— А ты не в курсе, менты про Бородатова знают? — поинтересовался я.
— Не в курсе, — Рыжов пожал плечами и махнул рукой, призывай Ваньку, который нарисовался с двумя стеклянными бутылками в руках. Странно, вроде за квасом бегал. Через секунду я сообразил: квас-то принести пацану не в чем, разве только стаканчик в себя опрокинуть возле бочки.
Младший Рыжов нас увидел, насупился и, загребая ногами песок, медленно побрел к вышке. Я хмыкнул, ясно-понятно, желания видеть брата рядом со мной у мальчишки нет, идет, небось, и прикидывает: рассказал или нет нехороший дядя спасатель про историю с ножом.
Я вздохнул и сунул руку в карман: как бы ни хотелось замолчать, но такие истории лучше не замалчивать. Если ему в десять (или сколько Ваньке лет?) пришла в голову такая убийственная идея, что будет дальше? Карты, деньги, хулиганка с нападением и в результате тюрьма? Да ну к лешему.
— Держи, — я протянул Федору ладонь, в которой лежал складной нож.
Сталь тускло блеснула, черные линии жар-птицы, изображенной на плашке, обожгло жаром июльского солнца. Сувенирный ножичек знаменитого московского завода стальных изделий. В современной России коллекционеры за такой большую сумму отстегнут.
— Откуда у тебя отцовский нож? — после короткого молчания спросил Федор, поднимая на меня глаза.
Я молча кивнул в сторону Ваньки, с остановками бредущего в нашу сторону.
— Не понял? — Рыжов-старший глянул на брата, потом перевел взгляд на меня.
— Все ты понял Федор, — вздохнул я. — Иван приходил морду мне бить. За брата.
— А нож здесь причем?
— Для смелости, наверное, — я пожал плечами. — Сам спросишь. Держи, — я всунул орудие в руку ошарашенному Рыжову. — Только не убей в воспитательных целях, ему и так несладко. Хотя нож в кармане это и не оправдывает, но попробуй с ним поговорить, как со взрослым. Дети не любят, когда их за дураков держат, врут или недоговаривают.
Федор стоял, стиснув зубы. Желваки играли, а на щеках уродливыми пятнами расцветал темно-красный румянец.
— Разберусь, — процедил Федор сквозь зубы. — Спасибо, что не сдал брата… ментам.
— Рыжов, ты точно дурак, — я закатил глаза. — Поговори с братом, расскажи, чего ждать в дальнейшем. Он не дурак, успокоится и поймет. Ему ж страшно до жопы. Не тупи.
Федор глянул на меня, полыхая гневом.
— Я ему так объясню! Неделю сидеть на этой самой жопе не сможет! — процедил Рыжов.
Ванька в этот момент снова посмотрел на вышку и вздрогнул, увидев лицо брата. Голова мальчишки тут же поникла, а шаг стал еще медленней.
— Сюда иди, бегом! — едва сдерживаясь, крикнул Федор.
Мальчишка вздрогнул, но скорость не увеличилась.
— Федь, менты что говорят? С тобой что будет? — я попробовал отвлечь старшего брата от младшего.
— Что? — Рыжов вздрогнул, приходя в себя. — А… Ничего не обещают. Ну, там смягчение приговора за сотрудничество…
— Подожди, ты им во всем признался, что ли? — ошарашенно уточнил я. — Вы что, не первый раз воровали?
— Первый… — Федор поморщился, как от зубной боли. — Ничего я не признавался… Только заявление написал на доктора, мошенник который, с помощью Блохинцева, — тяжелый вздох и хмурый взгляд в мою сторону. — Николаю Николаевичу я все рассказал, вот он и нанял адвоката. А тот молчать велел. Но, думаю, когда козла возьмут в оборот, он всех сдаст, чтобы себя спасти. Да и Борода добавит от себя. Он-то в курсе был. Это ж они с этим… — Федор мотнул головой куда-то в сторону. — Дрыщом-недобитком, рассказали схему, как купальщиков обносить. Точнее, дрыщ поделился опытом.
— Дрыщ? — тут меня осенило. — Худой такой, дерганный? Игорь?
— Наверное, — Рыжов дернул плечом. — Не знаю я его имени, Борода его кличкой какой-то называл, дурацкая такая, — парень на секунду завис. — Не помню.
— Ясно, — теперь завис я, размышляя над ситуацией.
Однако, молодец Николай Николаевич, не ожидал от него такого подарка. Не каждый сможет после таких признаний к чужому несчастью и глупости по-человечески отнестись, да еще и продолжить помогать. Хотя, чего я мог ожидать, если знал соседа только малым ребенком?
— Адвокат что говорит?
— Молчат велено. Если всплывет, все отрицать. Факт воровства доказать сложно, вещи я не продавал, выкинул тогда и все. Если подельники… — Федор изменился в лице, прикрыл глаза, вдохнул-выдохнул и продолжил. — Если будут сдавать, адвокат будет настаивать на оговоре, как-то так.
— Будем надеяться на лучшее, — я дружески толкнул скукоженого Рыжова в плечо. — Соберись, Федор, тебе в тюрьму точно нельзя, тебе мать лечить надо, и пацана поднимать. Оксане одной тяжело будет.
— Да знаю я, — вскинулся парень. — Ты думаешь, не знаю? Исправить-то ничего нельзя. Я как в тумане был, не соображал, что делаю. Или соображал, но все равно делал. Вот и получаю теперь, что заслуживаю!
Рыжов стукнул кулаком по деревянному столу вышки и замолчал, тяжело дыша.
— Если меня посадят, это же позор на всю семью… Оксанку отчислят, Ваньку затравят…
— Оксана-то здесь при чем? — удивился я.
— Брат-сиделец, думаешь, с таким пятном в биографии в институтах оставляют?
— Дык времена сейчас другие. Разговоры, понятное дело, будут, и за спиной, и в глаза, но Оксана девушка сильная, сдюжит. Да и выбор невелик: или доучиться и получить хорошую профессию, или в уборщицы. Не дрейфь, Федор, прорвемся! А вот и наш герой! — не давая Рыжову ответить, с улыбкой оповестил я, глядя на выгоревший вихор, мелькнувший на ступенях. — Поднимайся, давай. Мы тебя заждались.
Ванька шмыгнул носом и продолжил свой путь на голгофу, то бишь на спасательную вышку. Федор развернулся лицом к брату с суровым лицом, держа в открытой ладони отцовский ножик.
Младший Рыжов глянул на меня, презрительно оттопырив нижнюю губу, всем своим видом показывая, что он думает о предателе. Я едва сдерживался, чтобы не заржать, если честно. Уж больно сцена напоминала картину какого-то художника «Опять двойка»: осуждающие мы вокруг стула и «двоечник» Иван, осознающий свою вину, но уверенный в своей правоте.
— Ну? — сурово спросил старший Рыжов у несостоявшегося героя-мстителя-за-честь-брата.
— Я больше не буду, — покаянно промычал Иван, не поднимая глаз.
— Не будешь? — прошипел Федор. — Ах, не будешь? — ножик скрылся в кармане, а рассерженный парень принялся расстегивать ремень на штанах.
— Федь, ты чего? Мы ж на пляже! — я просто офонарел от происходящего.
— Ничего, — вытягивая ремень из петелек, складывая его пополам, процедил Рыжов. — В следующий раз неповадно будет. Пробежит через весь город, начнет думать, что делает. Причем думать не жопой, а головой! Тебе мозги для чего даны? Чтобы думать или чтобы сопли жевать? — рявкнул Федор.
— Федь… Прости-и-и… — на Ваньку жалко было смотреть: огромные глаза, налитые слезами, бледное лицо, закушенная нижняя губа. Честно говоря, я не мог понять, осознал или нет пацан, какую глупость едва не совершил.
Любая детская шалость, глупость почти всегда начинается с игры, потому что никто и никогда не объясняет детям, что смерть — это не шутки. Отчего-то мы старательно скрываем факт человеческой смертности, уверяем, что родственники уехали или ушли в лучший мир, оставляя в детском сознание факт иллюзии жизни. И детское бесстрашие ведет к экспериментам, которые порой оборачиваются страшными последствиями.
Игрушечные ножи, пистолеты, автоматы не воспринимаются орудием убийства, наверное, поэтому и настоящий маленький ножик показался Ваньке вполне себе хорошим способом противостоять взрослому парню, эдаким угрожающим подспорьем, уравнивающим шансы в драке. Уверен, ему и в голову не пришло, что любая драка с орудием всегда приводит к убийству.
Но кто думает о таком в детском возрасте? Любое действие всего лишь игра. А взрослые не объясняют, считая, что и так все должно быть понятно, пока не становится слишком поздно. Мальчишка берет отцовский нож или ружье, или пистолет и выносит во двор похвастаться сверстникам, наказать обидчиков. Убивать он не хочет, только напугать, но ружье из первого акта всегда выстреливает в последнем.
