Нет смысла начинать этот грязный эксперимент только для того, чтобы установить какую-то другую идеологию, как это происходит только потому, что кто-то так сказал. Формализм, как мы увидим, – это идеология, разработанная фанатами для других фанатов. Это не комплект. Она не идет с батарейками. Вы не можете просто вставить ее. В лучшем случае, это грубая отправная точка, чтобы помочь вам создать свою собственную идеологию DIY. Если вам неудобно работать с настольной пилой, осциллографом и автоклавом, формализм не для вас.
Она гласит:
Основная идея формализма заключается в том, что главной проблемой в человеческих делах является насилие. Цель состоит в том, чтобы разработать способ взаимодействия людей на планете удивительно ограниченного размера без насилия.
Особенно организованного насилие. Хороший формалист считает, что, помимо организованного насилия над людьми, все другие проблемы – бедность, глобальное потепление, моральный распад и т. д. и т. д. и т. д. – в основном незначительны. Возможно, как только мы избавимся от насилия, мы можем немного беспокоиться о Моральном Разложении, но, учитывая, что организованное насилие убило пару сотен миллионов человек в прошлом столетии, тогда как Моральный Разложение дало нам «American Idol», я думаю, что приоритеты довольно ясны.
Фишка в том, чтобы смотреть на это не как на моральную проблему, а как на техническую проблему. Любое решение, которое решает проблему, является приемлемым. Любое решение, которое не решает проблему, не является приемлемым.
Например, существует существующая идея под названием пацифизм, часть общего прогрессивного набора, которая претендует на решение проблемы насилия. Насколько я понимаю, идея пацифизма заключается в том, что если мы с вами не можем быть жестокими, то все остальные не будут жестокими тоже.
Я не сомневаюсь, что пацифизм эффективен в некоторых случаях. В Северной Ирландии, например, это, кажется, неплохая вещь. Но в этом есть своего рода логика «сотой обезьяны», которая постоянно ускользает от моего линейного западного разума. Меня поражает, что если все являются пацифистами, а затем один человек решает не быть пацифистом, он в конечном итоге правит миром. Хм.
Еще одна трудность заключается в том, что определение «насилия» не так очевидно. Если я осторожно освобожу тебя от твоего кошелька, а ты гонишься за мной со своим Глоком и заставляешь меня умолять меня вернуть его, кто из нас совершает насилие? Предположим, я говорю, ну, это был ваш кошелек, но теперь это мой кошелек?
Это предполагает, по крайней мере, что нам нужно правило, которое говорит нам, чей кошелек – чей. Насилие – это то, что нарушает правило или заменяет его другим правилом. Если правило ясно, и все следуют ему, насилия не происходит.
Другими словами, насилие означает конфликт плюс неопределенность. Пока в мире есть кошельки, конфликт будет существовать. Но если мы сможем устранить неуверенность – если есть однозначное, нерушимое правило, которое заранее сообщает нам, кто получает кошелек, у меня нет причин просунуть руку к вам в карман, а у вас нет причин бежать за мной, устраивая дикую стрельбу в воздух. Ни одно из наших действий по определению не сможет повлиять на исход конфликта.
Насилие любого размера не имеет смысла без неопределенности. Рассмотрим войну. Если одна армия знает, что проиграет войну, возможно, по совету какого-то непогрешимого оракула, у нее нет причин сражаться. Почему бы не сдаться и не покончить с этим?
Но это только умножило наши трудности. Откуда все эти правила? Кто делает их нерушимыми? Кто станет оракулом? Почему кошелек «твой», а не «мой»? Что произойдет, если мы не согласны с этим? Если для каждого кошелька есть одно правило, как все могут их запомнить? И предположим, что это не ты, а я, кто получил Глок?
К счастью, великие философы потратили много долгих часов на размышления об этих деталях. Ответы, которые я даю вам, принадлежат им, а не мне.
Во-первых, один разумный способ создать правила состоит в том, что вы связаны правилом, если и только если вы согласны с ним. У нас нет правил, которые сделаны где-то богами. То, что у нас есть, на самом деле вовсе не правила, а соглашения. Конечно, согласиться с чем-то, а затем, по вашему усмотрению, перестать соглашаться с этим, является хамством. Фактически, когда вы заключаете соглашение, само соглашение вполне может включать последствия такого безответственного поведения.
Если вы дикий человек и вы не согласны ни с чем – даже с тем, что вы не будете просто случайно убивать людей на улице – это нормально. Иди и живи в джунглях или что-то в этом роде. Не ожидайте, что кто-нибудь разрешит вам ходить по их улице, так же, как они не допустят, скажем, белого медведя. Не существует абсолютного морального принципа, согласно которому белые медведи являются злом, но их присутствие просто несовместимо с современной городской жизнью.
Мы начинаем видеть здесь два вида соглашений. Есть соглашения, заключенные с другими конкретными лицами – я согласен покрасить твой дом, ты согласен заплатить мне. И есть соглашения типа «Я не буду никого убивать на улице». Но действительно ли эти соглашения отличаются? Я так не думаю. Я думаю, что второй тип соглашения – это просто ваше соглашение с тем, кто владеет улицей.
Если у кошельков есть владельцы, почему у улиц не должно быть владельцев? У кошельков должны быть владельцы, очевидно, потому что в конечном итоге кто-то должен решить, что происходит с кошельком. Он у тебя в кармане или у меня? Улицы остаются на месте, но еще предстоит принять много решений – кто прокладывает улицу? Когда и почему? Разрешено ли людям убивать людей на улице или это одна из тех улиц, где нельзя убивать? Как насчет уличных торговцев? И так далее.
Очевидно, что если мне принадлежит 44-я улица, а вам 45-я и 43-я, возможность сложных отношений между нами становится нетривиальной. А сложность стоит рядом с двусмысленностью, которая стоит рядом с неопределенностью, и снова появляются Глоки. Таким образом, в действительности, мы, вероятно, говорим больше о владении не улицами, а более крупными, более четко определенными единицами – возможно, кварталами или даже городами.
Владеть городом! Это было бы круто. Но это возвращает нас к проблеме, которую мы полностью пропустили, а именно, кому что принадлежит. Как мы это решаем? Я заслуживаю владеть городом? Я достоин? Я думаю, что да. Может быть, вы могли бы сохранить свой кошелек, а я мог бы получить, скажем, Балтимор.
Существует такая идея, называемая социальной справедливостью, в которую многие люди верят. На самом деле это понятие довольно универсально. Это говорит нам о том, что Земля маленькая и имеет ограниченный набор ресурсов, таких как города, которые мы все хотим иметь так много, как это возможно. Но у нас всех не может быть по городу или даже улице, поэтому мы должны делиться поровну. Потому что все люди равны, и никто не равнее других.
Социальная справедливость звучит очень хорошо. Но у нее есть три проблемы.
Одной из них является то, что многие из этих приятных вещей не сопоставимы напрямую. Если я получу яблоко, а ты апельсин, мы равны? Можно спорить на эту тему – возможно, с Глоксом.
Во-вторых, даже если все начинают с равного положения во всем, все люди все равно разные с разными потребностями, навыками и т. д., и концепция собственности подразумевает, что если у вас есть что-то, вы можете передать кому-то другому, вряд ли все останутся равными. Фактически, это в принципе невозможно: объединить систему, в которой соглашения остаются согласованными, с системой, в которой равенство остается равным.
Это говорит нам о том, что если мы попытаемся обеспечить постоянное равенство, мы, вероятно, можем ожидать постоянного насилия. Я не большой поклонник «эмпирических данных», но я думаю, что этот прогноз довольно хорошо соответствует действительности.
Но три, то есть настоящий убийца данной концепции, так сказать, это то, что мы на самом деле не создаем здесь абстрактную утопию. Мы пытаемся исправить реальный мир, который, если вы не заметили, крайне испорчен. Во многих случаях нет четкого соглашения о том, кому что принадлежит (Палестина, какая-нибудь?), но большинство хороших вещей в мире, похоже, имеют довольно определенную цепочку контроля.
