Когда раздался звонок на перемену, я встала и вышла из класса, мимо шкафчиков, через другую дверь. Там выход в небольшой задний двор с парой скамеек, на них в солнечную погоду иногда сидит народ. Но сейчас, в марте, когда дули холодные ветра, скамейки пустовали. Я села на одну из них. Почувствовала, как холод пробирается под джинсы, но мне было все равно.

Орест вышел во двор вслед за мной. В тонкой белой рубашке совсем не по погоде. Он остановился у скамейки с таким видом, словно собирался сесть, потом передумал и начал перетаптываться с ноги на ногу. И вдруг сказал:

– Я много думал… о том, чтобы уничтожить астролябию. Думаю, ты права: Эйгир от нас не отцепится, если мы уничтожим только ее. Поэтому мы должны собрать все три части. И уничтожить их.

Я коротко кивнула.

– И тогда у тебя будет шанс воспользоваться ими до того, как мы их уничтожим. Если захочешь, конечно.

Помолчав немного, Орест добавил:

– Послушай, ты ведь понимаешь, что эта штука не может помочь твоему папе, а? Только врачи.

– А вдруг… – прошептала я. – А вдруг все-таки поможет…

Слезы вдруг хлынули ручьем, бессмысленно было даже пытаться это скрыть. Орест угадал мои мысли, попал в десятку: я все-таки надеюсь, что астролябия, если она работает, сможет вернуть папе здоровье.

– Не то чтобы я в это верила, – всхлипнула я. – Просто ничего другого я не могу сделать. Совсем ничего.

Орест ничего не сказал. Просто сел рядом и обнял меня за плечи. Мы долго просидели так. Пока не услышали звонок на урок.

По пути из школы у меня ужасно разболелся живот. Я даже не могла бы представить себе, что хуже: какие-нибудь новости о папе, которые ждут меня дома, или полное отсутствие новостей.

Входная дверь была не заперта, но ни в прихожей, ни в кухне я никого не увидела. Папин цветок здоровья стоял посреди стола, как обычно. При виде него внутри у меня все сжалось.

– Есть кто дома? – неуверенно крикнула я.

– Это ты, Малин? – донесся сверху приглушенный голос мамы.

Я поспешила наверх.

Стоя в спальне, мама копалась в своем шкафу. Она обняла меня, когда я вошла.

– Папе лучше, – шепнула она мне на ухо. – Я говорила с ним. Все будет хорошо, вот увидишь. Скоро его отпустят домой.

Как будто в огромную черную дыру у меня в животе плеснули что-то теплое.

Я тоже обняла маму, и мы, обхватив друг друга, начали танцевать танец радости, завертелись и, чуть не упав, разомкнули руки.

– Когда мы поедем к нему? – спросила я, пока мама продолжала кружиться.

– Завтра, – ответила она и улыбнулась. Потом взяла мое лицо в ладони. – Ноу нас с тобой есть миссия, – добавила она. – Фредрик, конечно же, не может сейчас работать в теплице. И он просил меня поехать туда и спросить у Моны, не нужна ли ей помощь. Насколько я понимаю, сейчас как раз пора сажать растения, чтобы к лету получить урожай. Ты поедешь со мной?

И я, конечно же, с радостью согласилась.

Теплицы расположены недалеко от нашего дома. Надо просто спуститься на велосипеде вниз по склону, проехать под железной дорогой и трассой, а потом – еще некоторое время вдоль реки Сэвеон в сторону центра. Вскоре с левой стороны станут видны две больших теплицы рядом с открытым пространством, на котором тоже можно что-то возделывать, как мне кажется. Рядом с теплицами осталась старая табличка «Сад-магазин Оторп», но теперь рядом с ней появилась новая: «Гелионавтика – питание ддя тела и души». Я сразу узнала округлые буквы всех цветов радуги, выведенные рукой Моны.

Дверь в теплицу открывалась со скрипом. В ноздри нам ударил теплый воздух, пропитанный запахами растений и приправ, как в цветочном магазине. Внутри стояли рядами большие деревянные столы, на которых громоздились длинные ящики с землей.

Мама вошла первой и приблизилась к ближайшему ряду столов. Она с любопытством посмотрела на зеленые листочки, торчащие из земли.

– Помидоры, наверное, – проговорила она. – Как ты думаешь? Тут вот сорняки…

Она недоговорила. Теплица внезапно заполнилась металлическим вибрирующим звуком: чистый тон, который медленно нарастал, становясь все громче. Он гудел в ушах и в голове, проникая, казалось, до самого позвоночника, потом начал стихать и смолк.

Из тени в углу теплицы появилась Мона. Обеими руками она держала большую металлическую чашу. Когда она ударила по ней, звон зазвучал снова, на этот раз громче: когда он достиг высшей точки, зазвенели стекла.

На маме были ее походные штаны, которые она надевает, когда возится в саду, и рабочие перчатки.

А я надела свои самые потрепанные джинсы, которые не жалко запачкать. Но Мона – Мона-то была одета в платье из золотистой ткани с голубой вышивкой спереди, а на голове у нее красовалась маленькая шапочка из такой же ткани. Ее длинные светлые волосы струились из-под шапочки почти до талии. Выглядела она как королева. И не как современная королева в костюме, шляпке и лаковых туфлях, а как сказочная. Полностью сосредоточившись на своей чаше, она, кажется, нас даже и не заметила.

Мы с мамой переглянулись.

– Привет, Мона! – крикнула ей мама. И тут Мона на нее взглянула.

Однако мама стиснула зубы и не стала требовать дополнительных объяснений. Вместе мы переставили все столы, следуя инструкциям Моны. Столы оказались гораздо тяжелее, чем можно было подумать. Мы не смогли поднять их даже втроем. Вместо этого нам пришлось толкать и тащить их волоком с места на место; в результате прошло несколько часов, прежде чем мы закончили. Однако это было хорошо – поработать физически после того, как целый день прошел в тревоге.

По дороге домой мы были такие усталые, что шли пешком, держа велосипеды за руль и ведя их так по всей поднимающейся вверх Альмекэррсвеген.