— Лично я, товарищ старший лейтенант, — вспыхнула Сильва, — действием наш флот не оскорбляла. Мы просто проявили маленькую спортивную хитрость. А по вашей логике, с моряками и в волейбол рискованно играть — можно выиграть.

И вот теперь Скалодуб напомнил об этой истории.

— Я не оправдываю курсанток, — очень вежливо заметил комиссар, — но хочу напомнить, что ваша политическая аттестация этого эпизода была слишком эмоциональной.

Воскова и Вишнякова получили по взводу.

Война развивалась стремительно. И ребята, о «морзянке» читавшие только в детективных повестях, должны были очень быстро стать виртуозами в приеме и передаче до ста–полутораста знаков в минуту — цифр и букв, русских и латинских…

С завистью смотрели инструкторы, как их лучших учеников быстро экзаменует полковник из штаба партизанского движения — человек, которого они уже знали и который любил повторять:

— Не набьете руку здесь — там набьют вам.

У него было безошибочное чутье на кандидатов. В этот заезд он отобрал большую группу.

Подруги отчего-то загрустили. Посмотрели друг на друга и, «чтоб не дразнить мечты», разошлись.

Несколько раз Сильва останавливалась у кабинета Кардова, все ждала: он выйдет. Не вышел. Она постучала.

— Докладывает инструктор Воскова…

Он сидел за столом, просматривал списки, устало сказал: — Уже знаю. Уедут и ваши. Очень трудные места.

Ее молчание насторожило. Поднял взгляд, что-то понял.

— Возможно, вам будет интересно. Я уже третий рапорт подал с просьбой — в действующую. Отказ по всем инстанциям: «Ваша работа остро необходима Ленфронту». Я вас не задерживаю, товарищ инструктор.

Вернулась в спальню. Ее окружили девчата, затормошили.

— Кто из нас уезжает? Знаешь? Скажи…

Тихо ответила:

— Предсказательница сегодня выходная.

Легла на свою койку.

Кто-то разлил по стаканам компот, кто-то предложил выпить «за тех, кто исчезнет ночью».

— Лена, тост! — раздались голоса.

— Я лучше вам спою на дорожку, — сверкнула улыбкой Лена.

— Сильва, тост! — проскандировали они. — Сильва, тост!

Сильва встала, взяла со стола стакан, высоко его подняла:

— Дорогие мои девочки! Если когда-нибудь в жизни мне было очень тепло и приятно, то это именно теперь. Сколько бы вы ни делали вступлений в самостоятельную жизнь, но шаг в самостоятельную жизнь вы делаете первый. Пусть же он будет удачливый, ведь то, перед чем стоите вы, это шаг в будущее ваше и нашей Родины. За вас, девочки, за величие вашей души. — Пригубила и попросила: — Теперь — песню. Хотя, — засмеялась, — Скалодуб услышит… Не отстучать ли ее лучше по «морзянке»?

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. ДВЕ ТАЙНЫ ОЗЕРА РАЗЛИВ

И Восков, и Грядинский чувствовали, что Зоф чего-то недоговаривает, но секретарь большевистского райкома, как видно, не собирался посвящать их в свои соображения.

— И не такие крепости брали, — пошутил Семен, входя через несколько дней в комитет и усаживаясь напротив Вячека. — Выкладывай.

— Товарищ Восков, — маленький, смуглолицый Вячеслав выскочил из-за стола и забегал от стола к двери. — Цека и Пека^[18] нам сообщают все, что нам нужно знать. Пожалуйста, Семен, без лишних вопросов. — Взял со стола газету. — Кадеты называют нас «Сестрорецкой республикой». Я полагаю, это не оскорбление, а признание нашей силы. Но только силы нужно пока поберечь.

— Что это ты так осторожничаешь, Вячек?

Зоф скупо улыбнулся.

— Это из той же серии вопросов. Учти только, Восков, что Керенский июльских дней нам не простит.

Да, Керенский вряд ли забыл, что, когда солдаты и рабочие Питера потребовали разгона Временного правительства, сестрорецкие оружейники присоединились к ним. Молодой отряд заводских красногвардейцев, сколоченный Восковым и Грядинским, занял вокзалы, телефонную станцию, почту. На расстрел июльской демонстрации сестроречане откликнулись мощной забастовкой. Временщики искали лишь повод для вооруженного вмешательства.

Восков с головой ушел в завкомовские заботы. Приходили к нему по самым разным делам. Он сидел в своей обычной позе, широко расставив на столе локти и прижав пальцы к вискам, глядя прямо в глаза собеседнику с неизменной, ободряющей человека улыбкой.

— Ясно, — сказал он директору детского приюта. — Мебель детишкам нужна, и обязательно новая. Пойдите в столярку.

— Семен Петрович, вы бы столярам записочку написали.

— А вот это уже лишнее. Они любят ребятишек не меньше меня.

Он был очень обрадован, что его столяры проявили сознательность. Как-то заскочил в приют и даже посидел на детских стуликах.

К нему пришла молоденькая девушка.

— Подносчица я, — говорила скороговоркой. — А он слесарь. Замуж зовет, а я не знаю, идти али не идти. Семен Петрович, чего ему сказать?

Восков дернул себя за ухо, вздохнул:

— Труднее дела еще сегодня не было. Парень он хороший, наш, я его знаю. Любишь?

— Ага.

— Тогда выходи за него. Книги или газеты читаешь?

— Н… некогда.

— Как выйдешь замуж — начни читать. А то он разлюбит. Он парень сознательный, я его знаю.

Она убежала счастливая, и он был доволен, что помог.

Неожиданно к нему заявился Кондратий Емельянов, семиклассник из коммерческого училища.

— Вы, товарищ Восков, объездили весь мир, помогите разобраться. Буза в школе. Начальство занятия срывает, над рабочими издевки строит. Мы супротив них, я и Ленька Шушпанов, так нас же и травят, саботажники проклятые.

Восков не забыл этого дела и пригласил в ревком директора.

— Послушайте, господин статский советник, — сказал он кратко. — Геометрические фигуры учите ребят строить по Евклиду или Пифагору, и тут мы не вмешиваемся. Но мозги им тухлятиной не засоряйте.

Егоров язвительно спросил:

— Позвольте поинтересоваться, что-с кончили?

Семен ответил с улыбкой:

— Начальную школу и высшую жизненную — по борьбе с вашим братом. Может быть, мне самому побывать у вас на уроке, господин статский советник?

Егоров смешался, попросил время подумать. Потом Восков узнал, что Кондартий и Леонид крепко поговорили с учащимися, и саботаж им удалось сорвать. Встретив позднее Шушпанова на прогулке, он сказал ему: «Слышал о тебе, Леонид. Надумаешь к нам в партию — буду рекомендовать». Через несколько месяцев так и случилось.

На Сестрорецк надвигались события посерьезнее. Начало охотничьего сезона весельчаки ознаменовали ночной пальбой из берданок. Черносотенный «Петроградский листок», ссылаясь на очевидцев-дачников, живописно расписал начало «вооруженного мятежа» в Сестрорецке. Случай был удобный, и Керенский бросил на подавление несуществующего мятежа карательную экспедицию в составе юнкеров и казаков из «дикой дивизии». Командовать ими он поручил своему любимцу капитану Гвоздеву, который копировал Керенского и внешне и истеричностью речей. Оружейников предупредил дежурный телефонист.

…Медленно, во тьме, пересекают лодки широкую чашу Разлива. Ночь выдалась облачной, и только изредка, когда высветляется клочок неба, можно заметить с берега силуэты людей, сидящих на веслах. Грести тяжело, груз весомый: винтовки, патроны и даже пишущая машинка и гектограф. Все, что накопили за эти месяцы рабочие Сестрорецка, готовясь к восстанию, нужно успеть укрыть. На веслах Восков, Андреев, их товарищи по завкому, по большевистскому комитету. Оружие закапывают во дворах верных людей, на Угольном острове, а кое-что — в саду генеральской дачи, которая вряд ли заинтересует карателей.

Уже под утро Семен приходит в райком. Зоф в этот «неприемный» час на месте.

— Успели, Семен?

— Успели, Вячек, Разлив не выдаст тайны.

— Молодцы. Но есть еще одна тайна, Семен. — Зоф дружески сжимает его руку. — Ты согласен, что еще не пробил час восстания и мы должны сжать губы и вытерпеть, выстоять?

— Согласен.

— Даже если они будут обыскивать, грозить, издеваться?

— Слушай, — сердито говорит Семен, — всему есть предел.