Я нервно огляделся. А где Николас?! Взгляд метнулся к дому. Неужели…
Я тряхнул головой: нет, об этом я подумаю потом.
– Габриэль, сними с нее барьер! – крикнул я раньше, чем успел подумать. – Я присмотрю за ней! Займись пламенем!
Габриэль на секунду заколебался. Но затем кивнул и щелкнул пальцами, сбросив с Лимирей барьер. В доме что-то щелкнуло – и пламя снова взревело.
Духи воды и мороза с писком носились рядом, не рискуя подбираться слишком близко: они бы попросту растворились, поглощенные другой стихией, поэтому издалека навевали на пламя снег и дождь естественными осадками. Габриэль возвел барьер вокруг дома, не позволяя огню вырваться наружу, и предпринял первые попытки взять свою стихию под контроль.
Лимирей тут же устремилась к дому, но взметнувшееся пламя и его жар заставили ее отпрянуть и закрыть руками лицо. В бессилии Лимирей упала на колени. Она дрожала.
Невдалеке я заметил ее алхимическую сумку и подобрал ее, затем осторожно приблизился к Лимирей и присел напротив, закрывая собой вид бушующего пламени. Я осторожно отнял ее руки от лица. Ее взгляд был обращен куда-то очень далеко, словно она находилась не здесь. В темных глазах отражалось зарево пожара.
– Лимирей, где Николас? – спросил я.
Она не отреагировала. Ее молчание становилось пугающим.
Внутри меня все стянулось в тугой узел. Я обернулся на дом. Пламя еще ревело и грозило вырваться из-под контроля Габриэля, но духи помогали ему усмирить стихию.
– Он… там? – указал я движением головы на горящий дом.
Лимирей подняла на меня взгляд. Кажется, она не понимала, о чем я ее спрашиваю. Я повторил свой вопрос, не позволяя ей смотреть на пламя. Она медленно кивнула, опустила голову и коснулась руками снега, словно видела там что-то такое, чего не видел я.
Внутри все оборвалось. Я никогда не видел Лимирей в таком состоянии. Даже в первый день нашей встречи. На ее руках медленно таял снег, а она даже не пыталась стряхнуть его, словно не ощущала холода. Губы Лимирей были плотно сжаты, она сидела, обхватив себя за плечи, без единого слова и движения. Картина была пугающей и тяжелой. У меня по спине пробежали мурашки. Я почувствовал, что это ужасное событие снова лишило Лимирей речи.
Повинуясь внутреннему порыву, я приблизился к ней и осторожно обнял, невольно вдыхая аромат ее волос и зарываясь в них руками. Шелковые, блестящие. Такие, какими я их и помнил.
Лимирей уткнулась мне в грудь, крепко обняла и беззвучно заплакала. Я понял это по ее вздрагивавшим плечам и окончательно убедился, что оказался прав: Лимирей не будет разговаривать еще очень долго.
Я терпеть не мог плачущих женщин. Когда они лили слезы намеренно, меня это раздражало, а когда искренне – я чувствовал себя либо виноватым, либо беспомощным.
А ведь я мог предотвратить беду, если бы сразу понял… Если бы пришел сюда раньше.
Но я не понял. А теперь ничем не мог помочь Лимирей. Слова не утешат и не вернут Николаса.
Я ничего ей не говорил. Просто позволил выплакаться. И не уводил: знал, что она воспротивится.
– Ух, вроде справился, – услышал я за спиной голос Габриэля.
Но он вдруг осекся, увидев нас. Я даже не хотел представлять, как мы смотримся со стороны. Да еще и на глазах у всех.
– Дэн, – осторожно позвал он меня.
– Начинайте разбираться, что тут произошло, – глухо отозвался я. – А я пока отведу Лимирей к себе. С ней потом надо будет… Поговорить. А для этого надо хоть немного привести ее в чувство, – заметил я и поднялся на ноги, увлекая за собой Лимирей, словно безвольную куклу.
– Пожалуй, – пробормотал Габриэль. – Чего уставились?! – сердито крикнул он, обернувшись к толпе зевак. – Пожаров никогда не видели? Ну-ка, разбежались все, пока за подозрение в поджоге не пошли за решетку!
Угроза подействовала. Народ подался назад и начал расходиться. Провести ночь праздника в казематах желания не было ни у кого. Хотя что-то мне подсказывает, что он и так был безнадежно испорчен.
Я не позволял Лимирей оборачиваться и бежать назад, на пепелище. Ее дом все еще полыхал жаром, и делать там пока было нечего. Дорожную сумку с зельями я перекинул через плечо, а саму Лимирей вел рядом, крепко придерживая за плечо, чтобы среагировать сразу, если она попытается вернуться.
Однако она медленно шла рядом, едва переставляя ноги. Сама бы она так и осталась сидеть на снегу.
Я не сразу заметил, что Лимирей дрожит. От холода или от пережитого ужаса – я не знал, но остановился на мгновение и снял с себя сначала ее сумку с зельями, а затем куртку, которую потом накинул ей на плечи. Я ускорил шаг, торопясь добраться до дома: холод не пойдет на пользу никому из нас.
– Подожди немного. Я попрошу Севу открыть дверь, – сказал я Лимирей и ненадолго отпустил ее.
Домовой почувствовал мое присутствие сразу. Двери сами распахнулись, а свечи зажглись. В камине заполыхал огонь, и туда полетели из дровницы поленья. Я шикнул на Севу, чтобы он немного притушил пламя.
Я снял с Лимирей свою куртку, а алхимическую сумку оставил в прихожей.
– Извини. У меня немного не прибрано… Второпях собирался на работу.
Я прикусил язык. Она только что потеряла наставника и дом, а я тут лезу со своими нелепыми замечаниями.
Лимирей никак не отреагировала на мои слова. Я тяжело вздохнул и провел ее в свою комнату. Усадив на кровать, я заставил ее на себя посмотреть. Однако Лим как будто меня не видела. Взгляд ее был устремлен куда-то сквозь меня. Она все еще пребывала не здесь, и еще неизвестно было, как скоро она оправится. Судя по тому, что никто в деревне ее толком не знал, приводить ее в чувство предстояло мне.
Шок. Так на языке ментальных лекарей называлось это состояние. И, видимо, шок Лимирей был очень сильным.
Я осторожно взял ее ладонь. В ответ я почувствовал слабое пожатие. Хороший знак. По крайней мере, она меня слышит.
– Лим, ты помнишь, как мы встретились? – тихо спросил я с улыбкой.
Это и правда была интересная история. Теплые воспоминания сами собой облеклись в слова. Однако я следил за своей речью и не позволял себе упомянуть Николаса.
Я вспоминал, как мы гуляли по лесам, как она бросалась на моих обидчиков, как все время молча слушала меня, как учила читать и писать, как мы вместе проказничали… Может, хотя бы одно воспоминание пронесется у нее перед глазами, и она оживится.
Реагировать Лимирей начала лишь спустя несколько часов. Я чувствовал себя вымотанным, как никогда прежде. Мне хотелось помолчать. Но тишина рядом с Лимирей была тяжелой и гнетущей. Я чувствовал ее подавленное состояние, и невольно оно передавалось и мне.
Ожила она внезапно. Просто встала с места и направилась к выходу.
– Куда ты собралась? – спросил я, едва успев преградить ей дорогу. Она подняла на меня взгляд, но не ответила и попыталась проскользнуть на улицу. – Нет, Лимирей, так не пойдет! – запротестовал я. – Там сейчас ведут расследование. Тебя заберут в отделение и начнут допрашивать. Ты этого хочешь?
Она опустила голову, но осталась стоять на месте. Я осторожно взял ее за плечо и развернул в обратном направлении.
– Тебе надо поспать. Хотя бы немного, – произнес я, осторожно вернув Лимирей в комнату и усадив обратно на кровать. – Ложись. Потом мы вместе поужинаем… И начнем разбираться с этим делом. Мы обязательно найдем того, кто это сделал, слышишь меня?
Лимирей подняла взгляд. Ее черные глаза выражали такую боль, что у меня внутри все перевернулось. Но она нашла в себе силы кивнуть, и у меня немного отлегло от сердца.
– И не вздумай выбраться через окно, – строго сказал я. – Домовой за этим проследит. Если шарахнет, защищая дом, мало не покажется, – произнес я, не меняя интонацию.
– Сделаем, – деловито заверил из сумрака гостиной Сева.
Я уложил Лимирей, накрыл ее покрывалом и не отходил до тех пор, пока дыхание ее не стало ровным и размеренным.
Я провел рукой по ее волосам и вдруг почувствовал, как устал за эту ночь. Все-таки сеансы ментальной терапии сильно выматывают. И как только работают такие врачи? Это же умом тронуться можно, постоянно выслушивая о чужих проблемах!