А из этого вопроса и ответа на него вытекают и другие вопросы не менее важного для Ильи характера. Что им придётся делать, если они вдруг всё-таки наткнутся на этого опасного типа и вообще, как Константин собирается его узнавать? Исходя из каких данностей и характеристик? А это уже наводит Илью на мысль о том, что Константин, если не скрывает от него нечто такое, что ему позволяет ориентироваться в поиске этого объекта ожидания, то он придерживает эту информацию про себя. А вот для чего, то тут вопрос очень широко представлен вариантами на него ответов.
И за всеми этими мыслями Илья не сразу замечает их выход на самую последнюю финишную прямую в этой дислокации задворок человеческого нахождения, прямо упирающуюся в набережную, своим ярким и живым контрастом чуть ли не сбивающей со своего ровного хода и мысли выходящих из этого зауличного плена Константина и Илью. Что сравни тому, когда ты после крепкого зажмуривания глаз их резко открываешь и …сразу ничего вокруг себя не можешь видеть из-за бьющего со всех сторон яркого и объёмного света окружающего мира.
И Илье с Константином, оказавшимся так неожиданно для себя резко и непредсказуемо почему-то на этом переходе из одной реальности в другую, пришлось на месте остановиться, чтобы уравновесить себя и дать своему зрению акклиматизироваться к новому объективизму реальности. Которая имея в себе большую насыщенность и объёмность информационного фона, звукового и визуального наполнения, и всё это подаётся в куда большей динамике, чем там, откуда они вышли, собой со всех сторон начала обхватывать Илью и Константина, впитывая их в свою среду реальности.
И Илья не смог удержаться от того, чтобы не выразить вслух свои эмоции. – А здесь жизнь бьёт ключом. – Говорит Илья, с долей восхищения разглядывая набережную, со своим каждодневным вечерним компонентом, праздно прогуливающейся публикой, вышедшей подышать свежим воздухом и просто прогуляться.
– Да, – соглашается Константин с Ильёй, но со своей точки зрения, – всё так. Но только по другому и другим ключом. – Илья вопросительно смотрит на Константина и тот, обнаружив в Илье не полное понимание его слов, поясняет себя. – Там, – кивая назад, говорит Константин, – жизнь бьёт, как правило, гаечным ключом и в затылок. – Здесь Константин делает паузу, и значит, чтобы у Ильи больше не возникло к нему вопросов, делает ещё одно уточнение. – Если что, то это была метафора.
И у Ильи больше не возникло к Константину вопросов, правда, по другим причинам. Ему в нос вдруг ударил запах и вкус только что приготовленного блюда на угле, усиленного глюконатом натрия, нахождением на свежем воздухе проголодавшегося человека и другими механизмами маркетинговых манипуляций. А это не просто наводит Илью на определённую мысль, – здесь где-то рядом находится та сама закусочная, на которую указывал Буцефал («Подтверждаю, сам видишь, я человек слова, – в голове Ильи доносятся отголоски слов Буцефала»), – а ему прямо в нос тычут этой действительностью.
И Илья, повернув голову в сторону наполняющих его новыми смыслами и желаниями ароматов, теперь точно идентифицирует находящийся в нескольких десятков шагов от себя небольшое зданьице. Это и есть та самая закусочная, если не на колёсах, то не настолько капитального строения, чтобы быть здесь навсегда.
– А вот и закусочная. – Говорит Илья, переводя внимание Константина на это временное зданьице, сколоченное из щитов, прикрывающих зад и боковые стены этой закусочной, а его фасад отдан под витрины из стекла, чтобы праздно шатающийся прохожий сбивался со своего прямого пути не только одними возбуждающими аппетит ароматами, но и визуальная картинка местных блюд, имея своё знаковое слово и значение, его напрягала.
И праздно шатающийся прохожий, сперва значит отвлечённый этими ароматами от своих серьёзных дел, которыми посвящены все его мысли и предполагаемые ими сюжеты расправы над некоторыми непривлекательными для себя лицами, – как бы прищучить эту ошибку природы, Валериана Карловича, падлы, – переводит своё внимание на витрины этой забегаловки, как между собой и про себя то-ж, величают вот такие уличные заведения все эти люди с улицы, и там он уже подпадает под власть своих зрительных рецепторов и рефлексов, при виде всего того, что из себя источает саму вредность и удовлетворение запретным плодом, который в себе несёт всякая не полезность.
– Предлагаешь, заглянуть. – Говорит Константин.
– Не только. – Отвечает Илья.
– Тогда твоё предложение принимается. – Отвечает Константин, выдвигаясь в сторону закусочной, насчёт которой не соврал Буцефал. А вот для каких целей он был правдив с Ильёй и чего он добивался, то ответ на этот вопрос нужно давать осторожно, учитывая специализацию Буцефала, как чьего-то душеприказчика, то есть простыми словами, душегуба. И если он был честен с Ильёй в плане этой закусочной, то нельзя исключать вариант того, что это есть путь к отравлению Ильи и его дальнейшему устранению. Ну а зачем всё это нужно Буцефалу? То может лично ему всего этого и не нужно, но свою рефлексию убийцы никуда не денешь, и всё это с ним происходит на автомате. Если, конечно, у Буцефала нет зуба на это заведение, которое его в итоге свело в могилу своими привлекательными ценами, столь сочными и вкусными бургерами, которыми он, как по расписанию заправлялся, следуя по пути к своему очередному заказу.
Что, видимо, стало известно конкурирующей с ним организации, корпорации убийц, которая и подослала к этому месту своих исполнителей заказов на человеческую душу, регистраторов итогов, в данном случае по душу Буцефала. Где они расправились с Буцефалом в самый восторженный и сладостный для него момент, когда он, прикрыв глаза от предвкушения, замахнулся всей своей открытой пастью над бургером. И вместо бургера ему в рот влетела пуля, выпущенная из пистолета с глушителем наёмного убийцы. И Буцефалу, успевшему всё-таки удивиться тому, что это у него так резко засквозило в горле: «Простыл что ли?», ничего другого на этом жизненном свете не оставалось делать, как только довольствоваться тем, что ему было сейчас дано, сбрыкивая со своих ног прямо на лужайку у набережной, куда он отошёл, чтобы в одиночестве насладиться этой жизнью и бургером.
– Так вот почему Буцефал вспомнил о закусочной! – осенило догадкой Илью. – Она для него некая точка отсчёта. Как в земной жизни, – он здесь, за поеданием бургера, планировал свои тёмные, заказные дела, – так и в жизни после смерти – эта закусочная послужила стартовой площадкой для его отправки в новый, потусторонний мир. И он поди что хочет посредством меня выяснить, кто стал тем его отправителем в этот новый мир. Так что ли? – задался вопросом Илья кому-то там в себе, кто отвечал за этого Буцефала, возможно и надуманного персонажа, необходимого Илье для своего сопровождения под прикрытием нового сознания, инициатором которого выступил Константин, объяснив всё это необходимостью быть нейтральной стороной ко всему, что им встретится на этих буреломах мысли чуждого им сознания, а иначе можно так во всё это вовлечься, что уже тебе самому понадобится помощь.
– Шизофрения, как вирус, вещь заразная. Она передаётся не каким-то там допотопным воздушно-капельным путём, а она проникает в голову человека куда мгновенней, через одну всего лишь мысль. Так что когда с ней имеешь дело, то, чтобы остаться самим собой и не заразиться вспышками этого, скажем так, иного рода сознания, нужно следовать некоторым рекомендациям. И в первую очередь, это оставаться нейтральным лицом, в стороне от всего происходящего. Для чего лучше всего подойдёт небольшой маскарад, с выдачей себя за другую личность. Так что работа под прикрытием другого сознания – это есть защитная мера для своего сознания. – Вот так проводил подготовку Ильи Константин, через аутотренинг внося некоторые изменения в его сознание, добавляя в него точки оснований для формирования на их основе защитного слоя из другого сознания. На этот раз сознания киллера и душегуба Буцефала, как наиболее отторгаемая и агрессивная для Ильи сущность.
