- А вы с мнением высших кругов не согласны? - насмешливо поинтересовался Митя: провинциальный купчик, полагающий, что знает больше сановников империи, начал его раздражать. В высшие круги не вхож - а туда же, рассуждает!

- Я, ваша светлость, к высшим кругам касательства не имею. По «Временным правилам» государя нашего Александра III Даждьбожича лицам иудейского вероисповедания землю покупать запретно. Пришлось становиться фабрикантом. И что я вам скажу, как простой фабрикант, не знающий высоких державных резонов, а только свои счетные книги: продукт фабричного производства подороже плодов земли выходит. Сколько пшеницы ни продай - на всё, потребное современной державе, не хватит. Да и не купят у нас столько пшеницы - у них же и своя есть! А потому в будущем вижу я два пути: или мы, как нынче, продолжим закупать заграницей даже спички с иголками, и разоримся вчистую, — это было сказано равнодушным тоном неизбежности, - Или, - Карпас подался вперед и заговорщицки прошептал, - или те, кто встанут у истоков новой отечественной промышленности, станут князьями стали и пара.

- Как поэтично ... - пробормотал Митя. И здраво: им с отцом трудящиеся в имении паро-боты достались разом с управляющим, а паро-телеги были взяты с добычей. С урожая они бы никак не купили. Но провинциальный фабрикант всё это понимает, а в высших кругах Петербурга умных людей не нашлось?

- В нашей империи, ваша светлость, у разных сословий права разные - у кого побольше, а у кого и вовсе никаких ... - продолжил Карпас.

Ингвар вскинулся как уланский конь при звуке боевой трубы:

- И это совершенно несправедливо!

- Не буду спорить, но я не рэволюционэр. - не дал перебить себя Карпас. – Если хочу вести дела, должен искать связи и соратников среди тех, кому законы и порядки дозволяют больше всех. Только вот я – иудей, - он поднялся и подошел к окну и заговорил тяжело и глухо, не отрывая взгляда от цветного витражного стекла. - Говорят, деда нынешнего царя, Николая I Даждьбожича, как-то упрекнули, что мы, евреи, в империи прав не имеем, а в Туманном Альвионе с евреем Дизраэли, графом Биконсфильд, даже альвийские лорды свой норов придерживают. На что император сказал: когда еврейское местечко перестанет означать нищету, грязь и безграмотность, а евреи его империи станут такими, как тот альвионский граф-еврей, то и права получим такие же. Теперь у нас есть образование, манеры, почтенные профессии. Мы не только уличные музыканты, сапожники и портные - не в обиду, юный Альшванг. - но и учителя, адвокаты, фабриканты. И теперь нас ненавидят. Те самые люди, что когда-то презирали. Если мы богаты - нас зовут кровопийцами, если бедны - грязными попрошайками. Нам нельзя жить, где мы хотим, нельзя учиться, нельзя участвовать в правлении. Нас даже в земство не дозволено избирать, как всех, а только назначать волей губернатора, если тот найдет, что с жида взять, - он скривился. - А когда наши юноши и девушки, не найдя себе места нигде, идут в рэволюционэры, то говорят, что мы разрушаем империю.

- И что вы хотите? - Митя откинулся на спинку дивана.

- Для себя? Сперва - стать миллионщиком, - Карпас вернулся в кресло и пристально уставился на Митю. - И может быть, сделать таковым и вас. Полагаю, Новая Кровь и новые деньги смогут поладить друг с другом. Я вам пригожусь, и давить на вас, в отличии от давних питерских богатеев со связями, тоже не смогу.

- А что потом? Когда вы станете миллионщиком? - настороженно спросил Митя.

- Потом ... - протянул Карпас. - Вы уже сейчас сделали Йоэля дворянином.

- Снова - свои источники? - вздернул бровь Митя.

- Юный Альшванг сказал, - в тон откликнулся Kapпac. - Может, это и удивительно для нынешних хозяев империи, но я тоже хочу! - и он заговорил быстро и горячо. - Дворянства для моих будущих сыновей. Или офицерского звания - и чтоб ради этого им не приходилось отрекаться от веры своих отцов. Чтобы они не боялись, что из студентов выгонят, а могли стать профессорами! У меня чудесная жена - умная и прекрасно образованная женщина, делающая для города много добра. Любая другая была бы уже представлена губернатору, но не она. Потому что вера неправильная. - он скривился.

- А еще говорите, не рэволюционэр! - Митя даже отпрянул. - Я верю, что ваша жена чудесная дама, но не можете же вы и впрямь желать... Право, это так же невозможно, как... как... член Государственного Совета из диких башкирских кочевников, или фрейлина двора из эвенкских охотников!

- Почему? - тихо спросил Карпас. - Потому что дикие? Или потому, что башкирские? Если у нас даже шанса нет стать в империи чем-то большим, чем бесправные подданные, зачем нам эта империя вовсе?

- То, что вы говорите — это похуже, чем господа-нигилисты с их бомбами, растерялся Митя. - Я не могу вам этого обещать! Я даже представить всего этого не могу!

- Что ж, - Карпас помолчал. - Вы меня выслушали — это уже больше, чем я получил бы от любого из князей старшей Крови. Мы привыкли терпеть и не станем добиваться всего и сразу. Вы не просили награды, когда, не щадя себя, защищали моих соплеменников.

«Да я там случайно оказался!» - почти в панике подумал Митя.

- Я тоже готов помочь, чем смогу.

- И чем же?

- Для начала - сведениями с петербургской биржи, где вот прям сей же час чудовищно упали ценные бумаги Екатерининской ветки железной дороги, Брянских сталелитейных заводов и «Южно-Русского днепровского металлургического общества». Последние так и вовсе почти обесценились, чуть не по цене самой гербовой бумаги идут.

Рядом судорожно вздохнул Ингвар, а сам Митя почувствовал, как у него дыхание перехватывает. Сердце глухо стукнуло, и забились часто-часто, а в груди смерзся ледяной ком.

- Шшшурх! - от кончиков пальцев по изогнутой ручке чашки побежала чернота и крак! Чашка, уже без ручки, шмякнулась о блюдце, расплескивая чай. На руках Мити остался черный прах с белыми крошками фарфора.

- Надо же, как интересно... - протянул Карпас. - Что ж, я всегда полагал, что здоровая склонность к авантюрам, если держать ее под строгим контролем разума и расчета, может быть весьма полезным качеством, - он смотрел на Митю как человек, узнавший некий давно интересовавший его секрет - и улыбка подрагивала в уголках его губ.

- Что вы имеете в виду? - Митя отчаянно старался сохранить лицо - хотя его бросало то в жар, то в холод, а в голове звучал лишь неумолчный вопль: «Всё пропало! Пропало всё!»

- Что надо покупать! - подавшись вперед, заговорщицки прошептал Карпас. – Пока кое-кто там, в столицах, дожидается, что разоренные набегом владельцы здешних заводов вот-вот отдадут свои ценные бумаг за бесценок.

- Я все равно не понимаю, - растерянно поглядел на него Митя. Правда, в этой растерянности было немало надежды.

- Моисей Юдович хочет сказать, кто-то знал, что заводы и чугунка пострадают, и готовился скупать ценные бумаги заранее, - меланхолично сообщил Йоэль.

- Знал ... заранее ... - медленно повторил Митя. Знал ... А значит - готовил. Готовил набег фоморов. Чтобы скупить ценные бумаги? Значит, это не сами фоморы... Предки, он ничего не понимает!

- Как раз успеем перекупить, что есть, - деловито продолжал Карпас. - Собственно, я уже отдал распоряжение.

- А как же - если телеграф на замке? -удивился Ингвар.

- Скажу вам по секрету, господин Штольц ... - заговорщицки прошептал Карпас. – У меня есть домашняя линия. Только не говорите никому, умоляю! А то просьбами телеграфировать тете Розе в день ее именин замучают.

- Какой ... тете? - медленно приходя к пониманию, что пропало, кажется, не всё, выдохнул Митя.

- Ой, да любой - у нас, знаете ли, этих теть ... - в глазах у Карпаса плясал смех. - Вас и ваших свитских, ваша светлость, могу взять в долю, и даже предложить краткосрочный целевой заем, каковой вы вернете мне из своей прибыли сразу по завершении дня.

- Заем беспроцентный, - мелодично, точно стихи декламировал, пропел Йоэль. - Посреднический процент мы оплатим. А что насчет завтрашнего дня?