– Так, а теперь, капитан, расскажи-ка мне поподробнее: что здесь случилось и кому, вообще – такое! – под силу?

Оперуполномоченный, склонив бедовую голову, на некоторое время задумался (словно соображая, с чего бы ему начать?), а победив нахлынувшее смущение, твёрдым голосом заявил:

– Можете считать меня сумасшедшим, но, по-моему, ночные гаишники да несостоявшийся вымогатель сказали нам правду. По нашему городу действительно ходит нечто – ТАКОЕ! – что неподвластно нормальному восприятию; а главное, его совершенно невозможно убить: пистолетные пули от него отлетают, точно от металлической сковородки. Мы, товарищ подполковник, находимся в полной заднице, и как с ужасным явлением бороться – я просто не представляю. От одного его громогласного рыка я отлетел на несколько метров назад и ударился так оглушительно, что – как Вы сами изволили видеть – надолго лишился сознания.

– Но почему ты выжил? – выразил резонный интерес вышестоящий начальник; он вперил в говорившего человека проницательный взгляд. – Судя по остальным, у кровожадного выродка нет никакого желания оставлять кого-то в живых, а основной его целью является освобождение бренных тел от «надоевшего» мозга, – он неприлично острил. – Так почему ОНО не убило тебя? Может, ты его знаешь?

Предположение казалось настолько естественным, насколько контуженный сыщик склонился к аналогичной мысли и молча перебирал возможные варианты. Рассуждение вроде логичное? Однако полицейский никак не находил рациональный ответ; ни о ком из знакомых, кто мог бы обладать сверхъестественными способностями, достоверная информация так и не прояснилась.

– На ум никто не приходит, – выдал он после пятиминутного размышления, – ТАКОЕ мне пришлось увидеть впервые.

– Возможно?.. – как бы согласился высокий начальник. – Всё равно, Горячев, я убежден, что ты и происходящая жуть как-то взаимосвязаны, то есть разгадку конечную необходимо искать конкретно через тебя.

***

В то утро Витя Горячев просыпался, как и накануне, в холодном поту, отчётливо помня, что снилось кошмарной ночью. Отца дома не было, на кухне же хлопотала вредненькая соседка. Сообразительный мальчик вычислил её по шаркавшим звукам старческих ног; они еле-еле передвигались в соседнем пространстве и перемежались с недовольным, по-старушичьи кряхтевшим брюзжанием. Находясь под «закошмарившим» впечатлением, вспотевший ребёнок долго не мог собраться и вылезти из промокшей кровати; он надеялся, что жуткие страхи рассеются сами собой. Они передавали немыслимую резню, происшедшую в полицейском участке; она отчётливо стояла перед десятилетним взором, никак не желая избавить от жуткого наваждения.

Из глубокой задумчивости его вывела Агрипина Евлампиевна; она зашла сообщить, что пора вставать и что завтрак, давно готовый, стоит на столе. Выполняя родительские инструкции (тот позвонил ей с утренней рани), она пришла будить подопечного мальчугана ровно в половине седьмого. Увидела, что Витя не спит, а внимательно изучая, уставился в незримую точку на потолке. Скрипучим голосом ехидная старушенция молвила:

– Давай, Пострелёнок, – так она его всегда называла, – вставай, умывайся да быстренько отправляйся позавтракать. Ты спросишь: почему опять нет дома отца? Как и всегда, у них, там, в полицейской конторе, какой-то аврал, и он опять останется на внеурочной работе… что-то у них случилось неимоверно серьёзное? Так что ты снова поступаешь в моё старушечье ведение, а как ты знаешь – со мной шутки плохи. Поэтому сейчас быстро – в ванну, а затем – марш на кухню.

Спорить с престарелой особой всё одно бесполезно, тем более что они оба недолюбливали друг друга. По той же причине не захотелось с ней делиться ночными кошмарами. Был бы дома родной отец, испуганный сын, возможно бы, и открылся; но откровенничать со вредной старухой, нет! – простите покорно. Он сам решил побороться с необъяснимыми страхами – без чьей-либо помощи. Резко стряхнув тревожную тягу, сковавшую не очень окрепшую психику, бойкий проказник спустился с кровати и устремился на кухню; чувствовалось, там дымились свежие блинчики. Что-что, а готовить у бабушки получалось! Умяв зараз не меньше десятка, проворный мальчик успешно насытился. Одновременно он избавился от «лишнего груза» и через полчаса практически ничего не помнил; лишь смутное воспоминание продолжало удерживать глубинное подсознание, не отпуская, до конца, мальчишечьи мысли.

Быстро расправившись со вкусненьким завтраком, Горячев устремился на улицу, чтобы встретиться с неразлучными дружками-приятелями. Запретов категоричных не поступало, и исполнительная старушка не стала никак воспрепятствовать. Единственное, ей захотелось выяснить, стоит ли готовить к обеду первое блюдо.

– Ты есть днём заявишься, – прошамкала она беззубыми челюстями, – или, как всегда, останешься мыкаться? Ежели так, я не буду утруждаться ненужной готовкой.

– Вы рассуждаете правильно, бабушка, – ответил самоуверенный мальчик, обувая новёхонькие кроссовки, – я сегодня останусь у доброго друга, хи-хи, – промурлыкал он тихо.

Остальная одежда, соответственно времени, составляла серую футболку да чёрные трико с белыми лампасами, по внешним бокам. Облачённый в простеньком одеянии, мальчуган выходил из душноватой квартиры. Его уличная команда, по обыкновению многочисленная, к концу июня значительно поредела: верные товарищи отправились, кто в летние лагеря, кто к деревенским «пращурам», а кто и в родительские отпуска, в основном на Чёрное море. В городской округе оставались лишь два пацана; они и проводили с Витей свободное время, а его у них случалось предостаточно много – с раннего утра и до позднего вечера. Первым делом юный проказник отправился к Борцову Ивану, жившему в соседнем подъезде той же пятиэтажки. Жуткий любитель поспать, тот находился ещё в кровати, так как правила в их доме являлись намного менее строгими. Жалостливые родители не старались вырастить из сына кого-то особенного, а предоставляли ему самому распоряжаться собой, по детскому усмотрению. Заняты́е «предки» (оно и понятно) ушли уже на работу, и стоило большого труда дозвониться до лучшего друга. Наконец, после десяти минут усердных звонков да барабанных стуков, послышались полусонные, но и бранчливые причитания; они изливались из крайне недовольного хлопца.

– Хватит бурчать! – крикнул Виктор сквозь металлическую преграду. – Открывай уже!.. Впускай меня внутрь. Опять, наверное, просидел в компьютерных играх до самого до утра.

Едва он договорил, дважды щёлкнул дверной замок, и железная створка поспешно открылась. Навстречу предстал полусонный ребёнок, достигший примерного возраста; он активно пытался протереть карие, хорошенечко заспанные глаза. По росту второй парнишка казался чуть выше и значительно превышал в физической силе – выделялся излишне крупными формами (однако, в отличии от Горячева, характером тот выдался и мягким, и добрым, и абсолютно покладистым); круглая физиономия напоминала добродушного Мишку (медведя из старого мультика); пышные щёки, обильно усыпанные веснушками, маленький, не выпиравший особо, нос и пухлые губы – все они выдавали натуру уравновешенную, склонную к спокойному образу жизни. Непонятно за что (по каким отличительным признакам?), он считался для Вити одним из лучших друзей. Действительно, в каких крутых переделкам не приходилось участвовать, на небольшого, но сильного человечка всегда полагались как на себя, не опасаясь, что в трудную минуту он бросит либо предаст. Вот и сейчас, верный мальчишеской дружбе, он, оставаясь в одних синих семейных трусах и белой, но сильно застиранной майке, стоял, готовый к любым приключениям.

– Опять, что ли, играл в бездумные «танчики»? – ёрничал Виктор, разглядывая изрядно потрёпанный вид.

– Было дело, – не оспорил второй ребенок выдвинутое предположение, – ничего не могу поделать: сяду играть – не могу оторваться. Не прикасаться к «компу» совсем? Этого я не могу.

– Я могу посоветовать, сам знаешь, одно, – заключил рачительный посетитель, – надо заниматься или лёгким бегом, или тяжёлыми приседаниями. И вот тогда!.. Охота ко всяким «стрелялкам» – она пропадёт.