25 июня. Только что приехала с партсобрания. Говорили о работе, о планах котлована во втором полугодии.

Наши начальники участков — Прыжов и Портнов — почти мальчишки. Так страстно говорили о мелких и крупных нуждах котлована, о делах насущных, столько в их голосе было убежденности, боли, решимости, напористости, что чудилось все время: эти парни говорят ведь о своем личном. До того котлован въелся в душу каждого из нас, до топ> он пропитал нашу плоть, что кажется — все индивидуальное, интимно-личное стало суетным, второстепенным. И мы это себе не навязывали, просто не заметили, как оно все приросло крепко.

28 июня. Никогда не покидает ощущение, что котлованские дни и ночи, утренние и ночные смены — это сплошные бои, атаки. Ревущие сирены перед взрывами, обломки развороченной скалы, вой вибраторов, лязг стальных челюстей экскаваторов, туполобые и тяжелые, как бронепоезда, 25-тонные самосвалы, грохот и звон арматуры, раскалывающие, рвущие темноту жала прожекторов, неистовый рев Енисея, похожий на пулеметные очереди, перестук отбойной жизни, передовой. Когда нет бетона и приходится продувать блок, чистить или же ворочать, долбить скалу, я чувствую себя «на перекуре» между бросками-атаками. Но когда на наши каски, на наши вибраторы из пасти гигантской бадьи обрушиваются горы бетона и наши брезентовые куртки дымятся от жаркого пота, тогда мне чудится рукопашная… Тогда тяжело, очень тяжело. Но почему-то именно тогда и ощущаешь себя счастливым и сильным… Человеком.

КАТЯ МУСТАФАЕВА

«ТЫ НАС, РОССИЯ, НА БАМе ПРОВЕРЬ»

Над Байкалом, по берегам Байкала гремит короткое слово: БАМ, Пусть свирепствуют неласковые морозы» пусть встречаются непредвиденные трудности» но в подобного рода великих стройках всегда есть что-то торжественное» поднимающее и очищающее душу.

На Бурятском участке БАМа много ленинградцев, посланцев Литовской ССР, приехали опытные специалисты из Донбасса, Караганды, представители метростроевцев Москвы.

Приехал строить БАМ и Анатолий Кошкин — ленинградец, мастер спорта по лыжам, приехал» возглавив отряд «Комсомолец Ленинграда». Его жена — юная миловидная Катя Мустафаева, родом из Астрахани, там окончила строительный техникум. Астрахань — КамАЗ — БАМ — таковы начальные линии ев судьбы.

_____

28 августа 1975 г.

Лида, вот я уже и на Байкале. Нижнеангарск расположен на самом его берегу.

Я уже в самолете разглядела поселок, зажатый между синим озером, синими горами и под синим небом. Кажется, что уютнее места и не придумаешь. Я почему-то подумала, что, наверное, этого-то поселочка никоим образом не коснулась война, но потом уже позже узнала от жителей, что из всех мужчин поселка, ушедших на фронт, вернулось только пятеро, а на Байкале в сибирский мороз всю войну рыбачили только женщины.

Вот видишь как.

В аэропорту узнали, что в Уоян нет летной погоды уже неделю и неизвестно, сколько еще не будет, и пассажиры пошли в поселок искать ночлег. Маленькая гостиница была переполнена, и я сейчас даже и не помню, как мы, девочки и парни, совершенно друг с другом незнакомые, оказались в доме одного старика. Он нас, как старых знакомых, усадил за стол, и маленькая симпатичная старушка поставила самовар. Сразу запахло домом, и я подумала, что мне вечно везет на хороших людей. И угощали нас знаешь чем? Омулем! Эта рыба водится только в Байкале. Мне она вначале не понравилась, ешь как будто свежую рыбу, а сейчас и за уши не оттащить!

Жители поселка очень приветливый народ. Еще меня удивило, что много в поселке бродит собак, больших и совсем не злых, хоть на вид и суровых.

Но больше всего очаровал, поразил меня Байкал.

Нет, Лид, мало читать о нем, его надо видеть. Все время, пока я не могла улететь из Нижнеангарска, я ходила к нему. Мне хотелось постоянно разговаривать с ним, советоваться. Я представляю даже его голос, голос очень мудрого, доброго, справедливого, могучего старика. Сама не знаю, почему он мне кажется именно стариком, а не как девочке-соседке в номере гостиницы — молодым и сильным.

Он может все понять, успокоить, дать сил. Я прихожу со встречи с ним действительно успокоенная, верю, что все будет хорошо, и даже, кажется, становлюсь чуточку мудрее, но это уже кажется.

Сегодня опять не улетела, сразу пошла к моему доброму милому Байкалу. Волны его, как морщины по доброму лицу, что-то ласково и успокаивающе нашептывали, подбегали ко мне и сразу умирали, чтобы снова родиться. Я заглядываю в глаза ему — это небо над Байкалом. Ведь что в небе, то и в глазах его. Вчера оно было чистое, ясное, синее, только у самых макушек гор, как у лба, белые косматые пряди облаков. А сегодня серое, чуть задумчивое, уж не заболел ли ты, мой милый старик?

Совсем рядом я почувствовала вдруг дыхание, и мой Байкал старческой рукой — ветром слегка потрепал мне волосы. Это он сказал, чтобы я не переживала. Видишь, хотела его успокоить, а получилось наоборот. Он — меня.

Завтра должна улететь на вертолете, обещал один человек в бамовской форме. Впереди БАМ. Что там меня ждет? От этого немного щемит сердце.

Ты спрашиваешь, почему я решила ехать на БАМ? Как бы поточнее тебе ответить. Конечно, хватило бы с меня и одной стройки — КамАЗа.

Знаешь, любая маленькая стройка, любой завод, любое предприятие нашей страны — все это как руки, ноги, голова человека. Везде одинаково пульсирует кровь, без одного из этих органов немыслим человек. Но когда хочешь нащупать пульс, невольно притрагиваешься к руке.

Вот так и БАМ — это пульс нашей страны. Именно на такой огромной стройке чувствуешь, чем живет твоя страна, что ей особенно в данный момент нужно. Поэтому я и еду на БАМ.

Пиши, К.

10 сентября 1975 г.

Первый раз в жизни летела на вертолете. Даже страшно немножко было. Внизу много извилистых речек, непроходимая темно-зеленая тайга и синие-пресиние горы, как в картинах Рериха.

Думаю, что когда-нибудь здесь можно увидеть еще и тоненькую серебряную ниточку, а пока ее нет, пока она только в мечтах и в уже начатых первых делах.

Сделав небольшой круг, вертолет сел на бревенчатую площадку. А чуть дальше от нее стоял палаточный городок из одной улицы, которая называлась Ленинградской. Это потому, что в палатках жили в основном ленинградцы.

Человек, который помог мне добраться сюда, оказался комиссаром ленинградского эшелона. В этих палатках жили его ребята. Они прибыли в апреле 1975 года на совершенно необжитое место, имея с собой только запас бодрости, здорового духа и уверенности, что они здесь нужны.

Работу выбирать здесь не приходится, работаешь кем предложат. Так, с высшим образованием девчонки работали в котлопункте, ребята — плотниками-лесорубами. Я же теперь буду работать в отделе снабжения строительными материалами.

Пожалуй, сейчас это самый ответственный участок.

Жить я буду в палатке с девчонками из ленинградского эшелона.

Палатки стоят прямо в лесу, среди сосен. А сосны здесь высокие-превысокие. Я смотрю на них, только запрокинув голову. В первые дни мне казалось, что они меня совсем не признают. Да, пожалуй, чтобы заслужить их уважение, надо крепко полюбить этот край, сделать здесь что-то доброе, обжиться.

Вот только вчера, о чем-то пошептавшись там, на самом своем верху, они мне одобряюще подмигнули, как будто легонько подтолкнули в теперь уже настоящие, не представляемые ранее в мыслях ворота БАМа.

Мне завтра надо улетать на вертолете в Улан-Удэ, в командировку, для того, чтобы отправлять сюда грузы.

Еще как следует не успела узнать девчонок в палатке, как их отправили на трассу. В 20-местной палатке осталась со мной только смуглая, с большими лучистыми карими глазами девушка.