Полоньи сказала:

– Джо, вы не хуже меня знаете, что Аллану оказывали услуги, порой исключительные.

Гулд сказала:

– Так вы считаете, пьеса может что-нибудь дать.

Эпплвуд пожал плечами и глянул на Рафаэля.

Рафаэль сказал:

– Мы практически уверены, что доктор Беренсон руководил сетью агентов. Увы, у спецслужб нет никаких ниточек, чтобы на этих агентов выйти. Нам остается, как всегда в таких случаях… – он вроде бы улыбнулся, но, возможно, так показалось из-за освещения, – исследовать все доступные возможности.

Гулд сказала:

– Хансард будет заниматься пьесой, которой, на минуточку, четыреста лет.

– И которую Аллан счел нужным отправить своему агенту по секретному каналу, – ответила Полоньи.

– Ладно, – проговорила Гулд. – Это хоть что-то. И у нас точно нет ничего другого. Полагаю, гонорар будет огромный?

Картерет рассмеялся. Стрингер поднял страдальческий взгляд. Рафаэль сказал только:

– Есть еще соображения по поводу данной операции?

– Просто разбудите меня, когда все закончится, – ответил Картерет, вставая. – Прошу у всех прощения, но у меня лекция…

– Разумеется, – сказал Рафаэль. – Следующая официальная встреча через две недели.

Картерет вышел. Эпплвуд и Гулд попрощались со всеми и ушли вместе, продолжая прерванный разговор о криптографии. Стрингер встал, кивнул доктору Полоньи и тоже вышел. Дверь за ним закрылась со слабым шипением.

Доктор Полоньи достала еще сигарету и прикурила от зажигалки «Зиппо» с эмблемой воздушно-десантных сил Иностранного легиона. Рафаэль сидел абсолютно неподвижно. Она затянулась, выпустила дым и сказала:

– Вы решили поручить это… упражнение Николасу до или после того, как он сообщил о своем решении уйти?

– Вы согласитесь, что лучше его никто не справится.

– Лучше его никто не справится, как вы прекрасно знаете. А теперь ответьте на мой вопрос.

– Разве вы сейчас на него не ответили?

Полоньи мгновение молчала, потом спросила:

– Вы уверены, что он не уйдет, да? Вы рассчитываете его использовать, пока он не…

– Доктор Хансард добровольно подал прошение об отставке и так же добровольно взялся за Скинскую рукопись.

– Он чувствует себя виноватым, считает себя ответственным, – сказала Полоньи. – Он гениально отыскивает исторические причины и следствия; думаете ли вы, что он не увидит их здесь?

Рафаэль кивнул:

– Продолжайте.

– Мы могли бы сообщить ему правду. Что Аллан был под подозрением уже два месяца и за ним наблюдали. Можно было бы даже рассказать о Семиакте. Уверена, его бы это зачаровало.

– Уменьшило бы это его чувство вины? Вопрос не риторический, доктор Полоньи. Я не против того, чтобы открыть доктору Хансарду больше – если это улучшит его душевное состояние. И, разумеется, вы знаете, какой гриф секретности у Семиакта. Мы не вправе раскрывать Хансарду сведения такого уровня.

– С каких пор вас смущает уровень допуска? – Полоньи покрутила сигарету в пальцах. – Возможно, вы правы. Это лишь… еще больше осложнит дело. Я снимаю свое предложение.

– Оно было разумным.

– «И все мы, о, мы все весьма разумны»[28].

– Доктор Беренсон был вашим другом, – сказал Рафаэль. – Доктор Хансард завербован вами. Хотя и не знает об этом.

– Мне будет очень не хватать Аллана, – проговорила доктор Полоньи голосом, в котором не слышалось особых чувств и уж точно не слышалось горя. – Особенно – «Дипломатии» с ним… вы когда-нибудь играли в «Дипломатию», Рафаэль?

– Я знаком с игрой, – ответил Рафаэль, – но не играю.

– Да, понимаю. – Полоньи улыбнулась. – Зачем вам? До свидания, Рафаэль.

– До свидания, доктор Полоньи.

Она затушила сигарету в переполненной пепельнице, развернула инвалидное кресло и поехала к выходу. Дверь с шипением открылась перед ней и закрылась за ее спиной.

Рафаэль встал и пошел в свой кабинет. Когда он выходил, датчик почувствовал, что в конференц-зале никого нет, и выключил свет.

Рафаэль сел за стол, сложил ладони и стал смотреть на экраны. Через несколько минут вошел Стрингер с черной папкой и положил ее на стол.

– Последний отчет по ликвидации Беренсона.

Рафаэль открыл папку, проглядел документы, захлопнул ее.

– Да… я помню времена, когда у каждой спецслужбы был свой стиль ликвидации. Этим гордились. «Так умрет каждый, кто против нас». Затем из убийств ушел всякий азарт, осталась одна целесообразность, и все стали делать целесообразно. Экономно, эффективно, конвейерно. Как японские автомобили.

– Важно ли, кто его убил?

– Не особо. Не закрывайте досье. Где сейчас доктор Хансард?

– В Шекспировской библиотеке Фолджера. Пошел туда прямиком отсюда.

– А… – Рафаэль чуть изогнул губы в улыбке, шире он не улыбался никогда. – Рукопись еще не доставили, а он уже вошел в исследовательский режим.

Стрингер глянул чуть озадаченно – сам он был в исследовательском режиме всегда.

– Вести запись, что он там делает?

– Незачем, – ответил Рафаэль. – Как напомнила мне доктор Полоньи, понимай мы, что доктор Хансард делает с историческими источниками, мы бы меньше нуждались в его услугах. Очень скоро он поедет в Англию. Организуйте слежку.

В вестибюль лондонского отеля вошла ослепительная пепельная блондинка в панорамных солнечных очках, серебряных с бронзой серьгах размером в ладонь, просторном белом тренчкоте от Карла Лагерфельда, черной водолазке и кожаной юбке. Все аксессуары – шарфик, перчатки, пояс, туфли на опасно высоком каблуке – были такие же кроваво-алые, как ее помада.

Всех в холле что-нибудь приковало – каблуки, бедра, загадочные губы; все смотрели. Раскрытые журналы и недописанные открытки были забыты, руки, протянутые за ключами или за сдачей, замерли в воздухе. Когда за женщиной закрылась дверь лифта, по вестибюлю пробежала дрожь облегчения.

Женщина вышла из лифта на девятнадцатом этаже. Тускло освещенный прохладный коридор был застелен рыжим ковром, стены покрывало что-то вроде лакированной мешковины. В нише гудел и похрустывал льдогенератор.

Женщина постучала. «Войдите», – ответил мужской голос. Она вошла.

Огромный номер был обставлен псевдофранцузской мебелью в стиле, который Аллан называл «Людовик иррациональное число». Женщину позабавило, что у лондонского резидента КГБ такой эталонно империалистический письменный стол.

Палатайн стоял у окна, спиной к ней.

– Доброе утро, – сказал он и обернулся. Глаза его расширились, но совсем чуть-чуть, и он улыбнулся. – Наряд… э… впечатляющий.

Акцент у него был подлинно британский, не чисто оксфордский, как у иностранцев, а чуть западнее би-би-сишного.

– Кто-нибудь видел, как вы сюда вошли?

– На меня пялились как безумные, но хвоста не было. И обычно я одеваюсь иначе.

Одежду она взяла у подруги под предлогом романтического ланча.

Палатайн оглядел ее лицо, очки.

– Да, вижу. Защитная окраска. Очень хорошо.

– Рада, что вам нравится, – ответила она не слишком сухо. – Есть ли у вас оперативное досье?

Палатайн развел руками:

– Безусловно, нам найдется что обсудить раньше. Сменить главного исполнителя не так просто, и вы наверняка знаете, что группа, которую я представляю, не замечена в расхлябанности.

Женщина сказала:

– Обсуждать нечего. Изначальные условия были пятьсот тысяч фунтов золотом за доставку блока КОН-СВЕТ и еще миллион при условии успеха операции НОЧНОЙ ГАМБИТ. Мои условия такие же.

– Вы узнали их от прежнего главного исполнителя?

– Не знаю, где еще я могла их услышать.

Палатайн кивнул:

– Управление «С» просило передать, что, если операция НОЧНОЙ ГАМБИТ превосходит ваши возможности, вам выплатят семьсот тысяч фунтов только за доставку КОН-СВЕТ.

– Передайте управлению мою благодарность, но я вполне в силах выполнить операцию целиком. Собственно, меньшее меня не интересует. А теперь я хотела бы посмотреть досье.