Все же мы добрались. Юрта полна народу. Христина лежит с запрокинутой головой, глаза ее широко раскрыты, руки судорожно сжимают спинку кровати. Сразу бросается в глаза необычный вид живота, он как бы растянут в стороны. «Неужели поперечное? Ведь все было нормально!» Ощупываю живот, и страх лезет в душу. Так и есть. Ребенок повернулся, лег поперек, и роды уже начинались.

У меня потеет лоб. Что делать? Спасет только операция. Она делается под наркозом врачом в больничной обстановке и только в крайнем случае акушеркой. А случай самый крайний. Вызвать врача невозможно, самолет не долетит в такую пургу, а олени добегут до райцентра только за шесть часов.

Впервые я, только я одна, могу бороться со смертью. Что, если сделать операцию самой и без наркоза? Страшный риск. Я только сейчас думаю, что могла бы не нарушать инструкции и формально была бы права. Но мучительная смерть на моих глазах лишила бы меня права считать себя врачом.

Я приказываю всем выйти, мою руки спиртом, обливаю йодом. Меня душат слезы, я умоляю Христину потерпеть. Мне помогает Петр. Две женщины кипятят воду.

Я закусываю губы до крови, по спине течет липкий ручеек пота. Нащупываю маленькие ножки. А время идет, дорога каждая секунда, и я реву, плачу вслух над своим бессилием. Христина уже теряет сознание. Наконец мальчишка у меня в руках, но он мертв. Асфиксия. «Воды!» — кричу я. Вода горячая, холодная, укол, еще один, искусственное дыхание. Частицу жизни отдала бы, чтобы только он ожил. И вдруг крик, сначала слабый, а потом звонкий, требовательный…

21 мая. Вчера получила письмо от Саши. Короткое.

«Здравствуй, северянка! Прости, что давно не писал. Как ты там живешь, трудишься, далекая, нереальная? Ты пишешь о детстве. Чудная, оно было так давно. Мне настоящее в тысячу раз дороже, ведь сейчас пьешь радость бытия сознательно. Твои старые друзья разъехались кто куда, а если кто и остался, я с ними не встречаюсь. Друзей новых много. Одно время собирался даже жениться — есть тут одна смугляночка, как ты…»

Почему не судят тех, кто ранит чужое сердце, говорит самые дорогие слова, не разобравшись в собственном чувстве? А на улице весна! И я, реальная, живая, вот я. Снег здесь сходит неожиданно, в несколько дней. И буквально ему «на пятки» наступают цветы. Под-снежники! Только что были пушистые серенькие комочки, а через час словно кто желтых цыплят распустил по косогору. Вышла на улицу и увидела Петра, мужа Христины. Он привез мне в подарок живую утку. Он все хочет отблагодарить меня за спасение жены и сына, возил разные подарки, но я отказывалась, а он обижался. Теперь придумал — привез живую утку. Как тут откажешь? Целый день водила ее гулять на веревочке.

Прожит почти год. Теперь ни за что не уеду с Севера.

ВЕРА ТРОИЦКАЯ

ЕНИСЕЙСКИЙ ДНЕВНИК

Было трудно. Порою казалось, что достигнут предел человеческих возможностей, что надо отступить, признав стихию победительницей. Но тем прекраснее были первые победы, первые радости, неповторимее — первые праздники.

Комсомольская республика Дивногория, Всесоюзная ударная комсомольская стройка номер один, училась бороться и жить по-ленински, по-коммунистически.

Пылает на карте нашей Родины звезда мировой энергетики — Красноярская ГЭС.

Много хороших книг и песен написано о строителях города Дивногорска, о стройке на Енисее, о людях, победивших стихию. Но самым ценным в этой библиотеке является летопись стройки — четыре книги с одинаковым названием «Потомки Ермака». Авторами этих книг стали члены Дивногорского литобъединения. Книги эти помогают читателю увидеть стройку пятилетки глазами самих строителей.

Вера Троицкая, педагог, приехала на стройку и стала бетонщицей. С первого дня Вера вела дневник.

_____

1963–1964 гг.

Красноярская ГЭС

…И вот предстоит мне строить Красноярскую ГЭС и жить в городе Дивногорске. Решила с первого же дня записывать все, что увижу, услышу хорошее и плохое, радостное и грустное. Клянусь, что буду описывать все так, как увижу, пойму, почувствую. Не изменю ни одного названия, ни одного имени, не введу ни одного вымышленного лица.

Распахиваю глаза и — здравствуй, будущая жизнь!

15 августа. Здравствуй, Дивногорск! Свежий воздух, нарядные, цветные дома, беспорядочное нагромождение стройматериалов; кучи мусора и бетонированные чистые площади; дощатые времянки — скворечники барачного типа и крупнопанельные дом а-громады; город-лес, город-сад, город-тайга. Здесь можно, захлебнувшись пьяным воздухом, прислониться к трепетному стволу осины; здесь можно спуститься к набережной хоть по звонким дощатым лестницам, хоть по лесной тропе, касаясь ногами крыльев папоротника. Вот какое диво этот Дивногорск.

Мне бросились в глаза вывески с названиями разного рода штабов. Куда ни взглянешь — можно наткнуться на это короткое революционное слово: штаб. А дальше — какой именно. От этого слова повеяло на меня Каховкой, патронами, буденовкой.

Я жду приказания штаба,

Когда в перекрестном огне

Оружие выдадут храбрым,

И в первую очередь — мне!

Осмотрели город. И я пользуюсь торжественным настроением моей души и даю городу другие дополнительные названия: Чудногорск, Ясногорск, Младогорек, Дивноград, Юнгород.

Решила остаться в Дивногорске хотя бы в качестве рядового строителя ГЭС.

…В автобусе «Площадь строителя — котлован» подъезжаем к ГЭС. Я приготовилась увидеть нечто колоссальное; дыхание сбилось, настроилось сердце на патетическую струну, и что же? Подъезжаем, а она, ГЭС-то, издали какая-то незаметная, маленькая. Вот те на! Называется, посмотрели крупнейшую в мире!

Ну, думаю, во всем виноваты журналисты. Нашумели, сердце растревожили, вдохновили, а тут и смотреть-то нечего. И фотоснимки в газетах, наверно, так поданы, что стройка масштабней кажется…

А автобус между тем уминает под колеса последние сотни метров, и плотина вблизи вдруг начинает расти неестественно быстро, как в мультипликационном фильме, и вот уже такой грозной крепостью вздыбилась, что я мысленно прошу извинения у журналистов.

Вышли из автобуса и — на самую плотину, на эстакаду. И сразу обрушился на нас такой грохот, вой сирен, лязг, шумы, гудение, треск, щелканье… У меня сердце зашлось. А когда ступили на широкий мост, я ахнула! Тут уж и журналисты бессильны. Сколько бы ни тщились в красочности, все равно не в силах передать всю эту грозную картину гигантской крепости, что взгорбилась со дна Енисея и стоит, как огромный боевой замок с бетонными башнями и бойницами.

…Идем с Людой в отдел кадров устраиваться на работу. Сначала в УОС левого берега. УОС — это значит управление основных сооружений. Отказ: пока рабочие не нужны. Идем в УОС правого, что там скажут. В отделе кадров посылают нас к какому-то Портнову, начальнику первого участка. Говорят, вон там он стоит, в котловане, в белой рубахе и лысый. Чего-то он мне не понравился. Подошли, спросили — отказ.

— Нет, пока не нужны рабочие; вот откачаем всю воду из котлована, фронт работ подготовим, тогда много рабочих потребуется, бетонщиками вас примем, а пока не нужны…

Пошли, сникнув, подавленные. Еще раз наведались в отдел кадров. Там девушка посочувствовала, но развела руками. А потом добавила:

— Сходите на второй участок к Солодскому, ему каменщики нужны.