© «Сатисъ», оригинал-макет, оформление, 2002

Императорская яхта направлялась к югу.

Галс ее был неожиданно изменен по повелению самого императора. Такое приказание всех изумило. Еще не далее, как несколько часов тому назад, германский властелин твердо высказал свое намерение идти дальше на север, проплыть мимо норвежских шхер, добраться до своего любимого Капа, где ночное солнцестояние хотя уже и оканчивалось, но солнце все же на короткое время погружалось в океанские глубины с тем, чтобы через несколько минут снова подняться на небосклон.

Что могло заставить такого твердого в своих намерениях императора изменить свое решение?

Если несколько часов тому назад он, обняв за плечи принца Оскара, ходил с ним вдоль борта и, весело разговаривая с ним, указывал на любопытных тюленей, нырявших в зеленоватых волнах.

Правда, что беспроволочный телеграф принес какую-то загадочную короткую депешу, заставившую Вильгельма задуматься, нахмурив брови, но ненадолго. Он опять шутливо разговаривал со своим адъютантом Дона-Шлобитеном, и вдруг неожиданный приказ, данный прямо в рубку командиру самим императором по телефону, – идти к югу.

Спускалась ночь.

Прозрачные северные ночи мая и июня уже прошли, сменившись сильным покровом сумрака, очертания берегов исчезли из виду, они только чувствовались. Но небо по-прежнему было светлым, горизонт не затянулся тучами.

Глухо стучали сильные машины, трубы давали густые струи дыма, он медленно тянулся за яхтой, оставляя длинный след.

Пахнуло ночной сыростью. От воды несло здоровым запахом соли, смешанной с йодом.

В большой столовой кончали обедать.

Вильгельм был подавлен какой-то мыслью, но старался это скрыть под маской радушия хорошего хозяина и не раз повторял командиру яхты:

– Вам сегодня стоять ночь на вахте, капитан, не забудьте и выпейте стаканчик рома, мне его прислал мой старый приятель, президент Тодди Рузвельт.

Моряк, польщенный словами владыки, не смел отказаться от предложенного рома.

Грозил пальцем Вильгельм и своему сыну, принцу Оскару, который наливал себе уже третью рюмку рейнвейна.

Но скрыть свою заботу императору не удалось, она проявлялась в каждом его движении, в нервном покусывании губ, в небольшой складке, пробегавшей по загорелому лбу.

Обед окончился.

Вильгельм, опершись руками о стол, наклонил на минуту голову, затем громко прочитал молитву, и все присутствующие, поблагодарив венценосного хозяина, вышли из столовой.

Всю ночь, по желанию императора, яхта шла умеренным ходом. Видимо, он рассчитывал время и даже среди ночи справлялся по телефону у стоявшего на вахте капитана, где они сейчас находятся, на какой широте.

Утро еще не прогнало сумрака ночи. Восток слабо окрасился зарею за высокими скалами – восточного норвежского берега, когда Вильгельм вышел из своей каюты и в теплом морском бушлатике, в туфлях, поднялся на палубу.

Пройдя на нос яхты, он прислонился к влажному еще от ночной сырости борту и пристально устремил взгляд в клубящийся предутренний туман.

Мерный стук машины – помогал мыслям владыки логически развиваться; точно большой клубок, распутывалась нить его дум, она тянулась далеко вперед, туда, к той преграде, через которую не может проникнуть человеческое познание.

Императорская яхта «Гогенцоллерн»

Властитель Германии весь ушел в глубокую думу…

В своих горделивых помыслах он сознавал себя в настоящую минуту вершителем судеб всей Европы… Европы, нет, вернее сказать – всего света.

Разве не от мановения его руки зависит мир или кровопролитная война, война, которая может залить кровью все континенты, чудовищное человекоистребление, не имеющее ничего себе подобного в истории. Заря разгоралась. Клубы тумана таяли… На палубе стало светлее.

«Гогенцоллерн» продолжал идти к югу. Тихо шумела вода под килем, погасли баковые фонари… Чуть затепливался день.

В глубине трюма, где-то там, пробили склянки. Император вздрогнул. Хотя и любитель моря, он все-таки ввел на своей яхте новый обычай, чтобы каждое утро звучала кавалерийская труба. Ожидать ее не пришлось долго. Скоро резкий оклик меди зазвучал над мирно покоящимся океаном.

Владыка Германии нервно запахнул бушлатик, пытаясь засунуть за борт его свою сухую руку, и пошел вдоль яхты, направляясь в свою спальню.

Жизнь на «Гогенцоллерне» проснулась. Забегали матросы, авральная работа закипела. Экипаж пользовался временем утреннего отдыха монарха, чтобы до его появления привести все в порядок. Но Вильгельм не спал.

Пройдя в спальню, он велел своему камердинеру приготовить ванну из морской воды, которую брал ежедневно во время плавания, затем оделся, прошел в кабинет и начал работать.

– Его Величество встал и работает, – шепотом сообщил Дона-Шлобитену камердинер.

Несколько депеш – беспроволочного телеграфа, пришедшие за ночь, сейчас же были переданы императору. Вильгельм достал тетрадку кода и, не прибегая к помощи секретаря, сам расшифровал их. На суровом лице владыки появилась загадочная улыбка. Рука привычно топорщила «знаменитые усы».

Вильгельм II Император Германии на борту яхты «Гогенцоллерн».

Он нажал пуговку электрического звонка. В дверь из красного дерева тихо постучали.

– Войдите, – твердо пригласил император стучавшего. Он знал, что это его любимец Дона-Шлобитен.

– Судьба нам благоприятствует, – промолвил Вильгельм, – сегодня нам предстоит интересная встреча. Ты не можешь угадать?

– Ваше Величество, – осклабился генерал-адъютант, – ваши слова для меня положительная загадка.

– Догадывайся, говори, – настаивал Вильгельм.

Шлобитен растерянно проговорил:

– Президент Рузвельт?

– Ха-ха-ха, – раскатился по каюте смех державного хозяина. – Тодди сейчас в Нью-Йорке, где он читает рефераты о своем путешествии по Амазонке! Нет, не он… Ищи, ищи, поройся в своей памяти, ведь, ты не дурак… Но, впрочем, что тебя мучить, я не хочу насиловать твоего воображения, мы сегодня встретим… другого президента… милейшего Пуанкаре!

Хитрый Шлобитен постарался выразить на своем лице изумление. Впрочем, это удалось ему без труда.

– Да, мой милый, не далее, как сегодня под вечер, мы будем иметь честь, – насмешливо подчеркнул император последнее слово, – принимать здесь, на немецкой яхте «Гогенцоллерн», президента Французской республики. Ха-ха-ха! Русские отказали мне в приеме, не желая, чтобы я предупредил господина Пуанкаре; они мне только сыграли в руку! Я встречусь с ним здесь, на нейтральной полосе океана, и надеюсь, что это свидание принесет большую пользу нам, германцам. Во всяком случае, охладит дружбу русских с Францией.

День уже развернулся, яркое солнце лило с безоблачного неба золотые лучи на водяное пространство, на плывущий «Гогенцоллерн», оно точно благословляло горделивые планы немецкого императора, сулило ему удачу, успех его ловкому маневру.

– Ну, мой сын, ты сегодня увидишь мосье Пуанкаре; наблюдай, милый, как монарх, властитель Германии, будет с ним вежлив и обходителен, учись, мой сын, помни, что язык дан людям не для того, чтобы болтать, а для того, чтобы обманывать.

На горизонте показалось – какое-то судно. Вильгельм поднял к глазам цейссовский бинокль и посмотрел.

– Купец, – уверенно сказал он и прибавил, – вот счастливая случайность, русский, и обратившись к стоящему сзади него Дона-Шлобитену, шутливо произнес: