Запада, не оставляет сомнения, что в обозримом будущем исполне­ние завета Чаадаева России не светит. Куда уж дальше, если даже Д.В. Шушарин рекомендовал себя, пусть и по недоразуме­нию,русским националистом? И даже А.Н. Архангельский радовался, что «от 1996 года... до 1998-го был момент вызревания нового рус­ского национализма»².

Все интеллигентые люди в России читали Чаадаева. Многие чита­ли Соловьева. Знают, следовательно, с каким брезгливым презрени­ем отвергали наставники этот тщеславный уваровский провинциа­лизм с его «учеными галлюцинациями», с его потугами «водворить на русской почве особый моральный строй», отрезающий страну от Европы. Знают, помнят - и все-таки радуются «новому русскому национализму»? И все-таки не чувствуют того, что почувствовали даже сами прародители романтического национализма, немцы? Не чувствуют, имею я в виду, что «Европа нам мать, - говоря словами Достоевского, - вторая мать наша», а вовсе не сухой анонимный «Запад» - с «космополитизмом», «пятой колонной» и всей прочей атрибутикой извечного врага.

Так или иначе, очевидно, что внутриполитическая динамика сегодняшней - и, боюсь, завтрашней - России к следованию чаада- евскому завету, мягко говоря, не располагает. Но что по поводу дина­мики внешнеполитической? Я имею в виду логику общеевропейско­го развития за последние полтора столетия. Не можетли она подтолк­нуть Россию - и Европу, - несмотря на глубоко укоренившиеся предрассудки на обоих полюсах этой дихотомии, в сторону реально­го сближения?*

Мне во всяком случае кажется, что эта тема заслуживает более подробного рассмотрения. Причем, именно в контексте всё углуб­ляющейся в последние годы драмы патриотизма в России. Начать, однако, придётся издалека.

² Цит. по: Колеров М.А. Новый режим. M., 2001. С. 32.

^ w f I Глава третья

Священный СОЮЗ I Упущенная Европа

В 1840-1850-е ситуация национал-либералов, только начинавших еще тогда свой исторический путь, была, конеч­но, совсем не похожа на сегодняшнюю. Прежде всего они твердо, как мы уже знаем, верили в то, что будущее России следует искать в её архаическом прошлом. Во-вторых, в условиях николаевской дик­татуры ни о какой политической самодеятельности и речи быть не могло. И самое главное, у тогдашних национал-либералов не было ни малейших оснований сомневаться, что живут они в самой могуще­ственной державе мира. В державе, железной рукой управлявшей континентом - с помощью Священного Союза европейских монар­хий, в котором Россия традиционно играла первую скрипку, начиная с Венского конгресса 1815 года.

Потому и восприняли славянофилы исход Крымской войны как гром с ясного неба: Россия, вчерашняя европейская сверхдержава, не только оказалась тогда в безнадежно глухой изоляции, но и была поставлена на колени. Неудивительно, что перевернула эта война вверх дном все их представления - как о европейской политике, так и о будущем в ней России, заставив их радикально сменить идейные ориентиры. Об этом, впрочем, в следующих главах. Сейчас лишь о том, что в неожиданном крушении российской сверхдержавности и в особенности в том, как резко и единодушно повернулся против России Священный Союз, где она и впрямь на протяжении десятиле­тий первенствовала, действительно есть загадка. И едва ли помогут нам разгадать её одни лишь соображения о неуклюжести николаев­ской дипломатии или о неизвестно откуда взявшемся заговоре про­тив России. Проблема, похоже, к^а глубже.

Пытаясь объяснить её, я предложил во второй книге трилогии гипотезу, согласно которой не только никогда не являлся Священный Союз инструментом русского контроля над европейской политикой, но с самого начала направлен был против России. Однако старался я там доказать эту гипотезу проверенным, конвенциональным, если хотите, способом - просто сравнил миф о Священном Союзе как об инструменте российской политики с множеством исторических фак­тов, откровенно ему противоречащих. Есть, однако, в нашем распо­ряжении и другой, намного более интересный и соблазнительный способ верификации этой гипотезы.

Состоит он в том, чтобы попробовать разобраться в самой идее Священного Союза, в его историческом смысле и назначении. Интереснее этот подход в сравнении с конвенциональным потому, что помогает нам не только опровергнуть миф, но и обнаружить живую и актуальную связь событий полуторастолетней давности с сегодняшними реалиями мировой политики. И потому еще это важно, что снова доказывает: в таком сюжете, как драма патриотиз­ма в России, невозможно не размышлять в двух временных измере­ниях сразу.

Разумеется, подход этот несопоставимо сложнее. Зато он даст нам возможность одним выстрелом убить двух зайцев. То есть, с одной стороны, показать, почему ошибались николаевские нацио­нал-либералы, не говоря уже об идеологах государственного патрио­тизма, уверенных, как, допустим, М.П. Погодин, что «Русский госу­дарь теперь ближе Карла V и Наполеона к их мечте об универсаль­ной империи»³. С другой стороны, подход этот позволяет нам показать, до какой степени бесперспективны попытки сегодняшних, а быть может и завтрашних, идеологов государственного патриотиз­ма снова втянуть страну в соревнование за статус мировой державы.

А я Iлава третья

Международная анархия

Несмотря на свою одиозную репутацию (он вошел в учебники как воплощение феодальной реакции и «союз государей против народов»), Священный Союз представлял собою организацию в своем роде замечательную. Прежде всего потому, что был первой, сколько я знаю, коллективной попыткой положить пре­дел международной анархии, пронизывающей мировую политику на протяжении тысячелетий, от самого её начала. Одно уже это обстоя-

³ Погодин М.П. Сочинения. Т. IV. Б.д. С. 2-4.

тельство должно, я думаю, обеспечить ему серьезное внимание потомков.

Ведь на самом деле эта неистребимая анархия - скандал. Перманентный многовековой скандал, к которому эксперты, живу­щие во вполне благоустроенных странах, где подавление анархии считается первым условием цивилизации, настолько уже притерпе­лись, что давно перестали его замечать и спорят между собою исключительно по поводу того, как бы поточнее эту анархию опреде­лить.

Ну вот пример. Крупнейший специалист в этой области Кеннет Волтз называет ее «беззаконной анархией»⁴. А другой уважаемый эксперт Роджер Мастере, работа которого, между прочим, так и называется «Мировая политика как первобытная политическая система», Волтза поправляет: «Если уж мы говорим о международ­ной анархии, хорошо бы не забывать, что имеем мы все-таки дело с анархией упорядоченной»⁵.

На этой почве выросла на протяжении столетий - от Фукидида до Макиавелли и Киссинджера - школа так называемой «реальной политики» (Realpolitik), самый влиятельный современный гуру кото­рой Ганс Моргентау так формулировал в книге «Политика наций» смысл международных отношений: «Государственные деятели мыслят и действуют в терминах интереса, определяемого как сила. [И постольку] мировая политика есть политика силы»⁶. Современный циник сказал бы: у кого больше железа, тот и прав. В африкан­ском племени Нуэр, сохранившем, благодаря изоляции, первобытные нравы, говорят проще и ярче: правда - на кончике копья.

Но как бы ни называли мы международную анархию - «беззакон­ной» ли, как Волтз, «относительной» ли, как Мирослав Нинчич⁷, «гоб-

Waltz Kenneth. Political Philosophy and the Study of International Relations in Theoretical Aspects of International Relation. William T.R. Fox, ed., Notre Dame, 1959. P. 51.

Handrieder\n Wolfram . Comparative Foreign Policy, Theoretical Essays. N.Y., 1971, p. 230. Между прочим, Мастерс говорит здесь без околичностей, что «мировая политическая система во многих отношениях напоминает первобытную». Р. 229.