генерала Игнатьева, а с ним и Земский собор, «последний шанс» славянофилов. Можно ли после этого сомневаться, что вовсе не слу­чайно простерлись над Россией его совиные крыла именно на финишной прямой самодержавия?

Архаическая государственная система в той форме, в какой сло­жилась она после декабристского восстания, больше не могла быть интеллектуально оправдана. Она была в принципе чужда какому быта ни было видению будущего страны, кроме полицейского. И её руково­дители это отчетливо понимали. Не понимали они другого. Полностью перекрывая стране идейный кислород и все источники живого, созна­тельного патриотизма, они практически обрекали её на ужас и кровь гражданской войны, в которой обеим сторонам останется бороться лишь за форму, в какой окажется в ней воскрешена диктатура.

Глава восьмая

« гО С С И Я П ОД На Финишной прямой

надзором полиции»

Это, собственно, название статьи Петра Бернгардовича Струве, опубликованной в журнале Освобождение в 1903 году. Он подводил в ней первые итоги того, что случилось со страной после закона от 14 августа 1881-го, который ввел в ней свое­го рода перманентное осадное положение и стал, как выразился сто­летие спустя американский историк, единственной «реальной кон­ституцией, под властью которой и жила с тех пор - с короткими интервалами - Россия»14. Струве так суммировал сущность нового порядка: «всемогущество политической полиции»15. Говоря совре­менным языком, террор спецслужб.

Есть много аналогичных наблюдений, эффектно описывающих это тупиковое состояние дел. А.А.Лопухин, например, бывший глава Департамента полиции, определил его так: «Все население России оказалось зависимым от личных мнений чиновников поли­тической полиции»16. Джордж Кеннан, родственник знаменитого

Pipes R. Russia under the Old Regime. New York, 1974. P. 305. Струве П.В.. Освобождение. Т. 1. № 20/21. С. 357.

дипломата, описал его еще эффектней. Ему российские спецслуж­бы представлялись «вездесущим регулятором всего поведения человека, своего рода некомпетентной подменой божественного Провидения»17.

Но если перевести все это в плоскость реальной жизни, картина вырисовывается и впрямь ужасная. Вот несколько примеров. Полиция считала себя, допустим, вправе навсегда отнимать детей у сектантов и посылать их в дальние края, где их воспитывали в при­ютах в духе официального православия и враждебности к религии отцов. В Прибалтике дети должны были забыть родной язык. Сначала в университетах, затем в гимназиях и, наконец, в начальных школах обучение должно было вестись только по-русски. Хуже всех при­шлось там литовской интеллигенции, когда возрождение националь­ной литературы рассматривалось, как «иезуитская интрига» и рабо­та «фанатичных польских агитаторов»18.

Но могло ли быть иначе, если руководивший в империи народным просвещением Д.А. Толстой официально заявил, что «конечной целью просвещения всех инородцев должна быть их русификация и слияние с русским народом»?19 Другими словами, лозунг «Россия для русских» стал официальной политикой правительства. Заодно в Бессарабии запретили и румынский язык. И беспощадно вымарывала цензура во всех печатных изданиях слова «Грузия» и «грузинский»20. То есть гово­рить по-грузински еще разрешалось, но писать уже нет. И армяне, как, впрочем, и евреи, фигурировали в националистической прессе исключительно как эксплуататоры, паразиты и предатели.

Униаты в Дольше были официально объявлены православными, упорствовавшие сечены плетьми и заключены в тюрьмы. Евреев выселили из внутренних губерний, заперли в черте оседлости и даже там, в гетто, где они составляли большинство, ввели для них процент­ную норму (ю%) при поступлении в гимназии. Это не говоря уже

Лопухин АЛ. Настоящее и будущее русской полиции. М., 1907. С. 26.

Кеппап George. The Russian Police. The Century Illustrated Magazine. Vol. XXXVII. P. 892.

Лемке M. Эпоха цензурных реформ/ Спб., 1914. С. 30.

Махмутова АХ Становление светского образования у татар. Казань, 1972. С. 23.

KoppelerAndreas. The Russian Empire. Harlow. England, 2001. P. 266.

о погромах, первых массовых зверствах этого рода в современной истории. На территории Польши польский язык был вычеркнут из программы школ всех уровней. Названия улиц и даже вывески мага­зинов разрешались только по-русски.

Французский историк подводит печальный итог этому всевла­стию спецслужб и нетерпимости: «Политика русификации не была в империи новостью. Она уже применялась в Польше после восстаний 1831 и 1863 годов. Но при Александре III она уже не являлась, как прежде, наказанием, налагаемым на непокорный край; она стала системой, которую русское правительство проводило по отношению ко всем подвластным национальностям, даже наиболее ему верным»21.

Другими словами, официальная политика «России под надзором полиции» сводилась, по сути, к самому примитивному брутальному этническому национализму. В моноэтнической стране такую полити­ку назвали бы государственным шовинизмом, в многонациональной империи она была самоубийственной. «Новый порядок» словно бы сознательно готовил гигантский взрыв того, что назвали мы раньше «миной» №3.

w Глава восьмая

« Б л е стя щ и и п е р и о д » на финишн°й пр™°й

Нисколько не менее самоубийственно, однако, обстояло дело и с подготовкой взрыва мины № 2, крестьянской. Тут поневоле придется нам, пусть мимоходом, затронуть укоренившийся в историо­графии миф о предреволюционной финансовой политике самодержа­вия как о необыкновенном успехе, своего рода «русском чуде». Время между 1891 годом, когда, по словам русского историка, «перед глаза­ми всего мира была продемонстрирована внутренняя слабость импе­рии, где недород хлеба сопровождается ужасами голода, напоминаю­щими мрачную и беспомощную эпоху далекого средневековья»22 - и очередным унизительным поражением империи в русско-япон­ской войне, время, когда к управлению ее финансами пришел

История XIX века. Т. 7. С. 411-412. ИР. Вып. 29. С. 1.

Сергей Витте, часто называют даже «блестящим периодом» в исто­рии России. И поверхностный взгляд как будто это подтверждает.

Русская промышленность и впрямь развивалась в этот период бурно, в особенности производство вооружений, разработка мине­ральных ресурсов и железнодорожное строительство. Протяженность железнодорожной сети России, не достигавшая в 1866 году и 6 тысяч верст, превысила к концу века 40 тысяч, выведя страну на второе место в мире после Соединенных Штатов. Впервые достигнут был бездефицитный бюджет, введена золотая валюта. Отсюда впечатление, что не будь это замечательное развитие пре­рвано на полном скаку мировой войной (в одном варианте мифа) или коварным большевистским заговором (в другом), «Россия, кото­рую мы потеряли» стремительно вырвалась бы в первые ряды бога­тейших и развитых стран, оказалась бы экономической - или энерге­тической - сверхдержавой.

Ничего похожего. Ибо, как говоритисторик российской экономи­ки, «финансовое искусство - не магия, и поэтому блеск гниющего дерева всегда говориттолько о процессе разложения»23. Государ­ственные расходы возросли за «блестящий период» на по процен­тов. За счет чего этот рост оплачивался? Цифры указывают на два источника: во-первых, на гигантский рост налогового обложения крестьянства, что, естественно, вело к катастрофическому сужению внутреннего рынка, во-вторых, на иностранный капитал.

«Правительственная политика, - говоритисторик, - направилась в сторону наименьшего сопротивления, всей своей тяжестью обру­шиваясь совершенно незащищенный и задавленный класс крестьянства. Единственная защита этого класса заключалась в его потрясающей бедности: взяли бы больше, да нечего было взять»24. А когда выяснилось, что взять действительно больше нечего, то дело и пришло «к своему логическому концу: истощение платежных сил податных классов заставило Россию прибегать к ежегодным займам на разорительных условиях для покрытия хронического дефицита»25.

Там же. С. 21.

Там же. С. 24.