Вы ценный сотрудник, но всё ещё не завели себе страничку на сайте лицея. Очень прошу вас найти время и помочь нам реализовать этот проект в жизнь.

Прежний Пал Тиныч скромно кивнул бы и пошёл за помощью к учительнице информатики – Оксане Павловне, которая просила звать её просто Окса (имя, с точки зрения историка, больше подходившее реке, а не женщине). Новый Пал Тиныч, находившийся в эпицентре заговора, усмехнулся. Что это, как не ещё одна часть хитроумного плана – все мы должны быть на виду: учителя, родители, дети. За нами давно не надо шпионить, не надо тратить денег на агентскую сеть и вербовку – мы успешно следим за другими и охотно доносим сами на себя. Например, Диана как одержимая ежедневно отчитывалась в своих аккаунтах – что ела, где была, с кем встречалась. Публикации сопровождались фотографиями и ссылками, а потом Диана бдительно отслеживала – кому понравилось, сколько человек оставили комментарии, кому понравились комментарии и так далее… Вася МакАров называл таких, как Диана, «тэпэшками», но когда Пал Тиныч попросил его расшифровать это понятие, совсем не по-Васиному стушевался. Совсем, значит, неприличное слово.

У историка же по сей день не было своей странички – он даже адрес электронный завёл только после того, как Юлия Викторовна пригрозила ему штрафом:

– Как родители должны с вами связываться, Пал Тиныч?

Тогда он завёл адрес и действительно получал иногда письма с вопросами «Что задано по истории?» и, самое ужасное, с поздравительными виршами от учительницы литературы. Вирши были длинные, хромые, лишние слоги торчали из строк, как невыполотые сорняки на грядке, – а литераторша была обидчива и на другой день обязательно спрашивала, получил ли Пал Тиныч стихотворную открытку ко Дню защитника Отечества? И как ему?

Второго сентября Пал Тиныч пошёл после уроков не в буфет, где обедала Окса и её приятельницы – литераторша, химичка, англичанка, – а в школьный двор. Он знал, что справа в кустах, за гаражами, подальше от всевидящего ока водителей, терпеливо высматривающих каждый «своего» пассажира, курят Миша Карпов и его гончие псы. МакАров их обычно чурался, но в этот день тоже оказался рядом – как раз пытался прикурить.

– У меня к вам разговор, друзья, – сказал историк.

– А за сиги ругать не будете? – удивился Карпов.

– Буду, – обещал Пал Тиныч, – но в другой раз.

Миша достал из кармана коробочку «Тик-така», потряс ею над каждой ладонью, после чего Пал Тиныч, как крысолов, вывел детей из кустов.

– Иван, жди меня, – велел Карпов водителю, сидевшему за рулём очень новой и очень красивой машины – марка её была Тинычу неведома. Его автомобильное развитие, а главное, интерес к подобным вещам остановились где-то на стадии «жигулей», в раннем детстве.

Пятидесятилетний на вид Иван послушно кивнул. Он был маленький и краснолицый – голова над рулём, как на блюде.

– Вы куда это? – возмутилась Даша Бывшева. Она и Крюковы как раз завершили обед – на траве, под ногами у них валялась гора конфетных обёрток и три баночки из-под колы.

– Если уберёте за собой это свинство, можете пойти с нами, – сказал историк, не оборачиваясь.

Сзади сначала зашуршало, потом затопало – гарпии неслись следом, заинтригованные.

Класс ещё не успел разъехаться, Пал Тиныч собрал почти всех в своём кабинете и спросил:

– Кто из вас знает, кем был Макбет?

– Это герой Лескова, – предположила отличница Катя Саркисян.

Пал Тиныч вздохнул. Всё это будет значительно сложнее, чем ему казалось. И зря, наверное, он пошёл с Шекспира. Ещё и с Макбета.

– Входят три ведьмы, – начал Пал Тиныч. Дети молчали, слушали, но не так, как Артём. Катя Саркисян была очень вежливой и не хотела перечить учителю. Остальные мучились, скучали, даже Вася смотрел на историка каменными глазами. Пал Тиныч волновался, забывал детали – получалась не высокая трагедия, но повесть, которую пересказал дурак.

– Зачем вы нам это рассказываете? – спросил еврейский атлет Голодец в том месте, где явился призрак Банко.

А Вася, предатель, стал издеваться, изображая:

– Я призрак Сбербанка!

Пал Тиныч ничего не ответил ни ему, ни Голодцу – рассказывал дальше, и постепенно к нему вернулась память. Целыми строками:

– Это к ЕГЭ, что ли? – осенило практичного Голодца.

Но Пал Тиныч не ответил – он всё тащил и тащил детей за собой во тьму Шотландии, где королева не может смыть с рук кровавые пятна.

Про пятна понравилось даже Карпову.

– Так-то нормально, – снизошёл он. – А зачем нам это, Пал Тиныч?

Лишь после финальных слов Пал Тиныч объяснил – он теперь будет каждый день рассказывать седьмому какую-то историю. Про ад, например. Или про белого кита. Хотят они про белого кита?

– Лучше про белого китайца, – пошутил Вася МакАров, и Тиныч опять не понял, о чём речь.

Седьмой «А» ушёл в недоумении. Вася задержался рядом со столом учителя и почему-то шёпотом спросил:

– Полтиныч, я знал, кто такой Макбет. Но если бы признался при этих быдлах – они бы меня затралили.

– Я понимаю, Вася. Не переживай.

Пал Тиныч и раньше усложнял свои уроки – он давал русскую историю, которая шла по программе, параллельно с европейской. Ему хотелось, чтобы у детей было объёмное представление – три дэ, как сказал бы Вася. Теперь же он превращал каждую встречу с детьми в ликвидацию чёрных дыр и белых пятен – по крайней мере, в седьмом, своём экспериментальном, как он его называл про себя, классе. Он старался впихнуть им в головы всё, что упало с корабля – и пошло на корм рыбам. Все ценные знания, принесённые в жертву самодеятельности, тестам, Интернету и заговору – или, по крайней мере, то, что он мог рассказать.

– Всё это есть в Сети, – недоумевал Голодец, но Миша Карпов, которому чрезвычайно понравился Данте в вольном пересказе Пал Тиныча, заткнул его встречным вопросом:

– А ты, Гошан, будешь читать это в Сети?

Пал Тиныч освоил наконец, на радость директрисе, интерактивную доску и показывал семиклассникам репродукции великих картин – группировал не по мастерам, а по сюжетам, чтобы было интереснее. И понятнее.

– Рождество, видите? Младенец Иисус в яслях. Да, Вася, это тоже называется ясли. И обратите внимание – вместе с Марией, Иосифом, пастухами или волхвами (это волшебники, Вася) на каждой картине – осёл и бык.

Электронная указка тычет в Боттичелли, Дюрера, Брейгеля-старшего и художника, чьё имя звучит как у голливудского актёра – Ханс Бальдунг Грин. И вправду, всюду эта парочка – осёл и бык. Зачем они здесь?

– Это мы зачем здесь? – продолжал сердиться Голодец, и Карпову пришлось швырнуть в атлета учебником истории. Попал!

– Я думаю, – почему-то шёпотом сказала Соня Голубева, – что осёл и бык на этих картинах – для уютности.

– Почти! – возликовал Пал Тиныч. – Они согревали своим дыханием младенца.

– А почему она вообще в таких условиях рожала? – строго спросила одна из Крюковых, кажется Настя.

Пал Тиныч начал рассказывать про царя Ирода, показал Гвидо Рени, Ди Джованни – избиение младенцев. Большой серьёзный заговор, в который поверил один лишь Иосиф.

Дети молчали, Вася подбрасывал в воздухе карандаш – он всегда что-то подбрасывал, говорил, это помогает ему думать. Он даже на физру ходил с карандашом, и Махалыч боялся, что кто-то из детей напорется на него глазом.

– Жалко младенцев, – всхлипнула вдруг Даша Бывшева.

А Даша Крюкова подошла к Пал Тинычу, когда он уже отпустил весь класс, и спросила шёпотом:

– А дальше что было?

– Ты знаешь, Даша, что было дальше. Иисуса Христа распяли. Убили.

– Так этот Ирод его всё-таки нашёл? – гневно вскрикнула девочка, и Пал Тинычу вдруг стало стыдно, что он считал её гарпией.