В1634 году царским указом объявлен он был «богоненавистным и богомерзким зельем», и за его курение с той поры назначалась смертная казнь. И все было бы хорошо и благопристойно, но 12 лет спустя правительство не только отменило этот запрет, но и объявило казенную монополию на продажу табака. Теперь он свободно продавался всем желающим отравлять свои легкие, но стоил, правда, не дешевле золота. Самое интересное, однако, что в 1648 году, после «соляного бунта», табачную монополию отменили тоже и снова ввели в силу указ 1634-го. Иначе говоря, за курение опять грозила смертная казнь.
«Нет никого веселящегося
Глава вторая Московия: век XVII
В ДНИ СИИ!» Ситуация, с которой мы столкнулись, очень, согласитесь, странная. Ирония даже втом, что XVII столетие, когда после великой Смуты страну возглавил режим с бесспорным мандатом помирить всех со всеми и установить, наконец, тишину и порядок, осталось в истории именно
30 Там же, сс. 223, 226.
как «бунташный век». Уже во втором поколении нового режима выяснилось, что, отрезавшись от еретической Европы, страна безнадежно топчется на месте, что правительство исправить положение неспособно и раз за разом доводит дело до упора, до крови, до мятежей и восстаний. Вот их краткая сводка. В 1648 году — «соляной бунт» в Москве и мятежи в Козлове, Сольвычегодске, Устюге, Томске. Восстания в Пскове и Новгороде в 1650-м. «Медный бунт» 1662-го. Страшный разинский мятеж в Поволжье в 1670-1671 годах. Путч Соловецкого монастыря, шесть лет продержавшего на своих стенах раскольничье знамя. Сам великий церковный Раскол, всколыхнувший страну от Путивля до Архангельска и принесший Московии инквизицию, грозные аутодафе и трагические «гари», в которых десятки тысяч людей умирали за право креститься двумя перстами.
Так выражалось недовольство «низов». Но недовольны были и «верхи». Ощущение непокоя, неустроенности, сиротливости и тревоги, постоянное ожидание не то «невиданных мятежей», не то светопреставления, пронизывает всё общество сверху донизу. Все знали, что плохо, но никто не знал, как сделать, чтобы стало хорошо. Закрепощаемое крестьянство, естественно, видело все зло в помещиках, которых следовало вешать, взрывать и топить в крови. При случае так и делали. Но ничего не менялось.
А эти самые изверги-помещики взывали к царю: «Нас, холопей твоих, и разоренных, и беспомощных... вели взыскать жалованием, чтобы было чем твоя государская служба служить».31 И это была правда.
Гости и тортовые люди, против которых возмущаются городские низы, тоже совсем, оказывается, «оскудели, обнищали до конца» и от «воеводского задержанья и насильства... торгов своих отбыли». И это тоже была правда.
Князь Иван Хворостинин, знатный нигилист XVII века, вопиет, что «в Москве людей нет, все народ глупый, сеют землю рожью, а живут все ложью».32
«Русские всеми народами, — вторит ему из тобольской ссылки Юрий Крижанич, — считаются ленивыми, неверными, жестокосердыми, склонными к краже и убийству, бестактными в беседе, нечистоплотна. Латкин. Земские соборы древней Руси, Спб., 1885, с. 152. В.О. Ключевский. Цит. соч., т.з, с. 260.
ными в жизни... А отчего это? От того, что везде кабаки, монополии, запрещения, откупы, обыски, тайные соглядатаи; везде люди связаны, ничего не могут свободно делать, не могут свободно употреблять труда рук своих... Все делается в тайне, со страхом, с трепетом, с обманом, везде приходится терпеть от множества чиновников, обдира- телей, доносчиков или, лучше сказать, палачей».33 Воттакой был на самом деле результат «колоссального всестороннего развития», о котором слышали мы от Нарочницкой.
И даже сам патриарх Никон, именовавшийся официально «великим государем», пишет царю Алексею: «Ты всем проповедуешь поститься, а теперь и неведомо, кто не постится, ради скудости хлебной, во многих местах и до смерти постятся, потому что есть нечего. Нет никого, кто был бы помилован... везде плач и сокрушение; нет веселящихся в дни сии».34
Послушать всех этих жалобщиков, так ничего не было хуже мос- ковитских порядков — все обижены, всем плохо, «плач и сокрушение» повсюду. И нисколько не удивительно поэтому, что бежала из Московии молодежь куда глаза глядят. Удивительно другое. Многие из этих горьких жалобщиков (те, кто не убежал, конечно) неукоснительно смотрели на другие народы с презрением как на еретиков, изменников христианства, а на московитский порядок, только что изруганный последними словами, как на единственное в мире убежище Христовой истины и образец для подражания. Тот самый парадокс, что обманул, как мы помним, Достоевского. Как его объяснить?
Глава вторая Московия: векХУИ
парадокс? Вопрос, согласитесь, ключевой
для понимания не только Московии, но и русской истории вообще. Естественно, требует он специальных исследований — философских, социально-психологических, не говоря уже об исторических. Требует исследований, которых, как это ни странно,
Н.И. Костомаров. Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей, Спб., 1874, с. 342.
в.О. Ключевский. Сочинения, М., 1957, т. 3, с. 261.
никогда не было. И в результате одни, как Достоевский, благословляли Московию в качестве «хранительницы настоящего Христова образа, затемнившегося во всех других верах и во всех других народах», а другие, как Ключевский, именно в этом и усматривали главный её «органический порок». Каждый видел лишь одну сторону дела. И никто не спрашивал, откуда взялось это очевидное противоречие.
Я тоже, конечно, не знаю окончательного ответа на этот роковой вопрос. Но как историк предлагаю послушать гипотезу самого смелого и образованного мыслителя России XVII столетия. Едва ли кто-нибудь возьмется оспаривать такую характеристику Юрия Кри- жанича, который цитировал не только Гомера, Платона, Полибия, но и Макиавелли, свободно говорил на нескольких европейских языках, оперируя сочинениями Герберштейна, Олеария, Павла Но- вия. Вот что писал в 1901 году о Крижаниче академик В.И. Пичета: «Это какой-то энциклопедист — он и историк, и философ, богослов и юрист, экономист и политик, теоретик государственного права и практический советник по вопросам внутренней и внешней политики».35 Короче, человек Возрождения.
Думаю, именно нам, историкам, необыкновенно повезло, что жил тогда в Московии такой удивительный мыслитель, несомненно принадлежавший к самой передовой европейской культуре своей эпохи и в то же время истинный патриот России. Он заслуживает особого разговора, и мы еще поговорим о нем подробнее. Но сейчас давайте посмотрим, что пишет по поводу происхождения нашего парадокса Крижанич. В конце концов, он столько раз, как мы еще увидим, оказывался прав!
«Великая народная беда наша, — говорит он, — неумеренное [т. е. неограниченное] правление». Проблема с этим «неумеренным правлением» в том, что оно неминуемо раньше или позже перерастает в «людодерство» — слово, которым Крижанич (основательно, не в пример иным нашим современникам, знавший Аристотеля) переводил на русский тиранию. Но откуда все-таки пошло это людодерство? Где его начало? «Кто был русским Ровоамом? — спрашивает Крижанич. И отвечает: царь Иван Васильевич, который ввел пре- крутые и беспощадные законы, чтобы обирать подданных... Так
3 5
В.И. Пичета. Ю. Крижанич, экономические и политические его взгляды, Спб., 1901, с. 13.
и идут дела в этом королевстве от самого правления Ивана Васильевича, который был зачинщиком этой тирании».36
Самые внимательные из моих читателей, может быть, вспомнят, что предложенное мной в свое время понятие «самодержавная революция» практически совпадает с определением Крижанича. И в самом деле, ведь именно у Ивана Г розного мы впервые, кажется, встречаемся с нашим парадоксом. Вот смотрите. Он пишет письмо английской королеве со смиренной вроде бы просьбой о политическом убежище в случае, если ему придется бежать от собственного народа. Но даже в таком предельно, казалось бы, интимном документе, не может он удержаться от высокомерного выговора: «Мы думали, что ты на своем государстве государыня и сама владеешь, а у тебя люди владеют, и не токмо люди, а мужики торговые... а ты пребываешь в своем чине как есть пошлая девица»37
