Ухуу испугался, он не ожидал этого и не знал, что делать. Он подошел к отверстию и сел на порожек, проделав все это очень осторожно и тихо, держась рукой за косяк.

Попи со страхом глядела на него со своего матрасика, поджав задние ноги, сгорбившись и вздыбив шерсть.

Удивление только на минуту приковало Ухуу к месту. Потом он выпятил грудь, прижав к ней подбородок, скрючил хвост и, положив руку на бедро, сделал два маленьких шага в сторону Попи.

Потом он вдруг фыркнул, мяукнул и прыгнул!

Попи, словно воющий клубок, покатилась под посудный сундук. Там она распласталась — под сундуком было тесно. Сердце у нее билось так, что когти стучали о каменный пол, хотя сама она оставалась неподвижной.

На несколько минут воцарилась тишина. Потом она услышала, как Ухуу мягко прошелся по полу, остановился и притих.

Попи тихонько подползла к краю сундука и выглянула.

За окнами уже наступил вечер, в комнате сделалось сумеречно.

Посреди полутемной комнаты на корточках сидел Ухуу и поедал листик салата, держа его в обеих руках. Листик кончился. Потом он оглянулся и увидел большой пурпурный ковер, повешенный на двери, ведущей в заднюю комнату.

Он подошел к ковру, потрогал пальцами бахрому и ухватил ее рукой. Ковер свалился на Ухуу. Несколько минут он испуганно возился под ним, вырвался наконец на волю и отступил, все время недоверчиво поглядывая на ковер.

Он опять принялся за поиски пищи. Нашел на столе несколько бобов и съел их. Потом очутился на пороге кухни и сейчас же напал на корзину с овощами.

Попи услышала, как он грызет морковку. Затем у него появилась новая мысль. Взявшись за ручку, он потащил корзину в комнату и опрокинул ее. Тыквы, дыни и помидоры раскатились по полу.

Он уселся посреди всего этого и грыз по очереди то яблоко, то цветную капусту. Попи находилась всего в нескольких шагах от него, прижав морду к холодному полу и распластав передние лапы.

Мысли ее смешались от страха. Она глядела на Ухуу фиолетовыми глазами, взъерошив шерсть на затылке.

Вскоре Ухуу перестал есть и принялся катать по полу большую тыкву. В сумерках слышалось лишь поскрипывание катавшейся тыквы и топот босых ног Ухуу.

Потом тыква закатилась в темноту, под стол, и Ухуу потерял ее. Он остановился. Видимо, сумерки испугали его.

В окно задней комнаты сквозь красное стекло светила вечерняя заря. Эта комната по вечерам была светлее, и оттуда через открытую дверь падала полоса бледного света.

Ухуу недоверчиво остановился на пороге. Потом он сделал несколько шагов, и Попи увидела, как его тонкий голый хвост исчез за порогом комнаты. Послышался шорох одежды и одинокий смешок Ухуу, затем все смолкло.

Попи долго ждала с колотившимся от страха сердцем, но тишина по-прежнему не нарушалась. Потом она тихонько выползла из-под сундука и боязливо приблизилась к порогу двери в другую комнату.

Сквозь разноцветные стекла в комнату проникала узкая полоса темно-красного и темно-фиолетового света вечерней зари. Под пурпурным балдахином на кровати Господина сидел Ухуу, напялив на себя халат Господина и его ночной колпак, высоко подняв воротник, и спал.

Попи несколько минут неподвижно глядела на него, подняв морду к постели. Потом она снова тихонько отступила к сундуку и, дрожа, залезла под него подальше.

Ее бедный мозг не справлялся со всем этим. Окружающее походило на какой-то сон, какой-то бред, а она, распластанная, дрожала под сундуком от страха.

Что случилось? Она не в силах была этого осознать. Но совершалось нечто ужасное.

Когда и как это произошло? Попи старалась припомнить: Господин ушел из дома, она сидела и ждала Господина. Потом солнце исчезло, поднялся ветер, комната пожелтела, Ухуу прыгал в клетке…

Но что случилось после? Что случилось в желтых сумерках? Кто стащил пурпурный ковер, кто катал по полу тыкву?

Где Ухуу? Разве это Ухуу, что сидит там под балдахином, в желтом халате и красном колпаке?

В комнате стояла кромешная тьма, на дворе тоже. Ветер задувал в окна и стены. Потом стал накрапывать дождь, он шел сначала тихо, а потом все сильнее, — и так несколько часов.

«Где теперь Господин? — подумала Попи. Куда он пошел? Где остался? Придет ли он?»

И Попи всю ночь бодрствовала возле холодной стены, дрожа от холода и страха. Она слушала печальный шум дождя и ждала Господина. А Господин не шел — он не пришел уже никогда.

Лишь на заре Попи на минутку вздремнула. И ей приснился сон.

Был вечер, они с Господином шли домой. Небо было закрыто пепельно-серыми, низкими тучами. Сумеречные улицы темнели все больше.

Попи не знала, куда они шли. Они уже долго были в пути. За улицей начинался рынок, за рынком снова улица, а они все еще были далеко от дома.

Попи устало переваливалась с одной кривой лапы на другую, ковыляла по бесконечным грязным улицам. Странно — всюду было так серо и пустынно.

Господин шел перед ней, сгорбившись и опустив голову. Он шагал устало, ведя Попи за поводок, не оглядываясь и не останавливаясь.

Каким маленьким и тощим сделался Господин! Его черный кафтан волочится по земле, а головы даже не видно под кожаной шапкой.

Попи чувствовала все большую усталость. Она все дальше отставала от Господина. Поводок натянулся, и державшая его рука Господина тоже оттянулась назад. А сам он шагал безостановочно, не оглядываясь.

Попи рассматривала в вечерних сумерках руку Господина. Она была маленькая и волосатая. Пальцы черные, с длинными когтями. И вдруг Попи стало жутко.

Откуда и куда они шли? И кто вел Попи на поводке? Господин?

Безымянный страх охватил Попи посреди серой, безжизненной улицы. Она дрожала всем телом и не в силах была идти. Но шедший впереди тащил ее, не оглядываясь и не останавливаясь.

Так прошли они еще несколько саженей. Попи слабела все больше и не столько шла, сколько волочилась по земле. Ошейник сдавил ей горло, кожа на лбу сморщилась, так что трудно было держать глаза открытыми.

И вдруг она в ужасе поняла: нет, это не Господин! Она уперлась лапами, и когти ее заскрежетали по камням. Поводок почти отрывал ей голову.

Тогда шедший впереди оглянулся, и Попи увидела его лицо…

С жалобным визгом Попи выскочила из-под сундука и, вся дрожа, стала посреди комнаты. И в тот же момент она увидела Господина в будничном кафтане и ночном колпаке, стоявшего на пороге задней комнаты и державшегося за косяк.

С проблеском радости в душе Попи несколько мгновений недоуменно глядела на него. Но потом шерсть вздыбилась на ее затылке и в глазах отразился безграничный ужас.

Это был тот же, кого она увидела во сне!

3

С этого дня началась их совместная жизнь. Это была действительность, более призрачная, чем сон, и сон, более ужасный, чем действительность.

Попи не знала, где кончались границы яви и где начиналось сновидение. Она ничему уже больше не доверяла и жила изо дня в день, дрожа между двумя крайностями.

Пробуждаясь утром, когда солнце светило в комнату и она ощущала новый прилив сил, Попи еще питала надежду вырваться из этого бреда.

Прежний Господин вернется домой, думала она, победит Ухуу, опять запрет его в клетку, и снова начнется счастливая жизнь.

Но это была лишь мечта.

Вскоре из спальни начинали доноситься выкрики Ухуу, и сам он показывался на пороге.

Почти каждый день он одевался по-новому. Он открывал шкафы, переворачивал все в сундуках и надевал на себя все, что ему нравилось.

Часами он наряжался перед зеркалом, забавляясь, как ребенок. Он составил три зеркала в углу и кокетливо разглядывал себя то спереди, то сзади.

Он обливал себя маслом для волос и тер щеки, словно женщина, которая румянится. Потом он поворачивался спиной к зеркалу и, скосив глаза, пытался разглядеть свой затылок.