– Идиот!

Она тут же пожалела об этом, но из гордости не стала исправлять ситуацию и подошла к отцу, который ждал ее у стойки охраны.

– Нам на второй этаж к директору, – сказал он.

Клоун снова было потянул на себя нити – Леле захотелось затопать ногами и сделать что-то противное, из-за чего папа обязательно рассердился бы на нее, но сдержалась. Было стыдно действовать так на глазах у всей школы.

В кабинете директора пахло кофе. Не таким, какой делают в дорогих кофейнях, а самым обычным, растворимым. На деревянном столе даже стояла невымытая кружка.

Кабинет был небольшим, с одним окном под потолком, заставленным стеллажами с папками и книгами. Места хватило только на рабочий стол и два кресла напротив.

Директор, низенький мужчина лет шестидесяти, встал навстречу Леле и Андрею Петровичу. Леля удивилась, увидев на нем джинсы, а не брюки. В ее прошлой школе директор ходил в костюме-тройке и требовал такой же аккуратности и изящества в одежде от других. Как-то Леля даже видела, что он отчитал свою секретаршу за то, что та была в кедах, а не в туфлях на каблуке. В общем-то из-за подобных требований у Лели и сложились с тем директором не самые приятные отношения: носить школьную форму она наотрез отказывалась и делать менее яркий макияж тоже.

– Доброе утро! Я Сергей Никитич, – директор торопливо пожал руку отцу Лели. Но торопливо не потому, что хотел польстить большому начальнику, скорее деловитость и торопливость – его естественное поведение. Он дошел до своего рабочего места и сказал: – Проходите, садитесь. Прошу прощения за эту коморку, тут раньше ютилась бухгалтерия, а я решил, ну зачем мне двадцать квадратов одному, пусть люди там сидят, а я и тут спокойно смогу… Слушаю вас! – спохватился он. – Простите, юная леди, как вас зовут?

– Леля.

– Ольга, значит.

– Нет, Леля.

– Так чем могу помочь? С каким вы вопросом?

– Мы недавно вернулись сюда после трех лет жизни в Москве, – сказал Андрей Петрович.

– Да вы что! – обрадовался директор. – И как вам?.. Простите, продолжайте.

– И моей дочери нужна школа.

– Образование – это прекрасно! В каком вы классе, Леля?

– Окончила девятый, сейчас должна быть в десятом, – отозвалась она вежливо, тем самым благодаря директора за то, что он не проигнорировал ее просьбу относительно формы имени.

– У нас есть место в десятом. На самом деле у нас их много. После ОГЭ многие ушли в колледж, чтобы потом на заводе работать. Так что учитесь на здоровье, Леля, учитесь! Документы у вас с собой? Паспорт, свидетельство, аттестат об основном общем образовании? Прекрасно! Можете оформиться сразу, акты готовятся в течение трех дней, но это не проблема. Можете, Леля, хоть завтра уже с новыми силами на научный фронт… Разрешите, я пролистаю личное дело?

Андрей Петрович отдал директору весь пакет документов.

– Только я должен вас предупредить, – сказал он, – что Леля человек сложный. И трудностей в прошлой школе избежать не удалось, поэтому два месяца учебного года она училась в другой школе в Москве. Это все есть в личном деле.

Директор кивал, слушая Андрея Петровича, и одновременно пролистывал бумаги. Прочитав последнюю страницу, он удивленно посмотрел на Лелю. Ей даже показалось, что в его взгляде мелькнул интерес:

– Устроила пожар в кабинете?

– Я не устраивала пожар, – сказала Леля.

– Да? А тут так написано, – возразил директор.

– Ерунда написана.

– Леля! – одернул ее отец.

– Вы знаете, Леля, я очень не люблю, когда дети врут, – сказал директор, – очень не люблю. Это хуже всего. Когда ребенок врет, он отрицает свою ответственность. А это плохо потом в жизни аукнется и откликнется. Так, ладно… На учет в комиссию по делам несовершеннолетних вас не поставили после такого?

– Пришли к договоренности, что, если полгода Леля не будет нарушать никаких законов, запись о постановке на учет будет удалена из базы данных, – строго сказал Андрей Петрович, недовольный тем, что об этой неприятности так долго ведется разговор.

– Это хорошо. Зачем ребенку заранее жизнь ярлыками портить, да? И сколько вы, Леля, уже держитесь без нарушения законов?

– Пять месяцев.

– Желаю вам с тем же успехом продолжать в нашей школе. Я вас возьму, – сказал директор. – Андрей Петрович, к секретарю моему подойдите, она вам все расскажет и проводит, чтобы вы зачисление оформили. Если хотите, Леля, можете сейчас пойти посмотреть расписание десятого класса (он у нас один) и познакомиться с ребятами.

Леля и Андрей Петрович попрощались с директором.

– Я сейчас отдам документы. Ты пойдешь к одноклассникам? – спросил Лелю отец.

– Нет, – ответила она, – дай ключи от машины!

– Иди познакомься.

– Я не хочу.

– Как знаешь, – бросил отец и последовал за секретарем. Ключи он не дал, поэтому Леля вышла на улицу и, обдуваемая ноябрьским пронизывающим ветром, встала около внедорожника. К ее счастью, лестничная компания, как она прозвала ребят, сидящих на крыльце, уже ушла на уроки.

Завибрировал телефон. Трясущимися от холода руками Леля достала его из кармана куртки.

Мама писала: «Лелька, оцени черный пляж. Камчатка – красота!»

А дальше фотографий пять самых разных: и селфи, и просто пейзажи…

Леля отправила огненный смайлик в ответ и хотела уже написать маме, что переживает из-за перехода в новую школу; что уже, кажется, успела поссориться с одноклассниками; что у нее сегодня с самого утра сильно болит голова, наверное, снова будет приступ мигрени, и как она с леденящим ужасом ждет этой невыносимой боли в висках и во лбу. Вдруг она подумала, что мама разозлится из-за того, что Леля скидывает на нее свои проблемы, мешая ей наслаждаться путешествием, и убрала телефон в карман.

После школы Андрей Петрович завез Лелю домой и, не сказав ей ни слова, уехал на работу. Новое назначение застало его врасплох, и он, пусть и уверенный в своих силах и опыте, все же не мог легко отнестись к ответственности, легшей на его плечи, и днями напролет сидел в кабинете, вникая в тонкости производства. Все к лучшему, считал он. Брак развалился, дочь явно не желает проводить с ним время. А так… хоть где-то полезен и важен.

Леля дома, не церемонясь, раскидала стянутые кое-как с ног берцы, бросила куртку на перилах лестницы, уже у себя в комнате стянула водолазку, затем юбку и в одних колготках и топе улеглась на постель. Страшно ныли виски и лоб, будто в голову поместили воздушный шар и надували его, надували, а он упирался в череп изнутри и давил, давил…

Неплотно закрытая дверь в комнату со скрипом приоткрылась, и большой старый сенбернар Филя медленно подошел к кровати. Не открывая глаз, Леля свесила руку, и Филя подсунул под нее пушистую голову. Леля нашла в себе силы повернуться, открыть глаза, хоть дневной свет и вызывал тошноту, и улыбнулась псу, легонько потрепав его по макушке. Людей удивляла его кличка. Казалось, что такая большая и солидная собака должна зваться Айроном, Графом или Бароном, но трехгодовалой Леле щенок показался похожим на собаку из передачи «Спокойной ночи, малыши!», которую ей включала мама. Так Филя и стал Филей.

Леля жила с папой. Так получилось при разводе: мама часто путешествовала, а когда возвращалась, была задействована почти во всех спектаклях и жила на репетициях. Не то чтобы у Андрея Петровича было много свободного времени, но он, в отличие от своей бывшей жены, никогда не хотел совершить кругосветное путешествие и забраться на Эльбрус, что сложно сделать, если нужно учитывать школьное расписание дочери. Леля восхищалась насыщенной жизнью матери и амбициями отца, и это рождало в ней интересное для нее самой внутреннее противостояние. Она не обижалась на отца и мать по отдельности как на людей с особыми привычками и чертами характера, но на них вместе – как на пару, как на родителей – она таила большую обиду. Их расставание было закономерным для любого здравомыслящего человека. С одной стороны мама, которой вечно не сиделось на месте, а с другой – папа, который считал, что самое главное в жизни построить дом, осесть в нем и успокоиться. Непримиримые противоречия, как они объяснили в суде. Леля, когда узнала о том, что родители ставят большую черную и жирную точку, только пожала плечами и, как ей показалось, особо не расстроилась. Но всю ночь все же проплакала, а тело тряслось, будто она находилась не в Москве, а в сугробе Антарктиды. Ту ночь Леля до сих пор считала самой страшной в жизни. И пусть она лежала в кровати под теплым одеялом, в уюте и безопасности, но все же никак не могла отделаться от чувства, что вот-вот разъедется пол, а затем и земля – и все провалится к самому ядру, потому что постоянного нет ничего, как и нет ничего твердого; что все вязкое, тянущееся, и ноги в этом постоянно тонут, как в болоте или в сухом песке.