М.П. Погодин. Цит. соч., с. 3. Там же, с. 2.

состояние Европы читатели «Москвитянина». Обуревавший её по­рыв к свободе приняли они за предсмертную агонию. Всё тогда ка­залось возможным: и добиться нового передела Европы, и сделать границы России навсегда неуязвимыми, и «консолидировать», го­воря сегодняшним языком, альтернативную Европе цивилизацию. Погодин был прав: «дух захватывало»...

Мы-то сегодня знаем, что кончилась тогдашняя эйфория нацио­нальной катастрофой. И, как мы скоро увидим, иначе она и не мог­ла закончиться. Тем более странно, что продолжает она «захваты­вать дух» у православных фундаменталистов и в сегодняшней Моск­ве. Н.А. Нарочницкая, например, вполне искренне горюет, что потеряла тогда Россия замечательный шанс «консолидации круп­нейшего центра мировой политики и альтернативного Западу исто­рического опыта на Евразийском континенте с неуязвимыми грани­цами». И особенно горько ей оттого, что воспользуйся тогда Николай этим уникальным шансом, «латинская Европа смотрелась бы на кар­те довеском Евразии, соскальзывающим в Атлантический океан».¹⁹ Вот уж поистине «заразительный недуг», переживший столетия.

Упускается здесь из виду лишь одно обстоятельство. Николай действительно попытался воспользоваться шансом добиться для России «неуязвимых границ». В этом, собственно, и состоял пятый сценарий его внешней политики. И хотя он и отличался от погодин­ского (например, о расчленении Австрии там речи не было), но вли­яние «православно-славянского» сценария просматривается в нем совершенно отчетливо. В частности, место протектората над Турци­ей заняла попытка изгнать её из Европы; место бесславно скончав­шегося Союза трех Дворов заняла забота о переходе «под покрови­тельство России» славянских Сербии и Болгарии (вместе с право­славными дунайскими княжествами, т.е. сегодняшней Румынией); и место защиты целостности Турецкой империи — курс на войну эа её расчленение. Курс этот резко противоречил не только всем пре­дыдущим стратегиям, но и самой генеральной цели николаевской политики в первую четверть века его правления: борьба с револю­цией исчезла из него напрочь. По всем этим причинам уместно, на­верное, назвать его сценарием «великого перелома».

¹⁹ Н.А. Нарочницкоя. Россия и русские в мировой политике, М., 2002, с. 197.

Глава пятая Восточный вопрос

против I УРЦИ И» Конечно, если за­быть о решающей разнице между борьбой за про­текторат над Оттоманской империей и войной за её расчленение, можно и впрямь сказать, что Николай всю жизнь вел «процесс про­тив Турции». В известном смысле он был внешнеполитическим экви­валентом «процесса против рабства» в политике внутренней. Во вся­ком случае был он столь же пронизан противоречиями и столь же бесплоден. И остался в истории точно такой же николаевской «не­достройкой», бесславным памятником нелепости всего этого трид­цатилетнего царствования. Вошел он в дипломатические анналы под именем Восточного вопроса.

По словам «начальника штаба по дипломатической части», как называл Николай своего посла в Лондоне Филиппа Бруннова, «Вос­точный вопрос заботил императора с самых первых дней его цар­ствования и никогда не переставал требовать самого серьезного его внимания».²⁰ Что не удивительно, ибо связан он был с таким же риском, как и отмена крепостного права. И последствия его были так же непредсказуемы. Только если в «процессе против рабства» главными оппонентами императора оказались родные Собакевичи, то в «процессе против Турции» оппонентом была вовсе не сама Бли­стательная Порта (как требовала называть себя в официальных до­кументах Турция), но Европа. Причем, вся — и Западная, и Восточ­ная, включая вчерашних союзников. Как писал австрийский дипло­мат граф Прокеш фон Остен, Восточный вопрос был именно «вопросом между Россией и остальной Европой».²¹

Теперь мы можем точнее сформулировать смысл и цель нашего эксперимента. Только подробный, систематический анализ полити­ки Николая в этом решающем Восточном вопросе позволит пока­зать, насколько эффективна для её понимания идея множественнос­ти стратегических сценариев. «Процесс против Турции», с которого началась и которым закончилась внешнеполитическая деятельность

С.С. Татищев. Внешняя политика императора Николая I, Спб., 1887, с. 307.

«Процесс

Там же.

императора, предпочтительнее в этом смысле его собственно «жан­дармской», контрреволюционной деятельности. Просто потому, что результаты его борьбы с революцией были, похоже, сильно преуве­личены в традиционной историографии — как его оппонентами, так и апологетами. На поверку оказываются эти результаты минималь­ными и для общей оценки внешней политики Николая несуществен­ными. Во всяком случае к общеевропейской войне привести не могли они ни при каких обстоятельствах.

Имея, однако, в виду эту центральную роль Восточного вопроса во внешней политике Николая, есть, наверное, смысл хотя бы кратко ос­тановиться на том, что представлял собою объект этой политики, «боль­ной человек Европы», как называл император тогдашнюю Турцию.

Глава пятая Восточный вопрос

«МОСКОВИЯ» Потерритории, которая ей формально принадлежала, соперничать с Блиста­тельной Портой могла лишь Россия. Порта при этом была не только евразийской, но и евроафриканской империей. Чтобы дать читателю представление о её тогдашней территории, достаточно просто пере­числить государства, расположенные на ней сегодня: Марокко, Ал­жир, Тунис, Ливия, Египет, Судан, Йемен, Саудовская Аравия, Изра­иль, Ливан, Сирия, Иордания, Ирак и собственно Турция — это лишь в Африке, в Азии и на Ближнем Востоке. В Европе владения её вклю­чали Албанию, Словению, Сербию, Грецию, Болгарию и Румынию.

Турецкая

Если у Российской империи была лишь одна серьезная голо­вная боль, Польша, то у Турции таких «Польш» была, как видим, до­брая дюжина. Мудрено ли, что весь XIX век пребывала она, можно сказать, в состоянии полураспада? В Тунисе правил свой Бег, в Ал­жире свой Дей. В Аравии хозяйничали фундаменталисты — вахха­биты, для которых сам султан, Халиф правоверных, вообще был еретиком, отступником от Ислама. Сирией правил Джезар-паша (славянин, перешедший в мусульманство), Египет был в руках могу­щественного Мегмета Али, тоже славянина, ставшего мусульмани­ном, с которым мы еще не раз в этой главе встретимся. Хозяином Болгарии был Виддинский паша Пазван Оглу, хозяином Албании

¹ Глава пятая Восточный вопрос Турецкая «Московия» 259

янинский паша Али Тепеделенский. Перечислять устанешь, а управ­лять — представляете?

Формально все они были наместниками султана, губернатора­ми, в действительности многие из них вели себя как независимые правители, разве что посылали время от времени дорогие подарки визирям и влиятельным женам султанского сераля. Все имели соб­ственные армии, а некоторые, как мы еще увидим, были намного сильнее султана. Понятно поэтому, почему Блистательная Порта, по­добно Московии накануне Петра, провела целое столетие в попыт­ках себя реформировать. Понятно и почему нескольким из её султа­нов предсказывали будущее Петра.

Ничего, однако, из этих реформ не вышло. И турецким Петром никому из её реформаторов стать было не суждено. Конечно, на пу­ти реформы лежали мощные препятствия. Главными из них были янычарское войско и реакционное духовенство. Но ведь и рефор­мам Петра противостояли стрельцы и фундаменталистская церковь. Так что проблема, наверное, в другом. Просто слишком затянулось дело. Турецкая «Московия» опоздала. Столетие, отделившее успеш­ную реформу Петра от попыток реформ Селима III сделало модер­низацию империи невозможной. А поскольку оттоманские элиты пронизаны были имперской ментальностью ничуть не меньше рос­сийских и от традиционной великодержавности отказываться не желали, XIX век стал для Блистательной Порты роковым.