Разобраться со всей этой пиратской белибердой нужно здесь и сейчас, чтобы продолжать жить в каком угодно временном отрезке, не оглядываясь назад и не вздрагивая при словах подземелье, клад, Кузьмич, карты, схемы.

Кстати, отчего-то мне все больше и больше кажется, что эти пресловутые десять планов с непонятными пометками и разными буковаками-циферками — фальшивки, чтобы сбить с толку нечистых на руку искателей сокровищ и любопытствующих.

Ну, вот, правда, за каким лешим рисовать столько чертежей? Один потеряется и все, никто и никогда не догадается, что нужно сделать, чтобы вычислить… Что вычислить-то? Что спрятали в картах таким мудреным способом? Вход в сокровищницу? Так на всех планах, которые я видел, обозначены все известные спуски вниз.

Остается, конечно, один момент: если собрать все и наложить друг на друга, что откроется? Еще один крест? Или буквы и цифры сойдутся в понятные надписи? Короче, голова пухнет от этого средневекового бреда, честное слово.

— Леш… — окликнула Лена, вырывая меня из муторных мыслей.

— А?

— Можешь вперед пойти… — смущаясь, попросила девушка.

— Что случилось? — напрягся я. Черт, Леха, расслабился, получай теперь полные штаны репейника.

— Ничего… Просто там… Ну, мы уже пришли к… Туда… — командирша странным образом запиналась через слово и до меня, наконец, дошло.

— Черт, Лен, да он же мертвый давно, не укусит уже, — в сердцах чертыхнулся я, и тут же пожалел о своей несдержанности: девчонка все-таки, а тут темно, да еще и мертвецы всякие непонятные, опять-таки подземелье, все дела. — Извини, не хотел. Иди за мной.

— Хорошо, — хвостик обиды едва заметно промелькнул в девичьем голосе и тут же растворился. Вовремя я успел со своими реверансами.

Мы поменялись местами и зашагали на выход из иллюзорного ответвления, которое тоже вызывало у меня вопросы. Точнее, всего один вопрос: зачем? Зачем такие сложности, если строили для узкого круга избранных. Что еще хотели спрятать за иллюзией?

— Леш, — позвала Лена громким шёпотом. — Мне кажется, или… останки лежат не так…

— Конечно, кажется, — уверенно ответил я, бросив короткий взгляд на мертвеца в форме. — Мы же его и переложили, когда изучали.

Я подавил желание приколоться по-черному, и продолжил шагать к выходу.

— Думаешь?

— Уверен! Тебе просто кажется. Устала, темно, вот мозг и рисует всякие картинки. Как оставили, так и лежит. Не переживай, скоро выберемся, увидим солнышко и все страхи пройдут.

— Я не боюсь. Я сомневаюсь, — тихо откликнулась девушка.

— Сомневаешься в чем?

— В собственном разуме, кажется.

— Ладно, — я резко остановился, решив доказать Лене всю несостоятельность её страхов. — Пошли со мной.

Мы вернулись к останкам, благо отошли не так далеко, и выяснили, что бесстрашной авантюристке все-таки привиделось. Фриц, погибший в чёрти каком году, лежал в той же позе, в какой мы его оставили. А мы несильно старались вернуть его в первозданный вид, то бишь, придать ему форму указателя, коим он являлся после своей смерти.

— Вот, видишь, мне кажется, кто-то сдвинул ногу вот сюда, она как бы согнута по-другому, — Лена ткнула пальцем в конечности трупа.

— Лен, это все твои фантазии. Мы его столько шевелили, что я удивляюсь, как он до сих пор не развалился на запчасти.

Минут пять мы разглядывали тело, и двинули дальше, едва девушка окончательно убедилась, что ей показалось. Спустя примерно час мы, наконец, выбрались из подземелья, и с нескрываемым удовольствием зажмурились, подставив лица горячему южному солнцу. Все-таки бродить под землей, без света и свежего воздуха, такое себе удовольствие. Не создан человек для такой жизни.

Привыкнув к свету, мы выбрались из котлована и отправились к спрятанным велосипедам. В какой-то момент мне показалось, что за нами следят. Я остановился, огляделся, прислушался. Но кроме звуков жаркого летнего дня никаких подозрительных шумов не засек.

«Померещилось после такого путешествия», — решил я и снова глубоко вздохнул. После мрачного подземелья легкие все никак не могли надышаться морским ветерком.

— Ну что, по домам? — уточнил я у Лены, которая уже подняла своей велик, и приторачивала рюкзак на багажник.

— По домам. Но ты едешь к нам! — безапелляционным тоном объявила девчонка.

Я хотел было возразить, мол, надо переодеться и все такое, но потом решил: а почему бы и да. Зачем терять время в библиотеке, если Блохинцев с отцом быстрее сообразят и про убитого фрица, и про тайники, и про схемы. Я ведь даже не поинтересовался, пробовали они наложить карты, которые у них имеются, друг на друга. И если да то, что из этого вышло?

— Поехали, — махнул я рукой, и поднял своего железного коня.

Мы вывернули на тропинку и пошли вверх к трассе. Я шел, не оглядываясь, но ощущение чужого взгляда, который сверлит мою спину, не отпускало до самого конца лесополосы.

Глава 25

До города добрались быстро. Лена не позволила мне передумать, или хотя бы заехать в общежитие, чтобы переодеться, принять душ, сразу потащила к себе в гости. Колебался я недолго, решение было принято, чем быстрее найду информацию, тем быстрее смогу прикинуть, что делать дальше.

Но удача от нас отвернулась: Николай Николаевич занимался пациентами. Бабушка Лены — Полина Федоровна — отправила нас мыть руки и приводить себя в порядок, чтобы накормить поздним завтраком или ранним обедом.

Я замялся: неизвестно, сколько времени занимает у Блохинцева прием, и будет ли он в настроение пообщаться с нами после работы. Терять весь день в ожидании не хотелось. Но Полина Федоровна оказалась категорично убедительной, и вскоре мы с Леной сидели на уютной кухне, перед нами стояли тарелки с рассыпчатой гречкой, исходящей паром, и сосисками, ну, и кружки с холодным компотом.

Вздохнув, я откинул все сомнения вместе со стеснением и в два счета умял завтрак. Гречку я любил с детства в любых видах. С маслом и молоком, с поджаренным лучком и морковкой, по-купечески, и с мясом, по принципу макарон по-флотски. «Еда богов», — называл её отец, и я никогда не возражал.

Второе место в моем сердце занимала каша дробь шестнадцать, солдатская или перловка. С зажарочкой и гуляшиком милое дело. Наворачивая гречку с сосисками, и вспоминая любимые незамысловатые рецепты, я не заметил, как умял свою порцию и выхлебал весь компот.

— Спасибо, все было очень вкусно, — поставив пустую кружку на стол, довольно выдохнул я.

Полина Федоровна с улыбкой поглядывала то на меня, то на Лену. На лице еще не старой женщины читалось послание внучке: смотри, как нужно кушать, не то, что ты. Девушка и правда склевала полпорции, поковыряла одну сосиску и теперь маленькими глоточками пила компот. На бабушкин взгляд ответила добродушным фырканьем: мол, не хочу, не голодная.

— Молодец, Алешенька, — похвалила меня хозяйка дома. — Учись, Леночка, как нужно кушать! Кто хорошо питается…

— Тот с работой хорошо справляется, — закончила Лена с улыбкой.

Видимо, подобный разговор у бабушки с внучкой стал своего рода привычкой, уютной домашней традицией.

— Все-то ты знаешь, егоза, — ласково вздохнула Полина Федоровна, и поднялась из-за стола, чтобы прибраться.

Но тут мы с Леной синхронно подскочили, усадили женщину обратно и принялись в четыре руки убирать грязную посуды, мыть тарелки, стряхивать крошки.

— Экие молодцы, — похвалила хозяйка, стреляя в нас глазами.

От этой стрельбы мы оба, не сговариваясь, резко покраснели. Во всяком случае, Блохинцева младшая прямо на моих глазах залилась краской от шеи до лба, я же понадеялся, что сумел удержать лицо. Но, думаю, надежда себя не оправдала, судя по внезапно загоревшимся ушам.

— Кхм… — прокашлялся я, прерывая неловкое молчание. — Полина Федоровна, еще раз спасибо за вкусный завтрак, я, пожалуй, пойду.

— Куда же ты пойдешь, Алешенька? — склонив голову к плечу, с хитринкой поглядывая на меня, полюбопытствовала женщина.