Теперь у меня тоже есть своя каменная стена, - решил про себя Корчемный. - И за эту стену я никого больше не намерен пускать. Ему вновь стало тоскливо и тошно, тоскливо и тошно до предела. Он лежал с открытыми глазами и не засыпал. Вся его семейная жизнь проходила перед глазами, с первых лет до самой последней поездки, когда он переступил порог дома, не подозревая, что эта командировка окажется для него последней в их семейной жизни. Теперь он понимал, что все это время она искала, к кому уйти... Наверное, не было к кому, поэтому не уходила...
Может быть, надо было ей уступить?
Ну, в конце-концов, на что только мужчина не идет ради любимой женщины, вот, некоторые даже Родину продавали из-за юбки... И что? Нет...
Не могу я так... дашь слабину, начнешь стелиться под бабу - себя вконец потеряешь... Мы вместе должны были пережить это время. Так нечестно - все на мужчину взвалить, не честно.
Да, она слабая женщина, но и слабая женщина должна хоть немного работать, а она уже давно забыла, что это такое - работать.
Она говорила, что хочет учиться...
И на учебу нет денег...
А на кого учиться? Он вспомнил, как договорился с одним из знакомых, что Нина поступит учиться на экономический факультет...
И тут она заявила, что у нее проблемы с математикой и ей нужно гуманитарное образование. Зачем ей быть экономистом, если она не умеет экономить?
От такого аргумента Петр найти защиту не смог. Он перезвонил и извинился, хотя понимал, что упустил хороший шанс, теперь ему ничего были не должны.
И тут Петр подумал, что через год или два эта его трагедия (а сейчас это воспринималось именно как трагедия) станет казаться совершенно пустым местом. Ничем, приключением, от которого ему не было никуда не деться.
И все-таки... Все-таки не один год они прожили вместе, ой, не один! И кусок жизни отрезан... Нет, еще не отрезан... Надо будет развестись. Именно так. Поставить точку. Не ей, а мне...
Хоть один поступок, довести до конца... Все, разорвано... Разорвано! Даю отмашку! Считаю до десяти! Двадцать, девятнадцать, восемнадцать, семнадцать, шестнадцать, пятнадцать, четырнадцать, тринадцать, двенадцать, одиннадцать, ДЕСЯТЬ!
Спать!
Тут же он заснул, заснул почти под самое утро. Ему оставалось всего два часа до времени, когда надо было вставать и ехать на работу, туда, где его ждал генерал Переделкин.
Глава четырнадцатая
Разгульная жизнь Жанны Крючковой. Часть вторая. Постель
Москва. Троицкая улица.
У Игоря Стольникова, известного продюсера, квартира была не самой презентабельной: всего три комнаты, евроремонтом в них и не пахло, больше это было похоже на студию вольного художника или берлогу закоренелого холостяка с претензиями на оригинальность. Претензии на оригинальность были созданы благодаря старому знакомому Игоря, спившемуся художнику Николаю Цареву. Сейчас Царев лежал в больнице с алкогольным гепатозом, как говорил его лечащий врач, ему осталось до цирроза месяца два. Картины Царева начали взлетать в цене, но большинство их Стольников скупил, когда Царев был еще малоизвестен. Когда друзья Царева попросили Игоря продать пару картин, чтобы продлить жизни художника, Стольников заметил, что смерть Царева принесет ему намного больше денег, чем его жизнь. Заявление было сделано подшофе, но впоследствии от него Стольников не отказывался. Царев рисовал огромные доски, на которых были изображены силуэты обнаженных женщин красного и синего цветов. На стенах вместо ковров эти картины создавали довольно странное впечатление.
Единственной комнатой, в которой не висели картины Царева, была спальня. Спальня была зеркальной. Три стены (кроме той, где было окно) и потолок занимали большие зеркала. Стольников был вуайеристом. Ему нравилось тайком снимать то, что происходило у него в спальне, в свое время он привез соответствующую технику из-за далекого бугра, и теперь имел возможность видеть себя в самых разных ракурсах.
Некоторые его любовницы знали о таких наклонностях шефа, некоторые, но не все. Наверное, не стоило говорить о том, что и среди женщин вуайеристок хватает.
Если бы не беспорядок, квартира Стольникова была бы довольно приличным местом пребывания. Вот только кухня оставалась старой, неухоженной, с разбитой плитой, но с новенькой микроволновкой. Еда у Стольникова не готовилась: он подогревал уже готовую пищу, чаще всего покупаемую в ближайшем супермаркете. Когда пиццы, котлеты и пельмени ему надоедали, он заказывал что-то из ресторана. А вот домработницы сказал, что ни за что не потерпит.
Любовница становилась домработницей. Заодно. Так и надо было, по мнению самого Стольникова.
Сейчас Игорь находился именно на кухне. Он недавно купил кофеварку, но пока что плохо разбирался с тем, как она функционирует. Таблетка кофеинового порошка постоянно рассыпалась, наверное, он либо слишком крепко ее сжимал, либо купил не те таблетки. И не надо было заливать воду из бутылки минеральной с газом.
Наконец-то он собрался. Нахмурил брови. Да, это было как раз то... Взял новый пакетик, вставил таблетку в аппарат, нажал нужную кнопочку, кофеварник вскипел, забулькал, зашипел густым паром, вот уже должен был начать литься, и тут Игорь вспомнил, что чашку так и не нашел. Все чашки были грязными в мойке. Посмотрел, но мыть не стал. Нашел самое полезное изобретение современности: одноразовые стаканчики из прессованного картона. Первые капли уже упали на металл подставки. Игорь быстро подставил стаканчик, наблюдая, как стекает туда кофе, щелкнул зажигалкой, закурил. Взял стаканчик и понес приготовленный напиток в спальню. Там они со стаканчиком многократно отразились, отражения приблизились к отражению нагой прекрасной женщины.
Жанна грациозно потянулась, так что ее тело открылось нескромному взгляду режиссера. Она знала, что могла таким видом свести с ума, вот и сводила. Впрочем, Стольников сводиться сводился, а гнул свое... Пока что молодая актриса так и не получила ни одной роли из рук Игоря. Все хорошо, подарит цветы, кофе в постель принесет, а роль ни-ни, даже разговоры про это пресекает.
- Кофе хотела?
- Несомненно... А ты будешь?
- А...а...а... закончился...
- Я с тобой поделюсь...
- Спасибо, не надо.
- Боишься, что я узнаю твои мысли?
- Глупости... Когда я тебя вижу, у меня ни одной мысли не возникает...
- Даже про меня?
- Это не мысль, это идея!
- Идея?
- Двигаться дальше...
- И куда ты собрался двигаться? - Жанна грациозно носочком утыкивает в живот мужчины...
- Это предложение?
- Предложение должен делать мужчина. Это - приказ!
- Слушаюсь!
Допитый стаканчик полетел в сторону. Мужчина навалился на женщину, которая уже ждала его, ждала, призывно раскрыв бедра, ждала, чтобы впустить в свое лоно, чтобы дать ему дорогу для наслаждения.
Все, что ему было надо, так это то, чтобы ОН, мужчина, доставил ей максимум удовольствия, она, ко всему прочему, была не только стервой, но еще и порядочной эгоисткой.
Игорь еле-еле сдерживал себя, он сорвал остатки одежды, впился поцелуем в ее грудь, начал ласкать ее сильно, грубо, порывисто, доставляя то ли наслаждение, то ли боль. Он не стеснялся и не боялся - Жанне нравилось, когда ее брали грубо, цинично, и не слишком при этом церемонились. Еще больше это нравилось Игорю Стольникову. Он просто рвал на части белое, до чертиков соблазнительное тело, тело совершенное по своей природе и такое желанное, непонятно только почему!
Наверное, ее надо было назвать роковой женщиной...
Но Стольников, Стольников никак на рокового мужчину не тянул. А почему-то на него ее ферромоны действовали только как сексуальный магнит. Да... на секс... ДА!
А все остальное - нетушки. На все остальное действие Жанны не распространялось.
И он почувствовал, что ОНА, впервые за сегодняшний, такой жаркий, насыщенный страстью и жарким женским телом, вечер испытывает настоящее наслаждение. Ее ногти впились в кожу плеч мужчины, который придавил ее всем весом к плоскости кровати, мужчине, который двигался, перестав быть человеком, мужчине, который не думал ни о чем, кроме секса, и глаза ее расширялись, зрачки становились овальными, мутными, глубокими, и только тогда, когда она издала хриплый крик победителя, изогнувшись в пароксизме страсти, ОН почувствовал, что ЕЕ страсть начинает его отпускать...
