Я попал в эту школу в седьмом классе. И начиная с самого первого дня своего пребывания здесь, сполна ощущал и понимал лишь одно: для всех ребят я был чужим. Причин тому было много. Главных было две. Одна из них сводилась к тому, что я хотел учиться. Обожал знания. Разные и всякие. Просто я поглощал их, как некоторые обжоры глотают еду. Любую еду. Всё равно какую. Не особенно заморачиваясь на вкусе. Главное, чтобы её было много.

Они же, в отличие от меня, ненавидели и знания, и учёбу. Считали, что всё это им абсолютно не нужно. Здесь и сейчас. Ну и дальше по жизни. Любое знание казалось им балластом, тянущим их на дно и способным испортить весь тот кайф, который они хотели бы постоянно получать в жизни. Им было абсолютно чуждо то чувство, которое испытывают люди, желающие постичь тайны окружающего нас мира. Словом, так уж было предопределено, что «радость познания», даже на примитивном школьном уровне, им не дано было испытать.

А всё это в совокупности прежде всего означало, что они не любили школу. Заодно и меня, почему-то получающего удовольствие от погружения в мир знаний. В чём же оно может заключаться, они не могли себе представить даже в самом страшном сне. Но, все как один, были убеждены в том, что такая «болезнь», как любовь к знаниям, никогда не может поразить их. У них с самого рождения был стой кий иммунитет от такого вируса.

Вторая же причина заключалась в том, что почти все учились вместе, начиная с первого класса. Хорошо знали друг друга. Здесь были свои знайки и незнайки, ботаны и спортсмены, корифеи-отличники и изгои-отщепенцы. Свои клоуны и свои кумиры. Я не вписывался ни в одну из этих групп. Был просто чужим. Почти пришельцем. Или же, если быть совсем точным, от меня за версту исходил запах чужака. Именно как чужеродный элемент я и под лежал отторжению.

Я не сразу осознал это. Но, в конце концов, всё же понял и принял это как должное. Честно говоря, хотел принять. Но так и не смог. И пройдут годы, прежде чем я смирюсь со своей участью. Ну, чужой, так чужой. Мне не привыкать. Я и в прежней-то школе чувствовал себя, практически, таким же отщепенцем. И здесь, и там у меня сохранялось ощущение того, что я как бы окружён неким полупрозрачным облаком. Именно оно делало меня почти невидимым и недосягаемым для разных и всяких попыток пре одолеть ту стену отчуждения и недопонимания, что сложилась вокруг меня. Как с моей стороны, так и со стороны тех, кто окружал меня.

Такой расклад меня вполне устраивал. Теперь я точно так же, как и в своей старой школе, просто пытался спрятаться в этом облаке. Так было и мне комфортно, и им удобно. Вроде я как бы и есть, а с другой стороны, меня как бы и нет. Ещё одно доказательство того, что психология человеческих отношений никак не связана с географией и с тем конкретным местом, где мы сейчас находимся. Результат всегда один и тот же. И он совершенно не зависит от того, что занесло нас в это «здесь и сейчас» по какой-то прихоти судьбы или это был наш осознанный выбор.

Но всё же в этом классе существовал такой феномен, с которым я впервые столкнулся в своей школьной жизни. И связан он был с тем, что в этой рыхлой, безликой, аморфной массе учеников особняком стояла одна яркая группировка. И почему-то возглавляющая её девочка чем-то сразу и очень сильно зацепила меня.

Было очевидно, что этот квартет, состоящий из трёх самых видных парней класса и очаровательной кареглазой девчушки, конечно же, занимает здесь особое положение. А ещё бросалось в глаза, что этим мальчикам девочка очень нравится и, видимо, среди них идёт негласное соперничество за её внимание. Себя они называли почему-то тремя мушкетёрами, а её именовали «Миледи». Услышав это, я расхохотался.

– Ребята, не надо уж так явно демонстрировать своё невежество. Сразу видно, что вы роман не читали.

Вся эта четвёрка сделала вид, будто всё, что я сказал, они просто не услышали. Полный игнор. Но если бы мальчишеские взгляды могли убивать, я уже давно был бы трупом. Девочка же просто улыбнулась в ответ на все эти мои заявления. А потом начала говорить о том, что в некой стране жил человек, именующий себя писателем.

Он хорошо знал французский язык и перевёл все произведения Дюма на язык своей страны. Всё, что показалось ему чужим и инородным, он просто исключил из текста. Но и, конечно же, поменял имена. И все персонажи получили в такой интерпретации столь милые сердцу писателя имена его соотечественников. Вот так и стал, с помощью Дюма, знаменитым. Успех имел просто ошеломительный. Ровно до тех пор, пока кто-то не предложил публиковать столь успешного автора за рубежом. Вот тогда и всплыл наружу этот плагиат.

– Тебе смешно? Может быть. Бедному Дюма такое не могло даже присниться.

– Интересно, откуда такие глубокие познания, что может, а что не может присниться Дюма?

На этот мой вопрос, конечно же, ответа у неё не было. И, вообще, она, видимо, не умела слушать. Ведь она была вся из себя, такой особенной девчонкой, которая привыкла к тому, что когда она говорит, все остальные обязаны просто внимать ей. Ну ещё, может быть, и восхищаться ею. А, может быть, даже и повиноваться, если из её крошечного рта начнут вдруг вылетать какие-то приказы и распоряжения.

Меня, по-моему, она даже не воспринимала как homo Sapiens. Очевидно, что я был для неё каким-то представителем класса братьев наших меньших. Словом, до уровня нормального общения с её высочеством явно не дотягивал. Ни по интеллекту, ни по внешнему виду, ни по социальному статусу. А вот пнуть ногой и прогнать, как надоедливую собачонку, наверное, совесть не позволяла. Но, тем не менее, я всё еще продолжал оставаться в поле зрения этой маленькой мадмуазели. Видимо, она ещё не всё сказала.

– Не переживай. Так часто бывает. Просто ты попал пальцем в небо. Попытаюсь прояснить ситуацию. Когда вместе двое парней и одна девушка, то это сов сем не интересно. Обычный любовный треугольник. А когда трое парней и одна девушка, а есть ещё где-то претендующий на роль самого главного мушкетёра, ну, кто-то, вроде Д’Артаньяна, то уже есть интрига. Чем больше фигур на шахматной доске к концу игры, тем интереснее. Так вот, от Дюма мы взяли только идею. Да ещё слоган: «Один за всех и все за одного». Разные всякие детали нам просто неинтересны.

– Почему?

– Сюжет этого романа безнадёжно устарел. Кому сегодня нужны страсти вокруг подвесок какой-то там королевы? Или противостояние с дряхлым, мерзким, коварным кардиналом? Но так уж сложилось, что в старые схемы мы очень часто заключаем абсолютно новые истории. Так что, как видишь, не такие уж мы и примитивные, как тебе кажется. Не пытайся нас учить. Может, у себя в провинции ты и был самый-самый, но здесь, в столичной школе, тебе лучше помалкивать. У нас не принято выделяться. Это я так, к слову. Раздаю бесплатные советы для новичков. Хотя прекрасно понимаю, что ты ими и не воспользуешься. Слишком гордый для этого.

В тот же день меня вызвали к доске. Это была моя первая неделя в школе, и я добросовестно выполнил задание учительницы русского языка. Выписал себе в тетрадь все толкования слова «роща». Я честно изложил в своём ответе всё, в чём заключается смысл этого слова. Ведь я порылся в словарях русского языка Даля, Ушакова, Ожегова. Да ещё в трёх-четырёх толковых словарях, которые я нашёл у нас дома на словарной полке. Ведь это была середина девяностых годов, и никакой Гугл не мог придти мне на помощь.

Учительница меня похвалила. Конечно, это не прошло мимо внимания всех, кто учился со мной. Как только закончился урок, на меня налетел один из самых признанных драчунов класса.

– Ты чего творишь? Выпендриваться сюда пришёл? Самым умным себя вообразил? Ну вот и получишь за это сполна.

Конечно же, я получил. И действительно, сполна. На большой перемене в туалете меня основательно из били. Их было достаточно много. Били они меня со знанием дела. Странно, но я не запомнил ни одного лица. А помнил только то, что всё время спрашивал: