Литмир - Электронная Библиотека
Литмир - Электронная Библиотека > Петрушевская Людмила СтефановнаКурчатова Наталия
Аксёнов Василий Иванович
Евдокимов Алексей Геннадьевич
Попов Олег Владимирович
Рубанов Андрей Викторович
Галина Мария Семеновна
Крусанов Павел Васильевич
Елизаров Михаил Юрьевич
Сорокин Владимир Георгиевич
Старобинец Анна Альфредовна
Белобров Владимир Сергеевич
Богомяков Владимир Геннадьевич
Етоев Александр Васильевич
Бакулин Мирослав Юрьевич
Пепперштейн Павел Викторович
Гиголашвили Михаил
Попов Евгений Анатольевич
Сенчин Роман Валерьевич
Стасевич Виктор
Тучков Владимир Яковлевич
Коровин Сергей Иванович
Самсонов Сергей Анатольевич
Садулаев Герман Умаралиевич
Матвеева Анна Александровна
Носов Сергей Анатольевич
Кучерская Майя Александровна
Постнов Олег Георгиевич
Шаргунов Сергей Александрович
Левенталь Вадим Андреевич
Водолазкин Евгений Германович
Слаповский Алексей Иванович
Курицын Вячеслав Николаевич
Дунаевская Ольга Владимировна
Бояшов Илья Владимирович
Идиатуллин Шамиль
Сероклинов Виталий Николаевич
Степнова Марина Львовна
Москвина Татьяна Владимировна
Фрай Макс
Ключарёва Наталья Львовна
Кантор Максим Карлович
>
Русские дети. 48 рассказов о детях > Стр.10
Содержание  
A
A

Я вывесил фото, когда мы вернулись в Москву. Поехал в машине по городу, и тут определился номер его няни, но в трубке звучал Ваня:

– Папа! Папа!

– Что сынок?

– Меня укусила оса!

Выяснилось, они пошли во двор, и, кружа на каруселях, он столкнулся шеей с пролетавшей осой, которая не забыла вонзиться и пустить яд. Няня принялась дуть на покрасневшую шейку, а Ваня стал кричать, отмахиваясь:

– Звони! Всем! Всем звони! Звони маме! Папе! Звони бабе, деде! Всем звони! Скажи: меня укусила оса!

Женщина под его натиском связалась со мной, и он, вырвав трубку, сам известил о происшествии.

Нет, не надо пока вывешивать его фотографии. Пускай это было совпадение – всё равно не надо.

Почему нельзя выставлять маленького на глаза миру? Может быть, таков закон природы?

Птицы низко кружат – это к дождю, красный закат к сильному ветру, женщина с пустыми вёдрами к неприятностям, а маленького могут сглазить. «Сглазить» – какое смешное и жуткое словцо.

Бывает, мы остаёмся вдвоём, я баюкаю его, и он говорит жалобно из темноты:

– Папа, ты меня любишь?

– Очень.

– Я тебя очень люблю, – говорит он с чувством.

Он иногда просит: «Папа, дай мне яблоко» или «Папа, дай мне, пожалуйста, книжку-раскраску». А потом выведывает: «А почему ты послушался? А почему ты делаешь, как я прошу? Ты меня любишь, да?»

Однажды летом мы пошли в зоопарк – я и сынок трёхлетний.

Сначала Ваня был против: «Там звери меня покусают». Но потом я купил плюшевого зайчика с двумя торчащими плюшевыми зубами, который, если надавить, пел под музыку: «В зоопарк пойдём мы вместе / Тигры, волки – все на месте, / Поболтаем с попугаем, / Крокодила попугаем». И Ваня после сто двадцатого нажатия на зайца уже воспринимал посещение зоопарка как событие столь же будничное, что и песенка плюшевого друга.

Ваня вёл себя плохо. Он останавливался там, где не надо, и не хотел смотреть туда, куда надо. У ребёнка есть своя правда, почему он не хочет жадно впитывать жёлтую тянучку фигуры жирафа. Стрельнул глазами и влечёт отца прочь. «Разве тебе не интересен жираф?» – шипит отец. «Не интелесен жилаф!» – кричит ребёнок и, протянув свои ручки, требует: «На лучки, на лучки!» – «Тебе уже три, я не буду тебя носить!» Ты не берёшь его на руки, и он валится на асфальт и катается. Или отбегает в сторону, и попадает во встречный поток публики, и там впадает в полную истерику.

Итак, его звери волновали мало и очень недолго – вялый лев, белый медведь на фальшивом льду московского лета, облезлая лиса, затравленно ускользающий тигр, окаменевший верблюд. Какая тут экзотика для маленького? Это взрослый понимает, что гору слона притянули из далёка-далёка. А для ребёнка такой слон просто опознанная картинка из книжки. Как собачка или кошка. Слон? Слон. В зоопарке ещё есть куры. Ваня их увидел первый раз, как и слона. У взрослых свои правды. Взрослые тянут детей мимо кур скорее в сырой и тёмный террариум, где крокодильчики. Ваня впервые увидел этого самого крокодильчика, похожего на солёный огурец, закисший в застекольной мути, но увидел Ваня и петуха, бодрого, с красным, пульсирующим на солнце гребнем. Догадайтесь, кто был ему милее и важнее? Конечно, птица на воздухе!

Если бы у петуха гребень был не красный, а золотой, Ваня, знающий сказку Пушкина, ничуть бы не удивился. Это всё мелочи для ребёнка. Чудо – это золотой звук: кукареку!

Малыш готов торчать бесконечно возле сетки, за которой обыденные петух и курки, но рвётся вон из туннеля с африканскими гадами. Кажется, ему петуха и кур достаточно. И я, взрослый, злюсь: зачем же тогда нужен зоопарк, сходили бы на даче к тёте Гале, которая продаёт нам курятину и яйца, и насладились бы зрелищем птичника – без билета.

Но не одни птицы тронули Ваню. Здесь он в согласии со всеми детьми. Оживлённее всего дети реагируют в зоопарке на фантастических завлекал. Они великолепны – эти разводилы, разодетые в ядовито-яркие костюмы Микки-Мауса и Шрека. Вот – красотища! Они предлагают с ними сфоткаться. Вот это действительно номер – фиолетовый Лунтик покачивается и манит…

А что там какой-то серый тюлень, за которым надо битый час следить, давясь в раздражённой толпе. Ну да, плывёт по часовой стрелке, всё время ныряя, дети не видят, капризничают. «Смотри, смотри!» Парень грубо поворачивает дочку в ту сторону, откуда вынырнула морда, но та опять скрылась, девочка стукает ногой Ваню по лбу. Он цепляется за её сандалию и тянет, подхватываю его наконец на руки. Ой, опять серое над водой! Взрослые азартны, вскрикивают и дёргают детей, дети отбрыкиваются и видят своё, живут, как говорится, своим интересом.

Дети томятся не везде. Ребёнок не прочь залезть внутрь, к зверю. «Пусти меня к себе пожить», – пищит Ваня голосом мышки-норушки. «К Мишке хочешь?» – «Да», – уверенно кивает. «Он может тебя задрать». – «Как?» Я показываю три трещины, которые легли на стекло перегородки со стороны бурого медведя. «Видишь, это он бил лапой, он хотел вылезти и всех обижать». – «Как обижать?» – «Ну бить». – «Бить! – подхватывает Ваня. – Бить, всех ломать, рвать, загрызать!» – «Загрызать?» Ваня заливисто хохочет и тревожно смотрит на трещины. Трещины становятся героями зверинца. Соседняя клетка с волком ерунда в сравнении с этими трещинами в стекле. Искристые, загадочные, зловещие, живые. Их можно разглядывать, крутя головой то так, то сяк. Спящий на боку медведь, творец трещин, гораздо менее любопытен, чем эти кривые следы его когтистых лап.

– Идём!

– Нет! Я хочу тлещинки… Тлещиночки… – Он прилип к стеклу и, высунув язык, облизывает линии.

– Дрянь, – шепчу я и громко сообщаю: – Я ухожу!

Уверенной походкой я отправляюсь куда-то.

– Папуля! Не уходи! – За спиной топот. – Ай! Ай! Тум-бу-ру-рум! Отец!

Это заклятие «Ай! Ай! Тум-бу-ру-рум!» Ваня вопит всякий раз, когда я отрываюсь от него и удаляюсь. Только притворившись, что покидаю, я могу заставить его слушаться. Он бежит за мной сквозь вспышки чужих фотоаппаратов, попадая на снимки чужого детства.

Есть и вторая угроза: кому-то отдать. Ему наплевать на замечательных зебр и грозных козлов, но тошнотворное зелёное страшилище вызывает такой прилив тепла, что ребёнок крепко обхватывает неизвестного мужика в шкуре Шрека и прижимается щекой к синтетическому пузу.

– Пятьсот рублей, – говорит Шрек басовито. – Десять минут – и снимок ваш.

– Хочешь жить у Шрека? Оставайся!

Ребёнок, отпустив урода, бросается ко мне.

На самом деле это размышление о наказании. Зоопарк – повод для размышления. Достаточно пригрозить: «Не получишь конфету!» – «Какую?» – спрашивает, тотчас остывая. «Алёнку». – «Сестрица Алёнка и братец Киндер», – отпускает он вполне газетную шутку. Я не бью ребёнка. Ремень – игрушка. Бывает, рано утром, когда я ещё в полусне, Ваня хватает мои штаны, проверяет карманы (любимые жертвы для игры – мобильник, или паспорт, или кошелёк) и вытаскивает ремень. Слежу через неплотно прикрытые веки: как заботливо дышит, как аккуратно тянет, как, выудив, слегка шлёпает себя по ладони. Так же он пальчиком на прогулке робко и лукаво проверяет крапиву. Ведь он слышал про то, что могут «дать ремня».

Вспомните, если вас били. За дело, да? Но вы до сих пор помните, верно? Вы до сих пор в обиде, да? Это так унизительно, когда тот, у кого была власть над вами, бил вас, да? Я помню все те редкие разы, когда был бит.

Я хотел пойти гулять во двор с куклой (кукла Ванечка), настаивал, кричал, мне говорили: «Ты же не девочка», и родители рассвирепели, они закричали громче меня. И папа несколько раз по попе стегнул ремнём. Я потом всё равно вынес куклу тайком под одеждой, а дворовые мальчишки, подскочив, тыкали мне в живот: «Что это у тебя? Ты что, беременный?» И было смешно, и я отрёкся от куклы, но память о ремне со мной. Или мы поехали в лес, и к нам доверчиво привязалась собака, я умолял взять её, мы уезжали, собаке был брошен кусок отвлекающей еды, я рыдал на заднем сиденье, а папа, обернувшись с переднего, резко дотянулся до моего затылка. Это сложилось в обжигающий коктейль: слёзы из-за бездомной собаки залили новые слёзы. Или перед Новым годом в ванной я стал тереть мылом свой красный свитер по аналогии с паркетом, который натирают воском в сказке «Чёрная курица». Мама выволокла меня, дала по губам и заставила переодеваться. Я убежал в гостиную, где прижался к холодному окну, плача, и смотрел за окно сквозь слёзы, и один был друг, которого я прижимал к себе и который меня обнюхивал, сострадая: тёплая полосатая кошка Пумка. О, это была слёзная полоса отчуждения – накануне Нового года у меня на глазах из слёз возводился мир, где были мы с кошкой, и больше никого.

10
{"b":"834695","o":1}