ПОХОЖЕ ОПЯТЬ РАССУЖДЕНИЯ (РАЗМЫШЛЕНИЯ), КАСАЮТСЯ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ ИИСУСА

ЗОЛОТОЙ ТЕЛЕЦ ЭТО И ЕСТЬ ТО РАСПЯТИЕ, НА КОТОРОЕ МОЛИМСЯ УЖЕ СТОЛЬКО ВЕКОВ? КТО ЖЕ ТОГДА И ЗАЧЕМ РАЗНЫМ ЛЮДЯМ ТАКОЕ ПОДСУНУЛ?

(Вопросы, которые можно использовать сразу как базовые.)

Первое: Перед тем Иисус, согласно текстам каждого куска Евангелие, демонстративно открыто бродил в Иерусалиме по городу, и, если верить написанному, пользовался знаками поклонения и восхищения со стороны достаточно заметного количества в Иерусалиме живущих, после чего подобный центр человеческого восхищения, и при этом согласно собственной воле, этими людьми схвачен, и эти горожане, и при этом именно живущие в городе, а не представители веры, обращаются с требованием лишённого воли перемещаться непременно распять, отпустив на радость собравшимся несомненно разбойника. Представители веры, согласно описанию, выглядят только организаторами-инициаторами всей такой яркой затеи, а как раз к Пилату с требованьем обращается, собравшийся при вынесении такого решенья, как надо понимать, самый разнообразный народ. Ну, и почему же всё таким образом собрано из словно противоречащих и не смыкающихся событий?

Второе: Жертвенного тельца перед принесением в качестве жертвы в храме положено вырядить и разукрасить, не говоря уж о таком, что подготовленный к жертвоприношению должен быть лучшим среди разных всех прочих. То, что перед отправлением к месту такой казни, настаивавшие на распятии, Иисуса вырядили в нечто нарядное, очень возможно, что лучшее из того, что только нашли, да и приукрасили насколько только возможно, об этом слов в тексте Евангелие присутствует достаточно много. Больше того, на кресте умерщвляемый или казнимый, к месту казни свой крест в данном случае не волок на себе. (Правда, здесь надо учитывать, это всё в древних текстах, в Евангелие о таком ни пол слова, но, между тем, в написанном, и с некоторым постоянством упоминается, что для казнимого крест к упоминаемой Голгофе поволок этот некто, озабоченный таким по дороге.)

Третье: Из элементарного – ну, и чем же таким, и при этом особенным среди живущих должен выделяться такой человек, чтобы, по мнению прочих, со столь необычным порождением рядом живущих, оказался достоин именовать себя тем самым словом: Христос? Ведь если судить по пусть и разрозненно, но всё же встречающемуся в Евангелие смыслу, это, не именное, словесное именование, а может и своего рода обозначение, особенное обозначение, должно, как результат, пусть годы, столетья минут, венчать лишь кого-то, чьё явление миру заранее пророками было предсказано. И такой, кто будет удостоен подобного, если судить по тем самым намёкам из текста, чем-то особым проявит способность средь прочих живых выделяться. Только, чем же от всех таких прочих подобных живых отличаться необходимо, чтобы особые свойства странного одного среди обычнейших многих заставляли безоговорочно соглашаться с выставляющим вперед отношением? И к каким же последствиям признание таких необычных отличий и предсказанных кем-то особенностей приведёт? И почему таким наиважнейшим выглядит такой, по меньшей мере весьма нелепо выглядящий, странный вопрос: в данном случае предстал перед всеми такой, кого давно ждали, или не с ожидаемым столкнулись, а с кем-то другим, раз вопрос о таком решили прийти задавать и от самого Иоана Крестителя? Правда, всё сводилось только лишь к желанью выяснить, всё-таки это такой, кому полагалось появиться, или какой-то особый другой?

Итак, что Иисус тогда говорит собравшимся и внимающим: сие, этот хлеб, есть плоть, а сие, это вино, есть кровь Христа. То есть, прямо перед ритуалом и закланием появляются заменители, способные даровать тем, кто считался учеником и по возможности ярко, открыто демонстрировал веру учителю, тоже самое, что дарует участвующим в заклании в храме у алтаря плоть жертвенного тельца и кровь жертвенного тельца? К кому же тогда, и какими словами, взывают столь сложно в ночь перед сакральным днём те участники умерщвления? Или наследники таких участников умерщвления?

Четвертое: Ещё есть, и достаточно весомое значенье имеет, к тому же и не раз упоминаемое именование: царь иудейский. На тот момент все иудеи сплошь под владычеством Рима, властители порядка монаршего имеют власть над кусками от иудейского государства, но, в целом, властвует только наместник, Понтий Пилат. Если судить по еврейских Священных книг тексту, чтобы претендовать на право короны, необходимо по родословной восходить к тем, от кого у иудеев всё начиналось. При этом в качестве первоисточника перечисляю всех, от существовавших тогда, и вплоть до Адама. Ну и как же созвучен рядом с этим поминовеньем Христос? И с жертвенным закланием в храме среди прочего чего-то, столь же особенного? Чем это, содеянное, как это надо понимать, в качестве ожидаемого благоволения Господа, должно столь сильно помогать тем евреям? Или мешать? Всем коленам двенадцати, чьи представители, судя по всему, перед сходом огня, с пятницы на субботу, в храме и собирались?

Пятое: Распятье, или же то умерщвление на подобном кресте. Если хочешь в жертву принести именно тело, то живущего в теле умертвить надобно, как умертвить следует именно жертву, заколов. Умертвить через ожидание смерти, просто распяв и подвесив на кресте, это сделать нельзя. На первый взгляд не получится. Коли рассматриваем вариант, при котором это не просто какое-то тело, а этот самый жертвенный бык, то есть, по умерщвлению, должен быть и для сожжения в качестве жертвы пригоден, значит, казнимому необходимо уже умереть не смертью своей, а именно, как и положено, оказавшись зарезанным, а в данном случае заколотым этим копейщиком, то есть, от удара копьём под ребро. И объяснений, откуда взялся копейщик, и с чего это согласился в таком поучаствовать, и при этом ткнул только Иисуса, как не было раньше, и сейчас не найти. Есть только из описания, что те распятые, прочие, рядом висящие, вроде не сдохли, и таким ноги потом перебили. Кстати, немаловажно весьма обратить здесь вниманье, что кровь, вытекающую из проделанной раны где всё происходит, в чашу специально собрали, словно заранее таким образом подготовив, чтоб нашлось потом чем при каких-то жертвенных действиях мазать углы и алтарь окропить.

Шестое: Тело, мёртвое, как можно понять из сложившейся ситуации, именно у Пилата выпрашивают для погребения. И Пилат тело отдал. Родне. То есть, неким близким отдал, а близкие это тело старательно приготовили к захороненью. Среди прочего описаний хватает, что тело обмыли, и что гробница та к времени смерти была уж по полной программе готова, и при этом готова для кого-то стороннего, совершенно другого. Само захоронение, если и связанно с чем-то, согласно описанному, то только лишь с камнем, которым всё вроде как замуровали, а потом камень, как можно подумать, не маленький, окажется кем-то отвален. При этом всего ночь пройдёт. Куда делось тело, на описанье чего-то такого нет даже намёка, но если исходить из принесения тела в качестве жертвы, и отдавать себе в эти мгновенья отчёт, что, всё тянет к тому, что ради этого всё и учинялось с подобною казнью, то, вроде, и рассуждать-то особенно не о чем. Сразу понятно, что кто такие глобальные планы построил, такой и уволок.

Седьмое: Что же касается таких, видимых, как это можно понять, но, вместе с тем, совершенно неведомых, с такими потом столкнулись возле могилы, и здесь обратить, и в достатке, внимание не помешает на способ формирования взгляда, достаточно двойственный. Есть сообщение, что те, с кем встретились, к могиле пришедшие, сами светились немыслимой и непомерной, чарующей красоты чистотой, и о Иисусе если и говорили, что всё сложилось таким специфическим образом, и такого здесь уж более нет, и более такого здесь не найдёте. Вместе с тем, есть сообщение, тоже след заметный оставившее, и, между прочим, вещающее также и о таком, не без издевательства прозвучавшем гласе из тучи, всем присутствовавшим сказавшем, что, теперь, если хотят, чтобы просьбы отныне услышали, то пусть о таком пропоют. И это притом, что сам такой казнённый почти в тоже время, образом пред теми, кто лично знал, появившись, даже руками трогать свои раны позволил, желая этим убедить сомневающихся, что отныне на милость живущим воскрес. Возможно, что убеждённость подобного рода, после всего, что перед тем, и с распятым, и с другими произошло-приключилось, фактором выглядела наиважнейшим, которого следовало после такого появления достичь. Есть также взгляд на такой свет, каким наполняется, перед тем как окончательно таких всех, наблюдающих вознесенье, покинуть, уйти (и подняться на небеса), свет такой описан как какой-то сверх ослепительный и непереносимо-сияющий, но здесь особый впору будет повести о таком разговор.