– Ну, и пусть. – Подумал Гройсман.

– Да, я их знаю, товарищ Груман. Баланин – блондин в очках. Горбунов рыжий. В конопушках весь и волосы кудрявые, улыбается всю лекцию, как будто всегда знает больше чем я. – Гройсман передернул плечами. Оба они ему были неприятны. Неудобные студенты. Такие как они были баламутами. С них всегда начинались неприятности. Гройсману очень не хотелось, чтобы с них, что-то началось и в этот раз. Хотя… Гройсман почесал в затылке

– Я не веду их кафедру. Знаю плохо. – Он снова посмотрел на Грумана снизу-вверх. – Тем не менее, скажите, что я должен сделать? – Груман улыбнулся. Снял шляпу и начал править в ней «лодочку». Потом снова надел.

– Докажите им сегодня, что бог существует, Яков Львович. – Гройсман снова переложил портфель в другую руку. Вся эта странная чехарда, ему очень и очень не нравилась.

– Вы о структурах Больцмана? Предельной противоэтропии? – Груман надел шляпу и радостно кивнул.

– Именно, Яков Львович. И вот… – Он протянул напечатанный на машинке листок беленой бумаги.

– Что это? – Гройсман подслеповато начал читать. – Груман внезапно стал холодным, какими обычно бывают разведчики в кино.

– Остальные студенты потока не заинтересуются вашими доказательствами, Яков Львович. Они вне программы. Если Олег и Олег будут задавать вопросы – ответьте, по возможности, наиболее достоверно. Вы это умеете.

– Что это?! – Вдруг закричал Гройсман. Груман склонил голову на бок.

– Это ваша кафедра Гройсман. Вы же так хотели докторскую и кафедру. Вот потихоньку себе допишите диссертацию, а кафедру получите сразу. Да, и, конечно же – зарплата будет больше.

– Но, но… – Гройсман никак не мог произнести это слово. – Это же Циолковский. На, Амуре! Это же не Москва! – Груман улыбнулся так, что у Гройсмана по спине заструился холодный пот. Он моментально вспомнил разворот книжечки с фото. Вспомнил все байки на кухне про КГБ и вспомнил все-все-все.

– А, Москва, уважаемый Яков Львович – не «резиновая». – Гройсман так и не решился больше посмотреть Груману в глаза. Эти двое оказались, каким-то эпицентром катастрофы, которую он ощутил всем своим естеством.

– То ли еще будет. – Где то мелькнуло совсем далеко в его чертогах разума. Сопротивляться красным книжечкам им Гройсманам было строго противопоказано, и Яков Львович, по военному развернувшись через левое плечо, вышел из уборной. Он озлобленно посмотрел по сторонам. Вытащил из внутреннего кармана свою фляжку, и, гулко двигая кадыком, выпил всю. В голове зашумело сразу. В желудок опустился огненный шар, и он мгновенно смирился с происходящим. Он посмотрел на жуткий листок в руках с напечатанным текстом и обреченно запихал его в портфель. Он повернулся к двери уборной, желая еще раз посмотреть на причину рухнувшей блестящей карьеры, но так и не решился открыть дверь.

Аудитория «А – семь» была совсем рядом. Он доплелся до огромной двустворчатой двери. С тяжелым скрипом открыл ее и прошел на преподавательское место. В аудитории раздавался привычный пчелиный гул. Никто на него особенного внимания не обращал. На доске было написано еще с прошлой лекции.

«Принцип неопределенности Гейзинберга»

«Допустим, что» Дальше стояло многоточие, и вся доска из выкрашенного с обратной стороны зеленой масляной краской матового стекла, была пуста.

Сегодня он не хотел вести лекцию виртуозно. Он не хотел ни шуток, ни постукивания указкой по столу. Сегодня он хотел, чтобы этот весь ужас закончился как можно скорее.

Яков Львович, обреченно поставил портфель на стол и жестко стер первую строку. Взял наполовину срисованный кусок мела, и, молча, написал.

«Структуры Больцмана в пределе противоэнтропии.»

Посмотрел на студентов. Нашел взглядом очкарика и рыжего. Тяжело вздохнул и дописал после «Допустим, что»

«Бог существует!»

На то, что он написал на доске – обратили внимание только эти двое.

СССР

Москва

Тюрьма «Матросская тишина»

28.07.1986 19.00

Груман шел по гулкому тюремному коридору, со стенами, заляпанными нешлифованной штукатуркой, выкрашенными в угрюмо ржавый цвет. «Сидельцы» шутили про цвет штукатурки – «что бы кровушки не видно было», но сейчас Груману на эти легенды было наплевать. Он с сожалением вытащил пачку «Гаротты» из кармана и запихнул обратно. Курить разрешалось только в камерах, да и то не во всех. Ему не хотелось нарушать слишком много правил и привлекать к себе и без того пристальное внимание администрации.

Его сопровождал юркий лейтенант ВВ УИН, шел рядом. погромыхивая тяжелой связкой ключей и все пытался забежать вперед и посмотреть в глаза Груману.

– Имя у вас, товарищ полковник еврейское. Не любят «урки» жидов. Может быть – назоветесь, как ни-будь по-другому? К «Кречету» многие за многим приходили, да уходили ни с чем. Вам, то до него – что за дело? Да и я никак в толк не возьму – зачем внешней разведке вор? Совсем не понимаю. – Груман не выдержал. Остановился внезапно. Развернулся и посмотрел прямо в глаза лейтенанту.

– Лейтенант. Свяжите вместе пару фраз – «слово – не воробей», и «Колымский распределитель», и у вас пропадет всякое желание со мной говорить. Простите, но я не нуждаюсь, ни в ваших вопросах, ни в ваших рекомендациях.

Лейтенант громыхнул ключами. Зажал ладонью рот и выпучил глаза. Он сумел связать эти фразы и понял, что с этим странным уставшим человеком, который все порывался закурить, говорить было опасно даже о погоде. Он пожал плечами. Покрутил головой, сделал неопределенный жест указательным пальцем.

– Вот она товарищ Груман – сорок шестая. Кречет на законном «отрицалове». На работу не ходит. В столовую тоже. Шестерки ему пайку в камеру таскают. – Он почесал за ухом ключами. – Больше ничего о нем не скажу. Не знаю. Извините. – Он засунул ключи в скважину тяжелой металлической двери. В чистом служебном рвении осмотрел в глазок.

– Чисто товарищ, Груман. Спят. – Посмотрел на часы. – Хотя не отбой еще. – Пожал плечами. – Они могут и нашалить, товарищ, Груман. У каждого по пять ходок, у кого и больше. Кто-то и по сто пятой. Может вам охрану? – Груман выразительно посмотрел лейтенанту в глаза. Тот вжал голову в плечи и быстро открыл дверь. Включил в камере свет и заорал благим матом.

– Всем встать! Проверка! Офицер в камере! – Никто из «спящих» не шелохнулся.

– Не паясничайте, лейтенант. Оставьте меня одного. – Груман посмотрел лейтенанту в глаза. – Пожалуйста. – Лейтенант суетливо погремел ключами.

– Я за дверью, товарищ Груман. «Бурогозить» начнут – стучите. – Груман только сжал зубы. Всего за три минуты, пока этот лейтенант сопровождал его до камеры – он успел ему надоесть до смерти. Дверь со скрипом закрылась. Груман взял табуретку, стоящую у ближайшей кровати и сел, достал пачку «Гаротты», выбил щелчком сигарету, чиркнул зажигалкой, и с облегчением пустил в потолок облако густого сладковатого дыма.

– Фраер! – Раздалось с ближайшего лежака. – Шляпу сними! Так в хату не входят! – Груман не ответил. Продолжал курить и просто ждал.

– Малява про тебя с воли пришла… – Раздалось с постели стоящей у окна хрипловатый голос. С нее поднялся пожилой человек с седым аккуратным ежиком волос. В очках в золотой оправе и с томиком библии в руках. Кто-то мгновенно поставил перед Груманом вторую табуретку. Человек с седым ежиком положил библию на аккуратно затянутый клеенкой стол и сел напротив. Долго смотрел Груману в глаза. Потом вздохнув, проговорил, словно делал какую – то очень тяжелую работу.

– Мутный ты, Груман. Никто про тебя ничего не знает. – Груман, пускал клубы дыма в потолок, и с интересом рассматривал сидящего перед собой человека. – Вроде не из «конторских», и роду не нашего. Чужой. Пишут, что «кремлевец» вроде. А вроде и нет. Что скажешь? – Груман спрятал сигарету в кулак, раскрыл ладонь и высыпал на пол прогоревший пепел.

– Зря ругаешься, полковник. – Человек одернул куртку спортивного костюма, и кто-то из более молодых. Мгновенно вытер тряпкой едва заметные крупинки сгоревшей «Гаротты».