- Нет, Вячеслав Анатольевич, я же чувствую, переживаешь...
- Ну что ты, Танюша...
Но Татьяна Тихоновна была уже на своей волне. Ее иногда "прорывало". И когда "прорывало", то остановить было очень и очень трудно.
- Не за то надо переживать, Вячеслав Анатольевич. Не за вареники.
- Танюша, зачем тебе это?
- А что ЭТО? Не перебивай меня... Что ЭТО? То, что ЭТОЙ нет еще дома? Так именно за это переживать и надо.
- Танюша, мы же договорились...
- Знаю, что договорились. Только это мой сын. И меня болит...
- Танюша, я тебя понимаю...
На какое-то время супруги отвлеклись, исступленно лепя вареники, намереваясь в этом процессе хоть как-то притупить боль от этой страшной для любых родителей темы.
- Он ее вот как любит. - заявила Татьяна Тихоновна, поставив воду на газ. - А она? Знаешь, не могу ему открыть глаза, боюсь за него. А как с этим жить? Делать-то что? Ну ты что молчишь, а?
- А что ту скажешь, шалава она... Красивая, но шалава... А Гошка-то наш, он как кутенок слепой... Жалко его...
- Жалко... А ей не жалко... Каждый раз, как у него спектакль, ее дома нет, где она, кто ее знает? А теперь еще этот... Я ведь видела, как он ее провожает. До подъезда провожает, до второго этажа. Они там целуются. Мне это Марь Тимофеевна рассказывала. Потом ЭТА к мужу законному, мол невинная я, жду тебя, родимого... А он и верит всему, сердечный...
- Сколько это продлится, а, Танюша?
- Ой, не знаю, Вячеслав Анатольевич, откуда мне знать...
- Смотри, Танюша, время вареники в воду опускать, Игорек вот-вот домой вернется.
- Вот именно, что вот-вот, а ее нет... Погоди, что-то сердце мое неспокойно.
Татьяна Тихоновна подошла к окну, одернула занавеску.
- Ой, Славик, смотри... иди сюда...
Голос ее дрожал, она так волновалась, что впервые в своей жизни назвала мужа по имени, а не по имени-отчеству. Муж подошел к жене и выглянул из-за нее в окно. Их невестка, Жанна, переходила дорогу к подъезду, и ее сопровождал высокий стройный мужчина в темном пальто, она держала его под руку, и нисколько этим не беспокоилась.
- Ну вот...
Вздохнула Татьяна Тихоновна. Муж ее молчал. Через две минуты мужчина покинул подъезд.
- Ой, Славик...
Татьяна Тихоновна ойкнула, и тут же прикрыла рукой рот, как будто сын, который переходил улицу, чуть локтями не столкнувшись с любовником жены, может ее услышать. Игорь мрачным взглядом проводил мужчину, переходившего улицу и направился в подъезд. Щелкнул замок, это Жанна открывала дверь.
- Кажется, он знает, Танюша...
- Молчи, Вячеслав Анатольевич, Христом-Богом прошу, молчи!
- Да, да, Танюша... Да, да...
- Куда это она? - Татьяна Тихоновна напрягла слух.
- В ванну, наверное...
- Не отмоется...
- Добрая ты...
- Какая есть. Погоди, кажется, Игорек вернулся.
Игорь действительно вернулся. Жанна как раз вышла из ванны, закутанная в любимый махровый халат, она предстала перед мужем, уставшим после репетиции и от чего-то раздраженным.
- А... Гоша... Я прилягу пойду. Как спектакль? - Жанна задавала вопросы как бы между прочим, совершенно не глядя мужу в глаза. Она чертила круг пальцем левой руки на ладони и думала о чем-то, совершенно к мужу не относящемуся.
- Успешно...
- Ну и хорошо...
- Игорек, ты кушать будешь? - раздался голос из кухни.
- Буду, мама, я сейчас...
- Я твои любимые варенички приготовила. - не могла угомониться мамаша.
- Да, мама, я сейчас... Жанна, нам надо поговорить...
- Гоша, я устала... пойди, подкрепись, а потом будем разговаривать. Я тебя в комнате подожду.
- Ну, хорошо, я сейчас...
- Иди, иди, там тебя любимые варенички ждут, - Жанна вложила в эту фразу всю иронию, на которую только была способна.
- А ты разве не пойдешь кушать? - Игорь сразу же как-то поостыл и попытался говорить примирительно-извиняющимся тоном.
- А мне варенички вредны для фигуры. - так же иронично, а, может быть, и зло ответила Жанна.
И муж ее как-то обреченно потопал на кухню, где мама уже наложила в тарелку вареников. И Татьяна Тихоновна, И Вячеслав Анатольевич прекрасно видели, что настроение у Игорька - хуже некуда. Он не столько ел, сколько ковырялся в тарелке, думая о чем-то своем и совершенно невпопад отвечал на родительские вопросы. Потом, оставив на тарелке почти половину еды встал, что-то проурчал под нос, что-то, наверное, означавшее извинение, хотя слов разобрать было невозможно, и ушел в свою комнату.
И тут Вячеслав Анатольевич заметил, как по щекам его драгоценной супруги, Татьяны Тихоновны ручейком бегут горькие непрошенные слезы.
Глава семнадцатая
Время решений
Москва, Лубянка, Контора, Переделкино.
В жизни каждого человека происходят события, которые полностью меняют всю его жизнь. Было бы неразумным считать, что расставание с женой прошло для майора внешней разведки, Петра Евгеньевича Корчемного, безболезненно. Он страдал. И не просто страдал. Сердце его рвалось на части. Он все еще любил эту истерическую стерву, свою жену. И не мог ничего с собой поделать.
Наверное, на роду ему было написано тащить на шее своей красивую, но бессовестную бабу. Кто знает, какой закон кармы отрабатывал на земле Петр Корчемный, но то, что он "западал" на определенный тип женщин, было бесспорно.
Сейчас он шел к своему шефу, генералу Переделкину. Шел, понимая, что предстоит решать задачу архисложную. А что поделаешь? Раз твоя работа решать задачи, которые ставит перед тобой служба, отступать тебе больше некуда.
- Ну что, как работа фотоателье, Петр Евгеньевич? - Константин Львович Переделкин сегодня пребывал в отменном настроении. Это не было связано с сегодняшним делом, отнюдь. В такое настроение его произвел разговор с одним из своих товарищей, сейчас занимающих важный государственный пост. И дело было даже не в одобрении каких-то важных для генерала вещей, сколько в решимости определенного круга лиц избавиться от позорной зависимости от Запада. Зависимости, навязанной России безвольным подкаблучником Горбачевым. Бывшего генсека Переделкин не то чтобы не любил, а относился к нему с презрением, скрыть которое перед друзьями и не пытался. По его мнению, так сдать государство мог только человек бездарный, недальновидный и совершенно бессовестный. И если говорить о роли человека в истории, то, по мнению Переделкина, роль Горбачева в современной истории была более чем отрицательной. Он даже заметил как-то, что если бы ГКЧП возглавляли профессионалы, а не эти комсомольские самодеятели с самим Горбачевым во главе (а это уж сам генерал знал наверныка), то давным-давно в мире изменилось бы. Впрочем, как профессионал, Константин Львович понимал, что история не терпит сослагательных наречий. И если бы, да кабы в истории не прокатывает. И все есть так, как есть сейчас. Но упадок своего государства, проблемы Конторы, которая раньше могла вершить судьбы мира, переживал по-прежнему очень болезненно. Больше всего генерала возмущало то, что в годы распада у власти все больше отиралось людей случайных, рассматривающих государство Российское, как собственную кормушку, и стремящиеся из этой кормушки зачерпнуть для себя самой большой ложкой.
А вчера генералу показалось, что надежда все-таки есть. Пусть смутная, но все-таки есть! Корчемный дошел до стола генерала, встретил его насмешливый взгляд, понял, что отвечать пока что не надо, надо дать шефу возможность блеснуть остроумием, чем шеф, генерал Переделкин, немедленно и воспользовался.
- Говорят, ты всех красивых девушек в конторе раздеваешь и фотографируешь, слушай, Петр Евгеньевич, может мы с тобой собственный Плэйбой выпускать будем? А что? Девки у нас на загляденье, лучшие в Москве, знаю, кто их отбирал, фотографий уже тьма, денег заработаем - выше крыши!
- Если это приказ, готов приступить к выполнению! - Корчемный четко отрапортовал, глядя на генерала преданными глазами.
