Торжество Славянской

идеи Конечно, реальность — и поведение Сер­бии — работали против него. Разгромив в ходе первой балканской войны 1912 года в союзе с Болгарией Турцию, бел­градская элита задумала — на этот раз вместе с Грецией — разде­лить Албанию. Последнему министру иностранных дел император­ской России Сергею Сазонову «пришлось, — по его словам, — просить сербское правительство не затруднять нам взятую на себя роль защит­ника сербских интересов». Как жаловался он в своих воспоминаниях, ему «выпала неблагодарная задача предостеречь сербское прави­тельство от излишних увлечений этим соблазнительным планом».²⁵

Тогда мольбы Сазонова помогли, тем более, что к ним присоеди­нила свой твердый голос Англия. Но уже в следующем году, когда Сер­бия организовала коалицию, включавшую даже её вчерашних закля­тых врагов турок, чтобы напасть на Болгарию, не помогло даже личное обращение императора. Напрасно взывал он к её «ответственности перед славянством». Как вспоминал впоследствии ПЛ. Милюков, «от­вет Сербии был таков, что его даже не решились напечатать».²⁶

Это был скандал. Тогдашний российский военный атташе в Афи­нах П.П. Гудим-Левкович писал: «Разгром Болгарии коалицией Тур­ции, Румынии, Греции и Сербии, т.е. славянской державы коалици­ей неславянских элементов с помощью ослепленной мелкими инте­ресами и близорукостью Сербии, конечно, рассматривается как полное крушение политики России, о чем говорят даже мне, русско­му, с легкой усмешкой и злорадством»²⁷

То были, однако, лишь цветочки. Опьяненная имперской идеей сербская молодежь, мешая все карты русской и европейской дип­ломатии, мечтала о войне с Австро-Венгрией. Объехав в 1908 году Балканы, П.Н. Милюков вспоминал, что «ожидание войны с Австри­ей переходило здесь в нетерпеливую готовность сразиться, и успех казался легким и несомненным. [Это] настроение казалось настоль-

С.Д. Сазонов. Воспоминания, М., 1991, с. 86.

П.Н. Милюков. Воспоминания, М., 199¹. с. 370.

Глава седьмая Национальная идея

Е.Ю. Сергеев и АЛ. Улунян. Военные агенты Российской империи, М., 1999» с. 336.

ко всеобщим и бесспорным, что входить в пререкания на эти темы было совершенно бесполезно».²⁸ Могут ли после этого оставаться сомнения, что потрясший Европу шесть лет спустя выстрел сербско­го студента Гаврилы Принципа, смертельно ранивший австрийского эрцгерцога Фердинанда, едва ли выглядел ординарным терактом? Уж очень походил он на сознательную провокацию войны.

Так или иначе, к 1914 году во многих умах в России замаячила еретическая мысль, что Славянская идея на самом деле мертва. Что вместо вызова Европе, как было задумано еще её родоначальни­ком Погодиным, стала она для России ненужным бременем, обузой, одним сплошным — и опасным — источником международных ос­ложнений. Да и знаменитый предлог для вмешательства на Балка­нах — освобождение православных от «гнусного ислама», — испа­рился. Как писал российский атташе в Черногории полковник Его- рьев, «могущество балканских народов теперь таково, что они могут обойтись без России».²⁹

«Теперь этот процесс дошел до конца, — вторил ему Милю­ков. — Балканские народы освободились сами, без помощи России и даже вопреки её политике... С этих пор с России снята обуза посто­янных забот об интересах славянства в целом. Каждое славянское государство идет теперь своим путем и охраняет свои интересы, как считает нужным. Россия также должна руководствоваться собствен­ными интересами. Воевать из-за славян Россия не должна».³⁰

С точки зрения действительных интересов России, и Милюков и Егорьев были без сомнения правы. В преддверии назревавшей мировой бойни единственный её интерес состоял в том, чтобы ос­таться от неё в стороне. И в первую очередь означало это остере­гаться бурлящего балканского вулкана, каждую минуту чреватого извержением. Короче, будь Г.В. Плеханов прав и поведением стран действительно руководили их интересы, то первое, что должна бы­ла сделать в 1913 году Россия — немедленно разрубить все узлы, связывавшие её с Сербией, раз и навсегда выйти из балканской иг­ры и громогласно объявить об этом своем решении всему свету.

п

П.Н. Милюков. Цит. соч., с. 304.

Е.Ю. Сергеев и А. А. Улунян. Цит. соч., с. 321.

П.Н. Милюков. Цит. соч., с. 365.

К сожалению, здравомыслящие Милюков или Егорьев, пленни­ки господствовашего материалистического объяснения истории, совершенно не поняли, что на самом деле происходило с царской

П11ГУ ит^шг идтдошл ·· - ·

. » » а '

7

II

ш

«Медный всадник» Памятник Петру I Скульптор Э.-М. Фальконе

элитой. Не поняли, в частности, что в умах этой элиты Славянская идея, успевшая каким-то образом сложиться к тому времени в «ис­торический завет» России, была несопоставимо сильнее её интере­сов. Как вспоминал впоследствии С.Д. Сазонов, «сочувствие нашего общественного мнения сербским домогательствам стало прояв­ляться с силою, которая внушала мне некоторое опасение относи­тельно возможности удержать в руках правительства руководящее влияние на ход политических событий».[31]

Хуже, однако, что и в самом правительстве «сочувствие сербским домогательствам» было еще сильнее, нежели в общественном мне­нии. Военный министр В.А. Сухомлинов заявлял, например: «Госу­дарь и я верим в армию и знаем, что из войны произойдет толькохорошее для нас».³² Сухомлинов, впрочем, имел репутацию челове­ка хвастливого и неумного и, хотя ссылка на царя звучала достаточ­но зловеще, его фанфаронство едва ли перевесило бы мнение Са-

Памятник Александру III Скульптор Паоло Трубецкой

Торжество 419 Славянской идеи

зонова и тем более председателя Совета министров Коковцева. Очень скоро, бднако, стало ясно, по словам Милюкова, что «в пра­вых рядах уже обнаружились крайние националистические настро­ения [и] часть министров — Рухлов, Кривошеин, Щегловитов, потом Н. Маклаков — их разделяли, и в Совете министров раздавались ре­чи о необходимости „больше верить в русский народ", которого не знает Коковцев».³³

Те же самые, добавлю от себя, речи, что когда-то подвигнули Россию на войну 1877-го. Стой лишь разницей, что на этот раз ника­кого Берлинского конгресса, способного исправить ошибку, не предвиделось. А предвиделась, наоборот, мировая бойня, в кото-

² П.Н. Милюков. Цит. соч., с. 317. ³³ Там же, с. 367.

рую и толкала страну сложившаяся в правительстве «партия войны». Еще хуже, однако, было то, что и сам император, интеллектуальная репутация которого не очень отличалась от репутации Сухомлинова, оказался в конце концов на стороне именно этой партии. В частнос­ти, утверждал он в неизреченной своей наивности, что «в случае войны между Сербией и Австро-Венгрией есть все основания пола­гаться на императора Вильгельма» (хотя именно с благословения его «дорогого кузена» Австро-Венгрия на Сербию и давила.)³⁴

Легко представить себе шок, который должен был испытать, уз­нав об этом мнении царя, такой присяжный, хоть и «национально- ориентированный» либерал, как Милюков. Ведь свидетельствовало оно, что самодержец, т.е. единственный человек в империи, от ко­торого в тот решающий моментзависела судьба России, попросту ничего в этом международном споре не понимал. Только шоком, я думаю, и можно объяснить столь непростительно грубый в отно­шении своего государя отзыв Милюкова;