«Эй, ямщик, поворачивай к черту! Новой дорогой поедем домой! Эй, ямщик, поворачивай к черту, это не наш лес, а чей-то чужой», — неожиданно для себя пропел я негромко, наблюдая за тем, как упомянутая гражданка привстала на надувной лежанке, облокотившись на локти.
Одна ладошка изящно взметнулась вверх ко лбу, изображая козырек, чтобы из-под него уже осуждающе посмотреть на орущего спасателя, который мешает загорать, покачиваясь вдали от гомонящей толпы. Но ненадежный морской топчан подпрыгнул на небольшой волне и перевернулся, опрокидывая в море загорающую фею.
— Ну, я же говорил, не заплывайте за буйки, — довольным голосом припечатал Женька и продолжил наблюдение за пляжем и водой.
Девица на матрасе его больше не интересовала. Тем более к недовольной купальщице, вынырнувшей из воды, подплыл какой-то парень, видимо, помогать и утешать.
— У бабки дар или так, играется? — словно невзначай уточнил я.
— У бабки дар, — убежденно ответил Дека. — Это у нас семейное по линии Кукулиных. Ну, может, ты и прав. Хотя я думаю, бабка больше знаниями брала, она ж медсестра-недоучка. На фронте в санчасти помогала, после войны в больницу санитаркой прибилась и осталась. Хирургам опять же помогала, да она много чего умела. И травами лечить, и роды принять, и корове от бремени разрешиться. С учебой только не получилось, считала, стара уже для учебников. Но Яга и без диплома могла любого доктора за пояс заткнуть.
— Кто?! — вот ту я точно поперхнулся, обрызгавшись водой.
— Яга… А, Ядвига она по паспорту была, но все её или бабой Ясей звали, или Ягой за глаза. Я ведь тоже хотел… Мальчик к белой панамке! Возвращайся к берегу! Граждане! Чей ребенок на зеленом круге пытается уплыть в Жданов? Остановите немедленно! Утонет, мы спасать не будем! У нас обед! — и с чувством продекламировал. — Можете плавать, а можете — нет, но у меня после часу — обед!
Половина пляжа засмеялась, зато мамочки напряглись и быстренько отыскали глазами своих неугомонных голопопых капитанов и подводников, усердно гребущих на кругах и матрасиках, и архитекторов, строящих замки и форты в опасной близости от воды.
Я хмыкнул про себя: молодец, Женька, прибаутки с юмором лучше, чем занудство и нравоучения, которых товарищам отдыхающим хватает в повседневной жизни на работе. А тут вроде и поругали, и предупредили, а на душе весело.
Как говаривал наш Потыпыч: «За сто рублей привет начальнику передадим по матюгальнику», — обучая пацанов, которых летом директора баз отдыха нанимали работать спасателями.
Я не торопясь прихлебывал воду и размышлял над Женькиным словами, сопоставляя их со своим воспоминанием. Что если в Евгении и вправду лечебная искра. Людей, которые умеют лечить руками, мало, но они есть и не отсвечивают, это я точно знаю. Просто в советское время говорить и думать про такие способности было не с руки. Тем более развивать.
Раз в будущем Ступин-Кукулин подался в реалити-шоу, значит, мало-мальски что-то умел, или хотел уметь. Просто здесь и сейчас наследство бабки его мало интересует, разве что курортницам головы дурить. Много мы взрослых слушаем в молодости? А если заложить нужный камешек в фундамент, глядишь, в будущем не придется парню краснеть на телевиденье, может, выучиться чему полезному.
— Так за чем дело стало? — не мог я признаться напарнику в том, что в далеком будущем экстрасенсы и знахари полезут как мухи на мед. Да только единицы среди них окажутся настоящими целителями.
— Ты о чем? А, ты все про бабку.
— Все о том же, ты же сказал, тоже хотел по ее стопам пойти, — подначивал я друга к откровенности.
— Не, я хотел в медицинский поступать, но испугался. Где я, лапоть деревенский, а где медицина, туда ж только по блату. Бабуля моя расстроилась, когда я передумал, месяц со мной не разговаривала.
— Ты? Испугался? Неожиданно, — удивился я. — Зря ты на себя наговариваешь, заканчивай педучилище и поступай в мед. Отец всегда говорил: лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и жалеть об этом всю жизнь. Жалеешь ведь?
— Ну… — Женька кинул на меня короткий взгляд. — Есть малёха. Иногда накатывает, когда круги наворачиваем по стадиону. Какой из меня учитель? Я ж детей на дух не переношу, кричат, орут, не слушаются, — напарник огорченно вздохнул.
— Вот и думай теперь, что лучше.
— Не, не пойду, — после недолгих размышлений, замотал головой друг. — Кормить меня кто будет? Работать надо, студентом много не заработаешь. Если поступлю, еще столько же учиться придется.
— А ты попробуй поступить, для августа еще полмесяца, успеешь вспомнить и подготовиться, — коварно предложил я.
Женька ошалело на меня глянул, но задумался. Я не знал, зачем мне это надо, но отчего-то был уверен, что все делаю правильно. Мечты должны сбываться иначе жизнь становится серой и скучной, и человек превращается в зануду, формалиста и ворчуна, зарабатывает от неудовлетворенности язву и умирает раньше срока.
— Девчонки помогут, Светка химию лучше всех знает, остальное ты и сам можешь. С нашими-то русичками да русский не знать, — мы синхронно рассмеялись, вспомнив Татьяну Николаевну, её острый прищур, взгляд поверх очков и это её протяжное: «Та-а-варищ студент! Заниматься надобно хотя бы раз в неделю, у вас все задатки учиться на «отлично»!»
Даром что мы физкультурники, за русский нас гоняли точно так же как учителей начальных классов. Женька хотел что-то добавить, но смех пошел не в то горло, и он закашлялся, я наклонился, постучал напарника по спине, и в этот момент взвыла сирена.
Глава 7
Я вздрогнул и напрягся, пытаясь определить источник звука, чтобы понять, как действовать. Пожар? Кавалькада милицейских машин со включенными спец сигналами? Не похоже. На секунду накрыло будущим: наш провинциальный Энск в двадцать первом веке стал приграничным городком. Через дорогу, то бишь, через море, на другом берегу располагалась пока еще дружественная республика. Буквально за месяц энчане привыкли не только к постоянному гулу самолетов, но и к тому, что ночью над городом летает воздушная защита. В моем времени.
Здесь и сейчас несмолкающий вой вызывал неконтролируемый страх, чем-то отличаясь от привычной сирены. Скорее он напоминал сигнал воздушной тревоги из советских фильмов о войне, но чем-то неуловимо отличался. Я напрягся и оглянулся на Женьку. Напарник наполовину вылез наружу и что-то пытался разглядеть в безоблачном синем небе.
В этот момент я вдруг четко осознал: огромный гомонящий пляж накрыла тишина. Отчего-то даже дети перестали верещать, кричать, пищать и плакать, с недоумением поглядывая на своих родителей, которые замерли в нелепых позах, вслушиваясь в несмолкающий вой, выворачивающий душу.
«Это ж-ж-ж неспроста», — только и успел подумать я, когда где-то в районе бондарного завода при въезде на Центральный пляж что-то громыхнуло. Внизу раздался вопль: «Война-а-а-а», и волна паники одним криком смыла жуткое безмолвие с многолюдного пляжа, окатывая отдыхающих не просто паникой, страхом, истерикой, воплями, криками, суетой. Берег залило Ужасом, который опалил вены, резко повышая давление и градус агрессии у всех людей.
— Женька! Рупор! — заорал я, видя, как люди начинают метаться по пляжу, хватая поочередно то свои вещи, то детей, бросая коврики и сумки, начинают бежать к пешеходной зоне, а затем возвращаются, чтобы забрать надувные круги и шлепки.
Сирена не смолкала, нагоняя и усиливая человеческий страх. Отчего-то молчала система оповещения, через которую обычно предупреждают о том, что тревога учебная. Еще одна нестыковка, которую отметил мозг, но крики людей не дали додумать мысль до конца.
— Женька! Очнись! — я подскочил к напарнику, схватил за плечи и дернул на себя.
— А? Что? Леха! Ты слышишь? Слышишь?! Что, война? Война, да?! — на пепельно-сером лице Женьки остались одни глаза, в которых плескался ужас.
— Жека, соберись! Учебную объявляли? — я встряхнул парня, пытаясь вырвать его из фантазий. Сука, кто придумал этот жуткий звук? Под него невозможно думать, он вызывает одно желание: бежать и прятаться.
