…Как много чувств, как много впечатлений дарят нам картины великих творцов, гениев искусства и просто замечательных людей, умеющих найти удивительное даже в самом обычном…

Так легко и нежно трепещут от легкого бриза лепестки цветов миндали!

Как убаюкивающее шумят волны моря, разбиваясь о стену на берегу!

О, как чудесна Луна, взошедшая на небосвод ранним вечером, когда все живое готовиться ко сну!..

Так хочется встать под миндалями и замереть на время, наслаждаясь спокойствием и гармонией этого маленького мира, представленного художником.

Вдохнуть уставшими от городского воздуха легкими свежий, чистый воздух моря, ощущая при этом аромат цветов миндаля…и унестись в мир грез, позабыв обо всем…

Смотреть на нежное и почти безоблачное небо,.. Луну, такую холодную, но кажущуюся теплее от того, что на душе расцветает нежная нега упоения.

Это чудесно и волшебно, что существуют такие картины! Хочу сказать: «СПАСИБО!!!»,– художникам, и пронести это слово через века, надеясь, что они его услышат…

(по картине Т. Кинкейда «Зимние сумерки»)

Вечереет. На город потихоньку наползает сумрак, и зажигаются фонари. Идет снег…

А ты идешь, такой маленький, в этом сумраке под фонарями. Под ногами лежит снег, такой мягкий и пушистый; и ты, наступая на него, проваливаешься. И снег, ожив на секунду, издает скрип под твоей маленькой ножкой. А сверху, с неба, то же падают белые бабочки снега. Они летят, танцуют в свете фонаря свой танец и тихо ложатся наземь.

По улице проходят люди, кто-то едет в карете и все кутаются и прячутся от холода. А ты идешь и тебе тепло, но не от того, что одет лучше, или мама с нянечкой закутали теплехонько. Нет, не поэтому. Ты идешь за руку с мамой, такой сильной, высокой и красивой; и тебе не холодно. Ты знаешь, что она защитит тебя от всего и от этого на душе и по всему телу разливается тепло: приятное, тягучее.

А дома ждет тебя чай с вареньем и теплый камин, у которого мама будет читать сказки, как и все другие вечера. И будет опять летать по комнате дракон, или рыцарь в латах будет скакать в поисках возлюбленной, или лесные зверюшки будут разговаривать как люди…

Это потом, а сейчас ты, маленький, идешь рядом с мамой, и она улыбается тебе своей светлой улыбкой, и тебе тепло.

А на улице смеркается, и город окутывают сумерки… Холодные зимние сумерки…

Про них

Короли убогого трона

Кричат, что для них нет никого важнее народа!

Ну, а по-сути, что же в итоге:

Им наплевать на многих!

Им нет дела до страданий низших,

Они кормят «с ложечки» высших,

И кричат, что хотят больше,

Набивая кошели все толще!

Грабя, заверяют, что все будет лучше.

И все больше увязают в пороков гуще.

А нам плати, что б отмыть их чище,

Не думая, что они убийцы…

Расселили заразу сразу,

Продавая нам проказу.

Хотят все больше и больше,

Набивая кошели толще…

Они все видят и все знают.

Предлагают вместо рая кандалы ада.

И им верят, не порицая,

А тех, кто видит все, ненавистью сжигают.

Короли расселили заразу,

Раздавая обещанья, как бутерброды с маслом.

Гребя лопатами прибыль с икрою,

Бросая в печь ненависти дров еще больше,

Смотря со смехом на людей страданья,

Надев маски прискорбия и страданья…

Расселили заразу сразу,

Продавая нам проказу.

Хотят все больше и больше,

Набивая кошели толще…

Я устаю смотреть на все это,

Ищу ответы, бродя по гетто.

Надеюсь когда-нибудь увидеть солнце,

И сказать себе «Все стало лучше и проще,

Не надо бороться за кусок хлеба,

Не надо прожигать жизнь как сигарету,

Не надо бояться чувства раскрыть

И в новый мир без страха вступить»…

Надеюсь увидеть счастье на лицах,

Увидеть в небе радости птицу,

Увидеть улыбки и в глазах тоже,

Но этого нет…

Мы заложники, Боже!…

Расселили заразу,

Подавая нам проказу.

Хотят все больше и больше,

Набивая кошели свои толще…

Хотят везде и все сразу,

Не видя страданий,

Не видя реалий,

А ведь надо проще становиться,

Выпустить на волю радости птицу…

Вопреки всем россказням, что про него говорили, он шел своей дорогой, пускай не легкой, опасной временами, но он шел. За его спиной ходили сплетни (при чем самые отвратные), угрозы и прочая ерунда, что тешила жалкие умы и давала ему силы.

О, Тод, мой милый Тод! Как же они ошибаются в тебе, просто не понимая! Все они не видели криков в твоем молчании, и не слышала шепота в крике. Они не видят самого простого и очевидного в этом безудержном мире. Проще сеять заразу злобы, нежели помочь павшему.

Но ты не такой Тод! Мой дорогой Тод! Ты помогаешь там, где не просят, улыбаешься миру глазами, а не только губами, ты несешь свет во тьме этого обреченного на вымирание мира, хоть перенес не малую беду, что выжгла душу.

Тебя и любят и ненавидят одинаково горячо. Но ты неустанно идешь своей дорогой. И в толпе друзей тебе порой одиноко, как волку.

Тод, я знаю, ты справишься! И дойдешь до каждой из целей, а пока передохни, посиди в парке, смотри на мир широко открытыми по-детски, но уже более мудрыми по годам глазами.

Я тоже буду рядом – ветром, тихо щекочущим тебя и бегущим прочь. Я буду играть листьями на зеленых деревьях и мыльными пузырями, что так забавят детей малых.

Я буду рядом, и в каждом порыве ты услышишь: «Я с тобой!»

Тод – мужчина лет тридцати, а может и больше, одинокий как в личном, так и в общем, хотя пара – тройка друзей скрашивали это отчаянье. Он не дурен собой, а многие его считают симпатичным. Спортивного телосложения, но далеко не груда мышц. Шатен с глубокими карими глазами, точеным с небольшой горбинкой носом, не узкими ,но и не пухлыми губами. Он одет в джинсы темно-синего цвета, клетчатую рубашку и кожанку, а на ногах красуются кеды. Это любимый его стиль в одежде и пусть не по моде.