– Нормальный же был мужик.

– Немного хмурый и молчаливый малость, но кто в наше время не хмурый? Когда видишь, что творится с этой страной.

– Вы ведь поймаете того мерзавца, который это сделал? Или снова спустите дело на тормозах? Это все больницы, будь они неладны, разместили их, понимаешь, поближе к берегу. Если б хоть одна была рядом, может, он и выжил бы.

– Да ведь он уже был мертв, когда его нашли.

– Все равно. – Старичок, которого звали Густав-как-то-там, наклонился поближе. В нос ударил запах перегара и немытого тела – Эйра с трудом подавила в себе желание попятиться. – Может, все и обошлось, если бы он получил помощь раньше. Вот этим. – Густав поднял пластиковую кружку с пивом в одной руке и наполовину съеденную колбасу в другой и помахал ими над головой, давая понять, что именно должно было помочь Свену Хагстрёму выжить.

– Что вы имеете в виду?

Старичок откусил колбасу и окинул Эйру изучающим или, скорее, похотливым взглядом – разница была не слишком велика.

– У тебя есть дети?

– Нет еще.

– Так ведь дети это самое главное. То, чего человек хочет больше всего в жизни, – однажды ты сама это поймешь. Если они оступаются, то нужно стоять крепко и не вмешиваться, но если ты упускаешь их окончательно, если твой собственный ребенок катится на дно, то тут уже не остается ничего другого, кроме как взять дело в свои руки. – От его бурной жестикуляции немного пива выплеснулось за край кружки. – Что это за мужик, если он не может спасти собственного ребенка?

– Он что, пил?

– Он оказался в затруднительных обстоятельствах.

– Кто, Свен Хагстрём?

– Да нет, что ты, с ума сошла! Паренек мой. Его больше нет на свете. И то, что привело его к смерти, то же самое я видел и в нем, в Свенне то есть. Ту самую пустоту, которая появляется в человеке и выедает его изнутри.

– Вы с ним об этом говорили?

– Не знаю, можно ли назвать это разговором, но он напрочь избегал этой темы – так делают все, когда что-то причиняет им боль. – Густав стремительно обернулся, когда диктор на ипподроме объявил новый заезд и лошади понеслись. Грохот копыт, клубы пыли, все напряженно замерли, затаив дыхание. Народ был поглощен возможностью увидеть, как Халльста Бамсе вырывается в лидеры с неправдоподобным коэффициентом 640. Эйра даже не заметила, что Август Энгельгардт стоит вплотную за ее спиной. На какое-то время она потеряла его из виду и вздрогнула, когда над ухом внезапно раздался его голос.

– Есть кое-что интересное, – произнес он.

– Погоди.

На последнем повороте Халльста Бамсе занесло, и он перешел на галоп, диктор сорвался на фальцет, и Зачарованный вышел на чистое лидерство. Сенсации, на которую все так надеялись и заранее предвкушали, не получилось. Судорога пробежала по рядам зрителей, послышался дружный выдох.

– Угадай, где, судя по всему, прячется один насильник, – Август оказался так близко от ее уха, что даже коснулся его губами – Эйра ощутила его теплое дыхание.

– Где?

Он кивнул на группу мужчин.

– Я последовал за одним из них – он забирал в кассе выигрыш после предыдущего забега. Тысяча крон. В такие моменты можно много чего услышать.

– Давай выкладывай.

Август Энгельгардт улыбнулся и сразу стал похож на невыносимого задаваку. Должно быть, это самый первый служебный успех в его жизни, подумала Эйра и посмотрела на часы. Сразу отсюда никто не уйдет, все еще будут какое-то время находиться на ипподроме.

– Пойдем, угощу тебя чем-нибудь в ресторане, – предложила она.

– Картошкой с мясным соусом?

– Надеюсь, несколько листочков салата у них тоже найдется.

Вегетарианская революция еще толком не добралась до ипподромов в Норрланде, поэтому Августу достались скудный салатик и бутерброд с сыром, и мясные тефтельки с картофельным пюре и брусникой для нее самой.

Им удалось разыскать столик с самым плохим видом на беговую дорожку, больше свободных мест не было. Август наклонился вперед, чтобы его можно было расслышать сквозь шум и гомон и занудную музыкальную заставку, которая предшествовала старту забега – наихудшую версию «Попкорна», хита 70-х.

Человека, который выиграл тысячу крон, звали Курт Улльберг, он еще раньше сам держал беговых лошадей. Август порылся в своих несколько беспорядочных записях и прочел вот что:

«Итак, прошлой весной, в начале мая, как ему кажется, он услышал от своей кузины, чей зять живет по соседству с этой женщиной, или это был не зять, а его шурин… В общем, эта самая женщина узнала одного мужчину в «Железе Нюланда», это такая скобяная лавка…

– Я знаю, что это такое. Давай дальше.

– Было что-то такое в его голосе и манере выговаривать слова, что она сразу его узнала, хотя уже почти сорок лет прошло.

– Кого узнала?

– Адама Виде.

Эйра покопалась в памяти, но не сумела найти ничего похожего ни в связи с расследованиями, ни в связи с чем-либо еще.

– Хотя сейчас у него, вероятно, другое имя, – продолжал Август. – Этот самый Улльберг говорит, что народ постоянно ищет убежища в здешних лесах – то американские дезертиры, бежавшие от войны с Вьетнамом, то еще совсем зеленые смельчаки, а бывает, и женщины, с которыми плохо обращались мужья. Совсем недавно он лично столкнулся с одним членом профсоюза из Стокгольма, который прятался в избушке в чаще леса. Помнишь скандал с участием стриптиз-клубов и стройфирм, занимавшихся элитным ремонтом?

– Добро пожаловать в глушь, – развела руками Эйра. – А с какого бока это связано с нашим случаем?

Август Энгельгардт вытер уголок рта от салатной заправки и опорожнил бокал содовой.

– Он живет в Кунгсгордене, – объявил он. – Вот почему Улльберг рассказал об этом Свену Хагстрёму, посчитал, что старику будет полезно об этом узнать. Цитирую: «Потому что там была почти та же история, что и с его парнишкой, так что пусть перестанет сгорать от стыда – такого добра везде хватает».

– Что за изнасилование?

– Групповое изнасилование где-то в северной части Норрланда. Судя по всему, и впрямь жесть.

Теснота, душный жаркий воздух, пропитанный влажными испарениями большого количества потных тел, шумная обстановка – слишком много всего было вокруг, чтобы Эйра могла ясно мыслить. Они покинули ресторан и выбрались на открытое пространство, прежде чем она добралась до самых животрепещущих вопросов.

– Улльберг знает, как этого человека зовут сейчас?

– К сожалению, нет. Его кузина или зять кузины не хотят разбрасываться именами – вдруг эта женщина обозналась, а может, они просто не знают.

Завершился последний забег, но старики из числа завсегдатаев продолжали толпиться возле беговой дорожки – издалека она увидела, что их пластиковые бокалы все еще полны пивом.

– Но я знаю имя этой женщины, – сказал Август, – она проживает в Престмоне. И я взял у Улльберга его номер телефона на тот случай, если он нам еще понадобится.

– Хорошая работа, – похвалила Эйра.

Ее напарник улыбнулся и выудил билетик из заднего кармана.

– Если все в порядке, то тогда я, может, пойду заберу свой выигрыш?

Обычно Эйра никогда не ходила с коллегами выпить пива после работы. Вместо этого она садилась в машину и ехала прямиком домой в Лунде приглядеть за тем, чтобы ее мама хорошенько поужинала и чтобы все было в порядке.

Кстати, в шведском языке бокальчик пива означает как минимум три, а то и все четыре кружки.

Что, в свою очередь, предполагает почти целую милю в такси до дома.

И все же на этот раз именно она предложила пойти выпить. После того как они раздобыли на ипподроме важные сведения, в голосе Августа Энгельгардта появилось что-то бесприютное и одинокое. На обратном пути он спросил, нет ли у нее каких-нибудь интересных телевизионных сериалов, которые она могла бы порекомендовать, и это несмотря на то, что он сам говорил, что смотрел почти все.

– А чем еще можно заняться по вечерам в Крамфорсе?

– А ты был в «Крамме»? – спросила Эйра и тут же об этом пожалела. Она же не виновата в том, что он чувствует себя одиноким.