Подберезкин AM. Русский путь. М., 1996. С. 31.

ГерценА.И. Былое и Думы (далее БД). Л., 1947. С. 293-294.

Наполеон» мог не опасаться за свою власть: большинство француз­ского народа полностью разделяло тогда его имперские амбиции и жажду реванша.

Только в отличие от Николая, земным богом он себя не вообра­жал и новую цивилизацию не строил. И потому о «душевредном дес­потизме» во второй наполеоновской империи и речи не было. То, что Герцен со своими декабристскими представлениями о политике при­нял за новое «рабство», оказалось на поверку лишь сравнительно либеральным авторитаризмом. Зато славянофилам в России сдал он нечаянно козырного туза.Ибо именно именно геценовское «равенство рабства» и стало для них неопровержимым на первый взгляд свидетельством, что ограничения власти, не сумевшие обезопасить от «рабства» Европу, не работают в принципе. Что, как выразился современный «нацио­нально ориентированный» московский интеллигент, «Россия не нуж­дается в избираемом парламенте - неэффективном вообще и осо­бенно в России»19.Короче, если опыт декабристов убедил славянофилов в экстра­ординарной опасности революционной попытки свержения само­державия, то «равенство рабства» сделало для них очевидной тщету западного парламентаризма. «Посмотрите на Запад, - восклицал Иван Аксаков, младший брат Константина и будущий лидер второго поколения славянофилов. - Народы увлеклись тщеславными побуж­дениями, поверили в возможность правительственного совершен­ства, наделали республик, настроили конституций - и обеднели душою, готовы рухнуть каждую минуту»20.

Потому и сделали славянофилы в этой, как им казалось, безвы­ходной ситуации то, что всегда в таких обстоятельствах делали немецкие и русские национал-либералы - они изобрели «третий путь». В русском варианте, однако, отрицал он как «вмешательство государства в нравственную жизнь народа» (душевредный деспотизм), так и «вмешательство народа в государственную власть» (парламента-

В. Найшуль. О нормах современной российской государственности //Сегодня. 1996, 23 мая.

ризм). «Первое отношение между правительством и народом, - про­возгласил К. Аксаков, - есть отношение взаимного невмешатель­ства»21.

Эта формула, ставшая первым в пореформенной России интел­лектуальным оправданием самодержавия, и оказалась главной политической заповедью славянофильства. А заодно и главной «миной», заложенной в основание постниколаевской страны. Это был классический пример германского Sonderweg, изобретательно адаптированного к российской самодержавной реальности. И тут пути славянофилов и декабристов разошлись окончательно.

р^ UIUBU питии

I ючему РОССИЯ (Ретроспективнаяутопия

превосходит Запад?

Это было бы еще с полбеды, не попытайся сла­вянофилы сделать из нужды добродетель, превратив свою формулу «третьего пути» не только в синоним русскости, но и в универсаль­ный ключ к спасению человечества.

Ход их рассуждений был, видимо, такой: должны же, в самом деле, быть причины, почему именно в России додумались до этой спасительной формулы, тогда как Запад в лице даже самых великих своих мыслителей безнадежно тут спасовал. Так во всяком случае рассуждали в свое время тевтонофилы. Для основателя мифа об «особом пути» (Sonderweg) Германии Иогана Готлиба Фихте никакой загадки тут не было. Слабость Запада вытекала, по его мнению, из того, что Франция и Англия лишь очень поверхностно усвоили клас­сическую античную традицию. Им просто не хватило глубины и фун­даментальности германского духа. И поэтому их притязания на миро­вое первенство совершенно безосновательны. Чтобы это стало оче- . видным, - объяснял Фихте в своих знаменитых «Речах к германской нации» - следовало лишь противопоставить идеям французской революции национальную идею единственных настоящих наследни-

21 Там же. С. 32.

ков античности - германцев22.

Конечно, тевтонофилы объясняли, почему именно Германия пре­восходит декадентский Запад. Но это обстоятельство нисколько не обескуражило их русских интерпретаторов. Изящно подстроив Германию к ненавистному тевтонофилам Западу - в понятии «рома- но-германской цивилизации», - они противопоставили ей никола­евскую идею «цивилизации русской». И, естественно, принялись искать причины превосходства над Западом именно их «цивилиза­ции». Причин оказалось несколько, главные были, однако, историче­ские и культурные. Остановимся сперва на исторических.

«Все европейские государства основаны завоеванием. Вражда есть начало их». Отсюда глубокое, непреходящее недоверие между народом и властью. Отсюда постоянные революции против власти, которыми Запад хвалится, «принимая их за свободу». Отсюда, нако­нец, необходимость жестких юридических норм, создающих завое­ванному народу иллюзию гарантии от завоевательной власти. «Чувствуя в себе недостаток внутренней правды», Запад создал систему внешней законности. В результате там «нет простоты жизни, нет свободы. Везде внешнее, условное, искусственное»23.

Россию, однако, полагали славянофилы, история пощадила. Она оказалась единственным исключением из этого рокового закона внутренней вражды, раздирающей европейские страны. У нас госу­дарство «было основано не завоеванием, а добровольным призва­нием власти. Власть явилась у нас желанною, не враждебною, но защитною, и утвердилась с согласия народного»24. Другими словами, те самые раряги, что завоевали Запад, к нам явились по приглаше­нию. Из этой умозрительной посылки следовал ряд заключений поистине эпохальных.

Во-первых, общество («Земля», по терминологии славянофилов) и самодержавное государство, оказывается, связаны у нас отноше­ниями «взаимной доверенности». Здесь жестокие конфликты, пре­следующие Запад, исключены. И поэтому нет необходимости в искус­ственных юридических ограничениях власти, в парламенте и

HR Вып. 6. С. 464.

Там же.

22 FichteJ. 6.. Reden on die deutschen Natsion. Shtuttgart, 1994. V.4. P. 95.

вообще в контроле общества над дружественным Земле государст­вом. И слава Богу. Потому что иначе «юридические нормы залезут в мир внутренней жизни, закуют его свободу, источник животворения, всё омертвят и, разумеется, омертвеют сами»25.

К сожалению, Запад давно утратил способность понимать, до какой степени иллюзорны его хваленые юридические гарантии про­тив произвола власти: «У нас часто толкуют о западноевропейском правовом порядке. Но если последний служит основанием гарантии, то чем же гарантируется самый правовой порядок, или иначе, чем же гарантируется гарантия?»26

Оттого-то и угасает Европа, доживая последние годы, как тело без души, и «мертвенным покровом покрылся Запад весь». Ибо на самом деле «гарантия есть ложь, гарантия есть зло ...Вся сила в идеа­ле, вся сила в нравственном убеждении»27.

Глава пятая

· - j uiuuu тгшил

«bOUVerainete |Регроспекгивная утопия

du peuple»

Вторая историческая причина превосходства России, поистине делающая нас народом избранным, прямо выте­кает из первой. У нас нет нужды в аристократии, сформировавшейся на Западе из потомков древних завоевателей. Действительный ари­стократ у нас крестьянин - хранитель отечественного предания. Тот самый народ, который некогда призвал царей и вручил им самодер­жавную власть. «Мы обращаемся к простому народу, - говорит по этому поводу Самарин, - по той же самой причине, по которой они сочувствуют аристократии, т. е. потому, что у нас народ хранит в себе дар самопожертвования, свободу нравственного вдохновения и ува­жение к преданию. В России единственный приют торизма, т.е. кон-

Аксаков И.С. Поли. собр. соч. М., 1886. т. и. С. 509. Там же. С. 510-511. ИР. Вып. 6. С. 465.

серватизма, - черная изба крестьянина»28.

Отсюда следует неожиданное - и ошеломляющее - заключение: верховный суверенитет народа существует у нас и только у нас. Как говорил в письме единомышленнику Хомяков по поводу статьи Тютчева, высмеивавшей народный суверенитет, «заодно попеняйте ему за нападение на souverainete du peuple. В нем действительно sou- verainete supreme. Иначе что же 1612 год? Я имею право это говорить потому именно, что я антиреспубликанец, антиконституционалист и пр. Самое повиновение народа есть un acte du souverainete»29.