По правде сказать, очень уж подозрительно звучит этот поме­щик у Гакстгаузена, словно и впрямь начитался барон гоголевских Выбранных мест из переписки с друзьями. Именно такие ведь «просветительские» речи и рекомендовал Николай Васильевич по­мещикам. «Мужика, — учил он, — не бей. Съездить его в рожу еще не большое искусство. Это сумеет сделать и становой, и заседатель, и староста... Но умей хорошенько пронять его словом. Это будет в несколько раз полезней подзатыльников и зуботычин»⁴³

Как именно «пронять мужика словом» объяснялось подроб­но, — и до ужаса похоже на то, что слышали мы от барона: «Собери прежде всего мужиков и объясни им, что такое ты и что такое они.

К.И. Чуковский. Дневник 1901-1929, М., 1997, с. 215.

Baron August Ludwig Maria von Haxtgauzen-Abbenberg. The Russian Empire: Its People and Resources, London, 1856, vol.i, p. 335.

H.В. Гоголь. Духовная проза, М., 1992, с. 164.

Что помещик ты над ними потому... что ты родился помещиком... равно как и они также, родясь под властью, должны покоряться той самой власти, под которой родились».⁴⁴

Самого поучительного в этом «мужицком просвещении» барон, однако, не услышал.

«Потом скажи им, что заставляешь их трудиться и работать вовсе не потому, чтоб нужны были тебе деньги на твои удовольствия, и в доказательство тут же сожги перед ними ассигнации, чтоб они видели действительно, что деньги для тебя нуль, но что потому за­ставляешь их трудиться, что Богом повелено человеку трудом и по­том снискивать себе хлеб... ибо, заленившись, мужик на всё спосо­бен — делается и вор и пьяница... Чтоб они видели ясно, что ты во всем, что до них клонится, сообразуешься с волей Вожией, а не с каки­ми-нибудь европейскими затеями»⁴⁵ А потом... «поработай [на этой „просветительной ниве"] только год, а там дело уже само собой пойдет работаться так, что не нужно бу­дет тебе и рук прилагать. Разбогатеешь ты, как Крез»⁴⁶ Сожженные ассигнации таким образом окупятся сторицей. Они всего лишь ма­ленькое просветительское, так сказать, капиталовложение, обеща­ющее неисчислимые дивиденды.

Право, впечатление такое, что читаешь инструкции белому чело­веку о том, как заставить работать туземцев. Пуще всего надлежит следить, чтобы как-нибудь не проникли к туземцам «европейские за­теи». Потому что их дело обогащать тебя, «как Креза», а не книжки читать: «Учить мужика грамоте, чтоб доставить ему возможность чи­тать пустые книжонки, которые издают для народа европейские чело­веколюбцы, есть действительно вздор».⁴⁷ Да и не будет у мужика для этого вздора времени, если ты сумеешь его убедить, что «Богом пове­лено трудом и потом [а не чтением] снискивать себе хлеб». И правда, ведь «после стольких работ никакая книжонка не полезет в голову и, пришедши домой, он заснет как убитый богатырским сном»⁴⁸ Вот

Там же, с. 161.

Там же, с. 161-162.

Там же, с. 168.

Там же, с. 165.

Там же.

и правильно. Поскольку «по-настоящему ему и не следует знать, есть ли какие-нибудь книги, кроме святых».⁴⁹

Только у бесконечно простодушного и откровенного Гоголя, уверенного, что «действовал твердо во имя Бога, когда составлял мою книгу, во славу Его святого имени, а потому и расступились пе­редо мною все препоны»,⁵⁰ могла так бесстыдно обнажиться перед нами суть московитского просвещения. Не только отнять у народа человеческую жизнь, но и отрезать ему самую возможность узнать, что существует на свете такая человеческая жизнь, — вот же в чем была, как мы сейчас видели, эта суть. Один из будущих «декабрис­тов без декабря», как называли тогда либеральную молодежь, по тем или иным причинам не проходившую по декабристскому де­лу, Петр Андреевич Вяземский так выразил эту простую мысль в письме А.И. Тургеневу еще за десятилетие до того, как начал Го­голь писать свои Выбранные места и за полтора столетия до миро­новской апологии крестьянского рабства. «Там, где учат грамоте, — писал Вяземский, — там от большого количества народа не скро­ешь, что рабство — уродливость и что свобода, коей они лишены, такая же неотъемлемая собственность человека, как воздух, вода или солнце».⁵¹

Глава третья

Метаморфоза Карамзина ^ ^ ^ ^ q

бурмистру Нам повезло. Мы знаем

о московитском просвещении только по кни­гам. Но декабристы-то выросли среди этого ужаса. А потом еще и прошли в составе победоносной армии всю Европу, собственны­ми глазами увидев, что народ может жить и по-человечески. И что без московитского просвещения гоголевские мужики могут ведь и впрямь стать свободными людьми. Нам сегодня трудно даже пред­ставить себе, как стыдно было декабристам жить с сознанием того, что в Европе это возможно, а в отечестве нет.

Там же.

Там же, с. i8.

М.И. Гиллельсон. П.А. Вяземский, Л., i960, с. 40.

Некоторое, пусть бледное представление об этом дают разве что статьи их конституционных проектов. Читаем у Никиты Мура­вьева: «Разделение между благородными и простолюдинами не принимается, поелику противно вере, по которой все люди — братья».⁵² У Павла Пестеля: «Рабство должно быть решительно уничтожено, и дворянство должно непременно отречься от гнус­ного преимущества обладания другими людьми».⁵³ И — самое трогательное — читаем у того же Муравьева торжественное обе­щание: «Раб, прикоснувшийся к российской земле, становится свободным».⁵⁴Только имея в виду эту бескорыстную преданность декабристов делу свободы, поймем мы смысл реплики Ивана Пущина: «Нас по справедливости назвали бы подлецами, если бы мы пропустили этот единственный случай».⁵⁵ Или письмо Гаврилы Батенкова из Пе­тропавловской крепости: «Наше тайное общество состояло из лю­дей, которыми Россия всегда будет гордиться. Чем меньше их было, тем больше их слава. При таком неравенстве сил голос свободы мог звучать [в России] лишь несколько часов, но как же прекрасно, что он прозвучал...»⁵⁶Нам нет надобности входить здесь в детали идеологии декабри­стов, мы подробно поговорим о ней в третьей книге трилогии.⁵⁷ Упо­минаю я сейчас об их конституционных проектах лишь затем, чтобы показать читателю, как хорошо усвоили они уроки Сперанского. И еще, пожалуй, чтобы дать ему возможность сравнить их негодова­ние по поводу крестьянского рабства с отношением к нему главного героя этой главы Николая Михайловича Карамзина.Он был одним из самых блестящих и просвещенных современ­ников Сперанского, он объехал Европу задолго до декабристов и ничуть не меньше их понимал цену свободы и правового поряд­ка. И тем не менее под влиянием все той же геополитической бури

⁵² М.В. Довнар-Запольский. Идеалы декабристов, М„ 1907, с. 396.

сэ

Б.Б. Глинский. Борьба за конституцию. 1612-1861, Спб., 1906, с. 184.

М.В. Довнар-Запольский. Цит. соч., с. 396.

Ю.М. Лотман. Карамзин, Спб., 1997, с. 327.

Cited in MikhailZetlin. The Decembrists, NY, 1958, p. 252.

А.Л. Янов. Драма патриотизма в России, выход книги заплонирован на 2008 год.

J

К ^ -Г| И - j

J

Николой Михайлович 1 Карамзин I

в Европе стал он самым авторитетным идейным оппонентом Спе­ранского, отцом-основателем консервативного национализма и, что важнее в контексте московитского просвещения, не испыты­вал решительно никаких негативных эмоций по поводу крестьян­ского рабства.

Посмертная судьба этого человека удивительна. Его репутацию яростно отстаивали — и отстаивают — и «русские европейцы», и «восстановители баланса», и либералы, и националисты. Право, немного найдется репутаций в истории русской общественной мысли, за которые так охотно обнажили бы меч и А.Н. Боханов, не­навидящий «петровский эксперимент», и Ю.С. Пивоваров, уверен­ный в ценности «русско-европейской цивилизации России, ело-