Глаеапереа» Вводная « ВОССТЭ H О В ИТвЛ И

баланса» Все это имело бы сегодня,

быть может, лишь академический интерес, ког­да бы не одно зймечательное и совершенно современное обстоятель­ство. Я говорю о том, что именно в последнее время набирают в интел­лектуальных кругах — и на Западе, и в России — силу попытки реаби­литировать николаевский режим или, как деликатно выразился известный американский историк Брюс Линкольн, «восстановить ба­ланс в пользу Николая».51 Причем набирают эти попытки силу по при­чинам, похоже, отнюдь не академическим. Во всяком случае, «восста-

50

Тургеневский сборник, Пг., 1921, с. 168.

49 М.П. Погодин. Цит. соч., с. 258.

История России в XIXвеке (далее ИР), М., 1907, вып. 6, с. 446.

Bruce Lincoln. Nicholas I, Emperor and Autocrat of All Russias, Northern Illinois Univ. Press, 1989.

новители баланса» никакими особенными историографическими от­крытиями, которые давали бы основание оспорить единодушный при­говор самых наблюдательных современников Николая, человечество в конце XX века не осчастливили. Почему происходит это в России, на­верное, объяснимо. Разочарование в реформах и, в первую очередь, резкое падение престижа и общественного положения интеллиген­ции; распад четырехсотлетней империи и утрата сверхдержавного ста­туса — все это каким-то образом отнесено многими на счет «космопо­литической» политики Горбачева и Ельцина, т. е. попытки примирения с Европой. Или, как выражался А.А. Зиновьев, «позорной капитуляции Родины» перед Западом.52 А поскольку в некотором роде напоминает эта политика аналогичный курс Александра I, то круто националисти­ческий, антиевропейский поворот его преемника вырастает вдруг в некий судьбоносный исторический урок, который следует усвоить России в XXI веке, чтобы «подняться с колен».

Правда, кончился этот антиевропейский поворот крымской катаст­рофой и какразтой самой «позорной капитуляцией» перед Западом, на которую жаловался Зиновьев. К сожалению, это печальное обстоя­тельство ускользает от внимания «восстановителей баланса». Стран­ным образом толкуется оно не как неизбежное последствие московит- ской революции в Петербурге, но как результат «последнего колони­ального похода всей Европы на Россию» (В.В. Ильин).53 Или, еще выразительнее, «европейского заговора против России» (В.В. Кожи- нов).54 Только вот почему такой «европейский заговор против России» возник именно при Николае, объяснить они не могут. Как и то, почему ничего подобного не возникло в Европе ни при Екатерине, ни при Александре» не могут тоже.

Безусловно, мотивы «восстановителей баланса» могут быть сложнее, выглядят они в таком тезисном изложении. И мы тот­час это увиДим, едва приступим к более или менее подробной их экспозиций- Начнем с историографии западной. Просто потому, что здесь у нас преимущество: сравнительно недавно вышло второе из­дание книгИ Линкольна, специально посвященной этому предмету.

А.А. Зиновьев, ^эпад, М., 1995. с. 6.

В.В. Ильин, реформы и контрреформы в России, м., 1996, с. 49.

В.В. Кожи нов. ^к>тчев„ М., 1988, с. 336.

Начинает автор без обиняков. Он тоже считает николаевскую Россию загадкой — только историографической. В частности пото­му, что, будучи временем, когда страна, по его мнению, «вступила на путь экономического прогресса и внутреннего успокоения», опи­сывают ее до сих пор историки по какой-то причине как эпоху «интеллектуального притеснения, тирании и произвола».55Линкольн уверен, что разгадал причину этой ошибки. Оказывает­ся, она просто «следствие ударения на русском радикализме, которое делали как советские, так и западные историки. В результате боль­шинство исследований посвящено было интеллектуалам-диссиден­там... и мы смотрели на этот период глазами кого-нибудь вроде Алек­сандра Герцена... или с точки зрения таких людей, как И.И. Панаев и В.Г. Белинский». Да, для этих людей «апогей самодержавия и в са­мом деле был ужасным временем». Но, с другой стороны, ведь и «лю­бой исторический период выглядит жестоким и притеснительным для диссидентов, выступающих против установленного порядка».56Между тем «для многих в России это было время, на которое они впоследствии смотрели с ностальгией, время, когда все было определенно и жизнь предсказуема. Для тех, кто был хоть сколь­ко-нибудь заинтересован в существующем порядке, эта стабиль­ность была очень желанна».57 Не зря же «многие в России восхища­лись Николаем, даже благоговели перед ним». Именно поэтому и ставит перед собою автор цель «восстановить баланс в пользу Ни­колая».58 И, естественно, обязательная оговорка: «Конечно, это не апология строгого, иногда жестокого императора. Я просто попыта­юсь показать его таким, каким видели его современники, поместить его и его политику в более сбалансированную историческую пер­спективу». В конце концов, повторяет автор, «царствование Нико­лая было хорошим временем для многих в России».59

Имея в виду, что книга Линкольна писалась на исходе брежне- визма, когда советские диссиденты были в центре внимания запад-

55 Bruce Lincoln. Op. cit., p.9.·56 Ibid.

Ibid., p. 151.

Ibid., p. 9.

Ibid., p. 151-152.

ной публики, такое открытое предпочтение благоговеющих «мно­гих» диссидентским свидетельствам совершенно явственно звучало как вотум недоверия этим свидетельствам. Так неожиданно пере­плелись академические мотивы с откровенно политическими.

Нечего и говорить, что в России переплетение это еще очевид­нее. Сколько я знаю, однако, никто из российских историков не от­важился покуда написать, подобно Линкольну, дерзкую книгу, спе­циально посвященную «восстановлению баланса в пользу Нико­лая» (как, впрочем, и в оправдание Ивана Грозного или Сталина). Но свидетельств этой тенденции более чем достаточно в отечествен­ной литературе.

Например, Б.Н. Миронов в недавней «Социальной истории России» тоже, подобно Линкольну, не возражает против описания николаевской Московии как «эпохи просвещенного абсолютиз­ма».60 Не возражает, несмотря даже на то, что, согласно не оспорен­ному автором заключению С.М. Соловьева, именно просвещение стало при Николае «преступлением в глазах правительства». А уж имея в виду свидетельство такого авторитетного наблюдателя, как А.В. Никитенко, что «просвещение застывает, цепенеет, разлагает­ся», взгляд Миронова становится и вовсе загадочным. (Впрочем, су­дя по списку использованной в его монографии литературы, ни «За­писок» Соловьева, ни «Дневника» Никитенко он просто не читал).

Но окончательно переходит Миронов в ряды «восстановителей баланса», когда, по сути повторяя Линкольна, выступает в защиту николаевской бюрократии. Он тоже полагает, что в тогдашней Рос­сии «закон нарушался главным образом в отношении нелояльных к власти лиц, но в отношении простых обывателей, составлявших около 99 % всего населения, он, как правило, соблюдался»61 И то­же винит в «нарушении баланса» русскую литературу. «Сделанные выводы вступают в противоречие с распространенным в историчес­кой литературе мнением о как бы врожденной некомпетентности, коррумпированности русской бюрократии, ее злоупотреблениях и несоблюдении законности... Одними из важных, если не главных, источников такого мнения до сих пор являются художественная ли-

Б. Н. Миронов. Социальная история России периода империи, М., 1999, т. 2, с. 148. Там же, с. 171.

тература и публицистика».62 Я прошу читателя запомнить эти слова, мы еще не раз к ним вернемся.

Сейчас скажу лишь, что Миронов идет куда дальше осторожного Линкольна, откровенно обвиняя в сознательном искажении светло­го образа николаевской бюрократии не одних Панаева с Белин­ским, а практически всю русскую классику:

«Н.В. Гоголь, П.И. Мельников-Печерский, М.Е. Салтыков-Щедрин, А.И. Герцен, А.В. Сухово-Кобылин и другие классики создали впечат­ляющий, но отрицательный портрет российского чиновника. Мне ка­жется, что писатели и современники намеренно преувеличивали не- достатки русской бюрократии по той простой причине, что их цель... состояла в том, что бы опорочить ее и косвенно дискредитиро­вать верховную власть. Это был способ борьбы образованного обще­ства с самодержавием, которая активно началась при Николае I».63