– И это всё, что ты можешь мне сообщить? – спросила Лёля.

– А что ещё? – Иришка пожала плечами. – Я же сказала, что интересно очень…

– В глаза мне смотри!

Лёля всё ещё сдерживалась, хоть с каждым мгновением ей всё труднее и труднее было это делать.

– Ну?! – с явной неохотой Иришка всё же чуть приподняла голову. – Смотрю! Дальше что?

– Ты мне веришь или нет?! – уже не в силах сдерживаться заорала Лёля прямо в лицо подружке! – Или по-прежнему чокнутой меня считаешь?!

– Да не считаю я тебя чокнутой, с чего ты взяла?! – зашептала Иришка, встревожено озираясь по сторонам. – Тише, люди ведь слышат!

– Ну и пускай слышат! – во весь голос выкрикнула Лёля. Впрочем, она тут же сникла и, опустившись на весьма кстати подвернувшуюся скамейку, тихо и как-то безнадёжно заплакала.

– Ну не плачь, чего ты! – присев рядом с подружкой, Иришка принялась осторожно гладить её по руке. – Ну верю я тебе, верю!

Впрочем, голос Иришки выдавал прямо противоположное. Не верила она Лёле, ни единому её слову не верила.

– Платочек вот возьми, слёзы вытри!

– Есть у меня платочек! А ты… ты пойдёшь со мной, как обещала?

И вновь Иришка ответила не сразу. Вновь некоторое время она сидела молча, глядя куда-то себе под ноги. Потом резко вскинула голову, посмотрела на Лёлю.

– Ну хорошо, допустим, ты права! – заговорила она торопливо и как-то непривычно взволнованно. – Допустим, всё так и есть, как ты мне только что рассказала! Что прошлое чуть изменилось… и всё такое прочее… А дальше-то что? Что ты сейчас изменить хочешь, не понимаю?!

– Как это что?! – Лёля вскочила со скамейки. – Вернуть наше привычное прошлое хочу… настоящее, то есть! Марьянку вновь вернуть…

– Ну не знаю! – Иришка тоже поднялась. – Для меня лично вот это и есть единственно привычное настоящее! А что касается Марьянки твоей… так я её и не знаю даже!

– Знаешь! – Лёля не говорила уже, а почти кричала. – Вы с ней лучшими подругами были в той, прежней реальности! Прямо-таки не разлей вода… в той реальности прежней… настоящей, то есть…

– Именно, что в той, прежней! – теперь и Иришка тоже повысила голос почти до крика. – А где гарантия, что я останусь собой в той, как ты её называешь, настоящей реальности?! Ведь если она и в самом деле существует, эта реальность, то я там не собой буду, а какой-то совершенно другой Иришкой, той, которая сейчас в профилактории лечится! Тебе что, ты просто вернёшься туда, откуда прибыла, и встретишься с той другой Иришкой, настоящей, как ты её считаешь! А я… я ведь и исчезнуть могу, просто взять и исчезнуть! И очень даже просто, ежели… ежели ненастоящая я…

Иришка замолчала, и Лёля тоже молчала, ошеломленно глядя на подружку. О такой вероятности она и не подумала как-то…

Тут Лёля вспомнила, что в той, прежней реальности, Марьяна, кажется, тоже исчезла неизвестно куда вместе со своей мамой и бабушкой. А она, Лёля, в больнице, и неизвестно, выпишут ли её оттуда или направят куда-нибудь ещё, на дальнейшее лечение. И возможно, весьма длительное.

И тот жуткий клоун, вполне вероятно, что он тоже остался в той, прежней реальности? А то, что отец Насти оказался цирковым клоуном – простое совпадение, и ничего кроме…

Но что тогда означает эта странная записка? И что Настя тоже помнит исчезнувшую реальность?

Лёля поняла вдруг, что запуталась окончательно. И ещё поняла, что ей как-то не очень и хочется туда возвращаться. Вернее, совсем даже не хочется…

Как и идти к цирку завтра, в семнадцать пятьдесят…

Так что же, просто махнуть на всё рукой? И принять новую эту реальность как нечто само собой разумеющееся, позабыв всё то, чего вроде как и не существовало вовсе?

А может… Может, его и в самом деле не существовало? И Марьяны тоже?

Лёля вдруг с каким-то даже ужасом осознала, что не может вспомнить, как выглядела Марьяна. Её лицо, фигура, то даже, какого цвета волосы были у подруги, и в какую причёску они были уложены, даже сей незначительный факт напрочь смог выветриться из дырявой Лёлиной памяти. Поблекший образ Марьяны всё больше и больше заслоняла собой Иришка, и даже последний субботний поход в кино удивительным образом начал раздваиваться в сознании Лёли на два разных и совершенно не связанных между собой эпизода. Вроде как с Марьяной Лёля туда ходила, но откуда же тогда эти странные воспоминания о том, как покупала Иришка себе и Лёле мороженое перед самым началом сеанса? И как потом толстая тётка-контролёрша не захотела пускать их в зал с мороженым в руках, и пришлось обеим подругам, стоя чуть в стороне, торопливо, а значит, безо всякого наслаждения, поглощать это находящееся почему-то тут под полным запретом лакомство. Из-за этого они ухитрились пропустить самое начало фильма и после долго тыкались в темноте в поисках свободных (не своих даже, а просто свободных) мест…

В параллельном же сюжете с участием Марьяны ничего подобного не происходило! Там они заблаговременно закупили себе по пакетику арахиса в шоколадной глазури, и хватило им этих стограммовых пакетиков почти на половину сеанса…

– Слушай, а давай не пойдем?

– Что? – очнувшись от своих странных и немного пугающих воспоминаний, Лёля с недоумением взглянула на стоящую рядом Иришку. – Ты что-то сказала?

– Я сказала: а давай плюнем на эту записку дурацкую!

– Плюнем? – Лёля машинально взглянула на скомканную бумажку в своей руке, вновь перевела взгляд на подругу. – Как это, плюнем?

– Да очень просто! Слюной! – замолчав на мгновение, Иришка сплюнула себе под ноги, а потом ещё и растёрла плевок ногой. – Вот так: плюнуть и растереть! Просто не пойдём, и всё! Что мы с тобой цирка не видали?

Иришка высказала то, о чём и сама Лёля всё это время думала подсознательно. Просто не пойти, и всё! И принять эту новую реальность как нечто само собой разумеющееся. Что ж, это тоже был выход, и не из самых худших, кстати…

Лёля боялась цирка. Вернее, не самого цирка, а того, что могло её там ожидать. Странная записка эта вполне могла оказаться ловушкой. Смертельно опасной ловушкой.

Так ничего и не ответив подруге, Лёля молча и как-то обессилено опустилась на скамейку.

– Ну так что? – Иришка, всё ещё стоя, сверху вниз взглянула на подругу. – Что решила?

Но Лёля ещё ничего не решила. И потому молча и даже умоляюще смотрела на Иришку. Снизу вверх…

Перехватив этот её взгляд и на удивление правильно его истолковав, Иришка улыбнулась ободряюще.

– А что, если… – слова давались Лёле нелегко, они словно застревали в горле, и приходилось просто выталкивать их оттуда, мучительно, по одному, – …что, ежели я… ежели я всё же… всё же решусь пойти туда … просто наберусь смелости… Тогда ты… ты со мною… со мною или как?

Иришка ответила не сразу. Вернее, она совсем ничего не ответила, вновь опускаясь на скамейку рядом с Лёлей. Потом искоса посмотрела на записку, крепко зажатую в дрожащей руке подруги.

– Дай сюда!

– Кого? – не сразу поняла Лёля, потом, чуть поколебавшись, всё же протянула Иришке скомканную бумажку.

Она-то думала, что Иришке просто ещё разочек хочется перечитать текст этой странной записки, но та, не взяв, а буквально выхватив из рук Лёли мятый бумажный обрывок, принялась вдруг лихорадочно и с каким-то даже ожесточением разрывать его на самые мелкие кусочки.

– Вот так! – бормотала она при этом. – И так! И так ещё…

Потом она, взмахнув рукой, пустила по ветру белые бумажные клочки.

– Вот так! – повторила Иришка и с каким-то даже вызовом посмотрела на Лёлю. – Что, ругать будешь?

– Не буду!

Лёля встала, и Иришка тоже торопливо поднялась.

– Нет, если ты всё-таки решила пойти, то я тебя, конечно же, не оставлю, – торопливо проговорила она. – Текст записки я и так помню: место, время… Так что если ты всё же окончательно решила…

– Ничего я не решила! – прошептала Лёля. – Тем более окончательно. И, наверное, ты права: не стоит нам туда идти. Пойдем лучше…

Она замолчала, задумавшись на мгновение.