктор.
- Конечно, господин доктор, - сухо обратилась княгиня к Балейнье, превосходно игравшему свою роль, - но с таким характером поступают так, как он того заслуживает.
Госпожа де Сен-Дизье говорила с такой твердой уверенностью, что, казалось, она не сомневалась в возможности привести в исполнение то, чем угрожала племяннице... Трипо и д'Эгриньи вполне с ней соглашались, и Адриенна начала догадываться, что дело затеяно весьма серьезное. Ее веселость сменилась тогда горькой иронией и выражением возмущенной независимости; она вскочила с места, слегка покраснев, глаза ее заблистали гневом, розовые ноздри раздулись и, гордым движением головы тряхнув своими золотистыми вьющимися локонами, после минутного молчания она резким тоном сказала тетке:
- Вы говорили о прошлом... Этим вы заставили меня, к моему глубокому сожалению, коснуться его... Вы правы, я оставила ваш дом... Я больше не могла жить в атмосфере низкого коварства и лицемерия... Вот почему я ушла...
- Мадемуазель, - воскликнул д'Эгриньи, - ваши слова дерзки и безумны!..
- Раз вы меня прервали, господин аббат, позвольте мне сказать вам два слова... - возразила с живостью Адриенна, пристально глядя на д'Эгриньи, скажите, какой пример я могла почерпнуть в доме моей тетки?
