Глава 5

– Моя мать – первый человек, который дал мне испытать такие чувства как «потеря веры в человека» и «разочарование»: сразу же после нашего путешествия, она отдала меня отцу.

Я тогда думал, что всё-таки проиграл ту войну с греком, что была у меня в голове, и я стал для неё обузой, мешающая строить её личное счастье.

К моему удивлению, я ошибся: мама больше не встречалась с этим мужчиной, предпочитая компанию других, поближе, говорящих на родном языке. С греком она лишь изредка созванивалась. Однако, как быстро мать знакомилась, так быстро расставалась без сожаления, но неизменным мужчиной, которого она любила всем своим сердцем, пусть даже по-своему, был даже не отец, а я.

Но это я понял со временем, а тогда, ребёнком, я сохранил в своём сердце обиду на неё, игнорируя её частые звонки, подарки и поездки.

Отец ещё больше разрывал мою особую связь с матерью, говоря о том, какая она безрассудная, любящая только себя женщина. Моя обида сблизила нас с отцом ещё ближе, хотя раньше я мог уверенно утверждать, что любовь к обоим родителям у меня была одинакова. Но теперь, когда мама бросила меня, выбор, кого любить и к кому льнуть, был очевиден.

Очень скоро отец познакомился с милой медсестрой Анной, которая была младше него на двадцать лет, но уже имела двоих мальчишек – близнецов. Она была полной противоположностью матери и внешне, и «внутренне»: светловолосая, миниатюрная, стеснительная и такая очаровательно домашняя – оплот добродетели, как мечтал отец, от неё так и веяло настоящим материнским теплом.

Папа никак не мог предположить, как такую прелестную девушку мог бросить муж на произвол судьбы, да ещё с такими хорошими детками. На что она смущённо пожимала плечами и тихо отвечала: «Предпочёл другую», будто говорила о потерянной копеечной монетке, которую всё-таки немножко жалко. Поразительно! Ни капли яда, ни намёка на злобу и желание мстить за задетое самолюбие в этой фразе не было.

Мифы сменились на пустые, но милые разговоры о мечтах, но я нисколько не сожалел об этом. Я действительно полюбил мачеху всем своим сердцем.

Позже, у отца с Анной родилась моя сестричка, а потом ещё одна. Счастью отца не было предела – он так мечтал о большой семье. Идиллия длилась недолго: Анна занималась нашим воспитанием, совмещая работу, а отец…он, конечно, тоже зарабатывал, но больше никакого вклада в семью не вносил, считая, что семейные обязанности – чисто женская работа. Анна ни на что никогда не жаловалась, но я замечал, как она, уставая от бесконечных дел, плакала в ванной комнате, да и весь внешний вид говорил об этом: она перестала уделять себе время, чтобы сделать причёску, макияж, красиво одеться и облиться парфюмом. Цокот каблуков уже давно сменился на шум от шороха тапочек.

Я помогал ей как мог, так как был самым старшим ребёнком, но она часто забирала мою работу, чтобы я мог уделить себе время на встречу с мамой, занятиям, моему хобби – рисованию, художественной школе, да просто побыть одному – она любила меня как родного и всячески проявляла обо мне заботу.

И вот, второй человек, который меня разочаровал, стал мой отец. Пока Анна загибалась дома и теряла себя, мой отец стал позже приходить домой, якобы на работе завал, срочное совещание и т. д. В конце концов, не выдержав плохо скрываемой лжи, я взял его телефон и обнаружил переписку с какой-то вульгарной женщиной. Мне тогда было уже пятнадцать лет. Шок, который я испытал, был сильнее, чем тот, когда меня «бросила» мать. Я позвал отца поговорить тет-а-тет. Он, ничего не подозревая, думал, что сын просит наставления у отца, а я..а я прямо и спросил, есть ли у него кто-то помимо Анны. Он и признался, что Анна, перестав быть «настоящей женщиной», больше не интересовала его. На мои упрёки, а как же его мечты о семье и вечное осуждение моей матери, он и признался, что, видимо, он с самого начала лукавил себе: он хотел женщину благодетельную, как Анна, и эффектную, как моя мать, но такую найти просто невозможно.

Вот оно – воплощение правильности! В итоге моя «неправильная» мать была намного лучше отца, с моральной точки зрения, не скрывая своих недостатков. Я пообещал отцу, что Анна об этом не узнает от меня, если он сейчас же прервёт все связи с другой женщиной. Отец не смог этого пообещать. Тогда я сбежал. Близких друзей у меня не было, к матери бежать – абсурд, потому скамейка в парке служила мне отелем под открытым небом. Конец марта. А я лежу и дрожу на холодной скамейке. Что я хотел тогда доказать? Кому?

Этой же ночью меня нашла Анна. Не отец, а Анна. На вопросы, почему я так сделал, я сначала не мог ответить, а потом, поразмыслив, держа обиду на отца, что он не отправился меня искать, «Ну и чёрт с ним!», я рассказал мачехе об интрижке отца. И тут…Анна стала третьим человеком, который меня разочаровал – она призналась, что давно догадывалась об этом, но никак не решалась спросить.

Моё возмущение переходило все границы дозволенного: матерясь, я кричал, почему она не говорит об этом, почему не пригрозит отцу разводом, неужели ей это нравится. Она же ответила, что тему эту поднимать не будет, ибо сделает ситуацию в семье только хуже. Она уже один раз осталась на пороге с двумя детьми, возмутившись тому, что мужчина не желает быть верным ей одному, а сейчас у неё пятеро детей. На слове «пятеро» она сделала акцент, посмотрев на меня, но в то время она уже перестала для меня что-то стоить. Какой же жалкой в тот момент она мне показалась!

Мне стала противна эта семья: что отец, что жалкая Анна, что её ненужные никому дети. Семья, основанная не на любви, а на страхе и лицемерии. Сбежать – вот чего я хотел. Но куда? К матери. Она единственная, кто не погрязла в своей собственной лжи. Но повод нашёлся лишь спустя год – меня пригласили в качестве студента в художественную академию за то, что я выиграл городской конкурс.

Как ни странно, но эти разочарования вдохновили меня на мою работу, занявшую призовое место: рука с неба, дающая «подарок» мужчине, за спиной у которого куча разорванных таких же «подарков». Эту картину я назвал «Неблагодарность». Сейчас я понимаю, что этот рисунок наивен, но тот порыв юношеского максимализма пришёлся по вкусу жюри. Очевидно же кого я изобразил.

Новость о поступлении я огласил моментально. Отец был яро против, надеясь, что, послушав его, я пойду по «правильной», по его мнению, стезе в лице доктора, адвоката или экономиста. Тогда я напомнил ему о его «правильных» представлениях и предложил ими подтереться, на что получил первую в своей жизни оплеуху.

О да! Я был чертовски прав! После пощёчины я лишь рассмеялся, ведь уже все в семье тогда знали, что у него есть интрижка уже с другой, не менее вульгарной женщиной. Анна даже не вступилась за меня, только стояла, держа детей, и молча глотала слёзы.

Мой ответ отцу не дал себя долго ждать – я ударил его. Просто ударил кулаком в лицо. В этот удар я вложил всю силу за всё: за отдаления меня от матери, за искажённое представление о семье, за разрушенные судьбы моих сестёр и сводных братьев, за уничтожение Анны, за эту, чёрт возьми, пощёчину.

Он упал и лежал, вылупив на меня свои глаза. Он мог блокировать мой удар, не такой я мастер в драках, но он не думал, что его сын осмелиться на это. И эта мерзость мой отец? Я спокойно сказал ему, что если он продолжит поднимать на меня руку, то он не выйдет отсюда живым. Я поступаю в художественную академию и переезжаю к матери. Она единственная, кто поддерживал мою идею, и уже давно приготовила комнату к моему приезду.

Поступив, я нашёл там свою страсть и безумие, а чуть позже, моё главное – четвёртое разочарование. Но обо всём по порядку.

Я корил отца, но со временем, опять. Чёрт возьми, время творит с людьми нечто непредсказумое. Так вот, со временем я понял, что мы с отцом очень даже схожи не только внешне – мы оба навязчиво искали свои идеалы. Это меня и погубило…

– Прошу прощения, но наше время скоро закончится. – робко произнесла девушка и нажала кнопку на диктофоне. – Я вынуждена идти.