Председательствующий дает слово лидеру большевиков. Грохотом аплодисментов встречается появление на трибуне Ленина. Словно защищаясь от этого шума, который мешает сейчас сосредоточиться на очень важной для него мысли, оратор легонько поднимает вверх руку с набросками речи, и зал медленно стихает.

Первая же фраза, которую он произносит очень и очень спокойно, настораживает зал. Слушатели должны понять, сколь опасна для революции разруха.

— Катастрофа неслыханных размеров! — посылает он в зал импульс, который должен пробудить, заставить задуматься, мобилизоваться.

В чем же спасение? Владимир Ильич с легким сарказмом цитирует некоторых ораторов. Может быть, в создании учреждения с преобладанием капиталистов и чиновников? По рядам прокатывается смешок. А в зал летит второй импульс:

— Путь к спасению от катастрофы лежит только в установлении рабочего контроля за производством и распределением продуктов.

Он слегка наклоняется вперед.

— Теперь все много говорят о контроле, — иронически говорит Ленин, и делегаты знают, кому готовится удар, — даже люди, которые раньше при слове «контроль» готовы были кричать «караул», теперь признают, что контроль необходим.

В боковой ложе — шумок: кому-то не по вкусу…

— Но посредством этого общего слова «контроль» его фактически хотят свести на нет.

Ленин поворачивается к креслам, где сидят его оппоненты, во взгляде его — легкий прищур.

— Резолюция товарища Авилова проникнута полным забвением классовой позиции… — В ленинских интонациях нарастают суровость, сдержанный гнев. — Он выдвигает расплывчатую форму контроля промышленности «государственной властью» при участии широких слоев демократии. Но коалиционное правительство, в которое входят теперь «социалисты», — это слово он произносит с презрительной снисходительностью, — ничего еще не сделало в смысле осуществления этого контроля.

Резким движением он выбрасывает вперед ладонь, как бы приглашая еще раз положить на нее и взвесить деяния лиц, пробравшихся к власти.

— Почему наше новое коалиционное правительство, в которое входят теперь и «социалисты», — теперь уже откровенное презрение, — в течение трех месяцев не осуществило контроль, и не только не осуществило его, но в конфликте между горнопромышленниками юга России и рабочими правительство открыто стало на сторону капиталистов?

«Большевик должен владеть фактами, — говорит себе Восков, стараясь запомнить и ленинские интонации, и логику ленинской мысли. — Факт и обобщение. Факт и обобщение».

— Буржуа лгут, — раздается с трибуны, — выдавая за «контроль» государственно-планомерные меры обеспечения тройных, если не десятерных, прибылей капиталистам.

Он усмехается — они заслонились газетами.

— Государство наше сейчас, — продолжает свои удары Владимир Ильич, — есть государство хищничающих капиталистов. Этому государству, — подчеркивает он, — сдать дело борьбы с «хищничеством» капиталистов — значит бросить щуку в реку.

Взрыв смеха в зале. Смеется и Ленин, глаза его щурятся, искоса он бросает взгляд в сторону газет: недвижимы.

— Резолюция Авилова, — деловито подводит итог Ленин, — начавшая с того, что обещала дать все, закончила тем, что в сущности все предлагает оставить по-старому. Во всей его резолюции, — досадный взмах рукой, — нет и тени революционности. — На секунду задумывается и выдвигает свою формулу: — Регулирование и контроль не класса капиталистов над рабочими, а наоборот — вот в чем суть.

Делегациям уже роздан проект резолюции большевиков.

— Чтобы контроль над промышленностью действительно осуществлялся, он должен быть, — голос оратора поднимается, — рабочим контролем, чтобы во все ответственные учреждения входило большинство рабочих и чтобы администрация отдавала отчет в своих действиях перед всеми наиболее авторитетными рабочими организациями.

Зал реагирует бурно, шумно, всплесками.

— К делу, к делу! — весело заканчивает Ленин. — Поменьше отговорок, поближе к практике! Оставлять ли нетронутыми прибыли по военным поставкам, прибыли в размере пятисот процентов и тому подобное, да или нет? Оставлять ли в неприкосновенности коммерческую тайну, да или нет? Давать ли рабочим возможность контроля, да или нет?

— Давать! — выкрикнул Восков, и зал повторил: «Давать!».

Ленин собирает записки, весело смотрит в зал, уже собирается уйти, но — еще один взгляд в сторону меньшевиков, и чувствуется, что ему нужно нанести последний удар, прежде чем он уступит трибуну.

— Добивайтесь, товарищи рабочие, — твердо говорит он, — действительного контроля, а не фиктивного, и все резолюции и предложения такого фиктивного бумажного контроля самым решительным образом отметайте.

Эти проницательные слова делегаты повторят на заводах, в цехах, в мастерских, донесут их до «медвежьих углов» России, пройдут с ними фронтами гражданской войны и первых строек молодой республики. А сейчас 573 из них тянут руки ввысь за ленинский проект резолюции, и только тринадцать, пряча взгляды от соседей, голосуют за меньшевистскую трактовку «контроля» и тем самым за доверие Временному правительству.

Восков чувствовал себя, как на празднике. Сражение, происходившее здесь, было его стихией. Азартно беседуя с текстильщиками у одного из громадных окон бокового коридора, он и не заметил, как из группы проходивших людей отделился Свердлов, подошел, положил ему руку на плечо:

— Не горячись, Семен Петрович. Сбереги жар для Сестрорецка. — И обратился к своему спутнику: — Владимир Ильич, это и есть товарищ Восков.

— Слышал, слышал. — Ленин крепко пожал руку Воскову. — Кажется, это вы, товарищ Восков, руководили бруклинской стачкой в шестнадцатом году? И недурно руководили. Ваши впечатления о сестрорецких рабочих? У вас есть возможность сравнивать. Как вы оцениваете их революционные качества?

— Крайне высоко, Владимир Ильич. С ними можно идти до конца.

— Рад, очень рад. За наш питерский пролетариат и за ваших сестроречан, в частности. А скажите, товарищ Восков, по вашему мнению, рабочие Сестрорецка разберутся в двух точках зрения на контроль за производством?

— Отлично разберутся, Владимир Ильич. Они жизнью учены. И мы им всячески поможем в этом.

— Жизнью учены? Так, так.

Ленин на короткое время задумался.

— А теперь хорошенько подумайте и тогда ответьте, пожалуйста. Яков Михайлович говорил, что вы довольно остро поставили у себя в завкоме вопрос о производстве винтовок. Не собираемся ли мы таким образом поддерживать оборонческие позиции коалиционного правительства?

— Трехлинеечки для другой надобности, — весело отозвался Восков.

— Так, для другой, стало быть? — Из глаз Ленина заструился смех. — А эту другую надобность понимают все ваши товарищи? Можете ли вы уверить нас, что в случае такой надобности мы, большевики, сумеем опереться на фабзавкомы, как на передовую организацию рабочих? Ведь организация эта молодая, совсем молодая..

Восков посмотрел на Свердлова в поисках поддержки.

— Нет, нет, я не Якова Михайловича спрашиваю, — и опять глаза Ленина смеялись, — я спрашиваю председателя солидного фабзавкома.

Восков провел рукой по лицу.

— Фактов для обобщения пока маловато. Но сердцем чувствую…

— Сердцем, а также чутьем подпольщика и любителя острых схваток с буржуазией, — подзадорил его Ленин.

Семен широко улыбнулся.

— С таких позиций легче делать прогнозы, Владимир Ильич. Лично я очень верю в революционную стойкость фабзавкомов.

— С такой определенностью руководить легче, — засмеялся Ленин, увлекая за собой Свердлова, и уже издали громко сказал: — Значит, стоило, товарищи, вступить в сражение за фабзавкомы.

И, рассказывая о впечатлениях этих дней сначала в своем заводском комитете, потом на шеститысячном собрании оружейников и в цехах, Восков повторял простые и убедительные ленинские слова:

— Добивайтесь, товарищи, действительного контроля, а не фиктивного, бумажного.